Тексты Явлюхиной работают как заговор, причем сразу в обоих смыслах этого слова — в мандельштамовском: “нет равенства, нет соперничества, есть сообщничество сущих в заговоре против пустоты и небытия” (эта цитата стоит эпиграфом к повести Явлюхиной “Иониты”) и в магическом — заговор как исток поэтического языка. Частый визуальный ряд в этих текстах — подмосковные города и московские спальные районы, постсоветский городской ландшафт — не самый плохой вариант массовой застройки, но ужас его — в его в однообразии, в бесконечной повторяемости на огромных пространствах. Повторяемости, которая подобна повторяемости заговора, сохраняющего морок империи. Эти ландшафты, пустыри и палисадники, с момента их появления зарастали случайно или с помощью садоводов-любителей разнообразной флорой, иногда довольно экзотической. Если не кипарисы, то пирамидальные тополя в средней полосе встречаются. Вся эта растительность может, пусть не разогнать, то хотя бы слегка рассеять морок, заполняя регулярные пустоты неожиданными формами. Явлюхина, идущая от более регулярного стиха, в какой-то степени делает тоже самое, заполняя обыденные конструкции языка неожиданной лексикой, стремясь к мандельштамовской “чудовищно-уплотненной реальности”. При этом не скрывая ее, наоборот, используя ее для прикрытия: “опустошительный исток за языком, о котором проговориться даже желательно, ведь тем надежнее он укрыт, чем больше слов” (“Иониты”). Пройдя через эту плотность, оказываешься в пространстве неожиданного спокойствия, понимаешь что “заговор против пустоты и небытия” может быть успешен.

#комментарий_Дмитрия_Гуревича

Наталья Явлюхина

***
Повторяются и повторяются
бетонные плиты набережных,
кипарисы все еще не готовы
признать, что выдуманы, ведь пахнут
маршрутки черным одеколоном,
и в черных киосках светятся яблоки,
и в продолжение рода и фокуса
за цирковыми шатрами суккубы
доят козу, роют и жгут пустыри.
Скоро обморок уробороса,
мы георгины свои изваляем в пыли.

И дело, конечно же, в том, что уходит любовь
и ничего не вышло. Только лишь в этом.
Буду смотреть, как другие лижут ей сердце,
а может, и руки, и нравится ей; цитадель
серая зноя, грóзы не скоро,
и повторяются лунные плиты, стремясь
некую чистоту возделать,
хотя даже не знаю. И повторяются стекла,
заговоры, фонтаны,
окрики, кипарисы,
заговоры, фонтаны.

***
оливковое марево, и почему-то над ним
оккультное небо северного чертанова:
аргон поднимается по стеклянным шахтам
к слабому солнцу верности арлекинов,
завтра смешные экзамены в пустоту
вроде? а нет, показалось

заболоченный берег чернеет
как давний фильм в кинотеатре орби́та,
идущий вровень с июньским дождем (смеясь,
сволоклись на крыльцо, забеленное нойзовым светом –
набирающимся из ниоткуда, какой иногда
еще повторяют оставшиеся дожди

но все реже и реже – и наши подруги, не
впечатленные тем, как в зомби палила телка
с пулеметом вместо ноги, терпеливо ждали,
когда мы заткнемся, уляжется теплый сумрак
в разметенной черемухе, в актовом зале, в сквозном
вестибюле нетающем [о, прирожденная

снисходительность к низким духом, к их дерганой радости!
опомнись, ведь на тебе
наживается мерзлая музыка, злясь, проходя
через астры, там, у затонов,
сквозь ознобные парки, где нет ничего, кроме дыма,
хлопая кровью, единственным глазом фантомов])

заболоченный берег чернеет: с ондатрой
все понятно, но только пока ее
не преломит вода, пока тьмы виноградовоядной
средние твари, сосущие трубы суда,
в кастальских бликах зрелища не взорвутся –
в центрифуге химер; бобер

спокоен, он зазубрил, словно влез
в чужую могилу, кристальную
азбуку прекращенных небес,
но он не учел, что каждое слово их взвешено
на весах скудеющей интонации,
без которой непредставим

переебанный стиль неизбежного! берег,
напитанный свежим пухом, чернеет; течет
нектар нулевой из сафьянной гниющей плотвы,
и далеко перецепляют вагоны,
ветер гладит ночь изнутри, и под мдма
она поддается: первая нежность горгоны

вторая нежность к нам не вернется,
третья сойдет с ума
или провалится в ад; мы в разгаре
четвертой нежности, где лежат
альбомные твари крест-накрест как странные цепи,
вытянутые из уходящей реки

(Авторский блог)

#выбор_Дмитрия_Гуревича

В стихотворении Любы Макаревской личное и интимное пространство выворачивается наизнанку, диалог с другим человеком становится способом говорить о боли и горечи. В предисловии к сборнику "Прозрачный лес", из которого и взято это стихотворение, Оля Скорлупкина отмечает свет, который заливает пространство сборника, и который меняется от текста к тексту. В этом стихотворении свет становится вспышками электрического фасада, который "Как скорлупа / от города / откололся": нечто чуждое вторгается в голос, и он разваливается, рассыпается. Героиня стихотворения как будто пытается вспомнить важные события, но в памяти даже "после секса / с тобой" — Ханна Арендт, не сам секс, но разговоры о ней после секса. Всё вокруг хрупкое, рушится, оголяя электрические внутренности, люди покидают друг друга, "друг который / никогда больше" — это как будто одновременно и слова его и прощание. Остаётся одна героиня "растерянная / посреди / летней ночи".

#комментарий_Ксении_Боровик

Люба Макаревская

Читали Ханну Арендт
в ресторанах
говорили
о Ханне Арендт
после секса
с тобой
и твой голос
был глухим

Как скорлупа
от города
откололся его
фасад
цветной
электрический

Друг который
уехал
друг который
никогда больше

За каждой
аркой слои
пыли и боли

И из темноты
прямо
в глаза
входят
призраки

Пока стоишь
растерянная
посреди
летней ночи
и ветер
ноги и лицо
стирает
как любимый.

#выбор_Ксении_Боровик

Блэкауты Евгении Овчинниковой — художественное переосмысление книги для матерей. Оригиналом, скорее всего, является "Наш ребенок" д-ра Мирки Климовой-Фюгнеровой переиздания 1972 года (Upd: 1967 г.), на что намекает картина Пикассо и цветные иллюстрации. Важность обнаружения текста-источника для меня в том, чтобы понять, в каких концептуальных рамках присутствует авторка и как она их меняет.

Если Климова-Фюгнерова доступным для широкой аудитории языком пишет про стадии развития зародыша, течение беременности и об уходе за ребенком до и после года, то Евгения в 1 части своего проекта, на мой взгляд, делает акцент на до-рождение литературы, погружая нас в языковое отсутствие и сосредотачивая внимание в первую очередь на иллюстрациях и фигурном белом пространстве. В данных блэкаутах затемнение и пространство играют основную роль, а слова становятся фоном, указывающим на связь ребенка со всем живым ("Из яйца"), поскольку тот проходит за 9 месяцев все эволюционные этапы, или с матерью ("детское место", "она").

Фигурный блэкаут "детское место" привлекает внимание не только белым и черным безъязычным (утробным) пространством, но и меняет читательское отношение к ребенку: в произведении он не воспринимается как объект познания, т. е. сквозь призму научных фактов, напротив, читатель переживает мир через ребенка (субъективно). Отсюда и темнота — отсутствие зрения — и оплетённость молчаливыми связями-сосудами. Всматриваясь в блэкаут, можно ощутить непосредственный контакт между матерью и ребенком, их слияние, тогда как в тексте-оригинале факт представлен так: "Не существует непосредственной связи между кровеносными сосудами матери и ребёнка. Обмен веществ осуществляется через ворсинки детского места". Цитата не отменяет наличие глубоких чувственных связей, но в блэкауте ощущается полнота единства с матерью, так как при отсутствии языка и представлений о мире нет различий между ворсинками и сосудами и между организмами вообще.

Слова в блэкауте "она" ассоциируются с материнскими сомнениями или трудностями при беременности, которые доносятся до утробы смутными состояниями-преградами для прохождения лабиринта развития. "Настоящее время", на мой взгляд, образ материального времени, состоящего не из минут и часов, а из перемен в ребенке в течение беременности.

В работах, которые я описал, основное внимание уделено пространству и присутствию в нём ребенка как субъекта в становлении. Однако акценты в последующих блэкаутах могут быть расставлены иначе, поскольку проект развивается, как и его герой.

#комментарий_Валерия_Горюнова

Евгения Овчинникова

Источник: канал "ребенок. до рождения литературы"

#выбор_Валерия_Горюнова

Текст Александры Цибули строится на внутреннем оксюмороне, противопоставлении фундаментальных вещей: безмятежного детства и эпохи позднего путинизма (со всеми сопутствующими возрастными особенностями людей, принимающих решения во власти), то есть концентрированного частного, как бы огражденного границами детской площадки, и политического, общественного, представляющего угрозу, опасность, норовящего вытолкнуть из себя далеко за пределы страны, где физически находится эта площадка, на которой, конечно же, все некогда знакомились и дружили. Цибуля отстраненно (дневниково), и потому как бы хирургически точно фиксирует свершившуюся социальную катастрофу: уехавшие друзья в опустевшем и потому лишенном смысла пространстве воспринимаются теперь как красивые и мертвые, их жизни непредставимы, противопоставлены тем, точнее, той одной субъектке, которой остается обживать руины утопий, с их непременной мечтой об освоении космоса, читай, объединенном человечестве. В этом невыносимо чужом и грустном мире тщательно оберегаемое частное ‒ возможность «обосноваться, встать во весь рост и переждать», уйти во внутреннюю эмиграцию, вообразить, что игрушечный пульт и скамеечка, действительно, позволят взлететь высоко-высоко над Землей и увидеть города, которые не могут быть чужими, раз в них ждут, машут рукой и помнят общее детство. И тем нагляднее пустота вокруг, то, что разъединило, лишило важной части социального, навсегда отсекло от детства и обрекло на подобие ностальгии по прежней счастливой жизни, которая никогда не вернется.

#комментарий_Юлии_Подлубновой

Александра Цибуля

***
На детских площадках эпохи позднего путинизма
спустя полвека после их бума в семидесятые
космические корабли, с пластиковыми
иллюминаторами и каким-то подобием
межгалактических антенн. Дверь довольно
низкая, скорее это просто проём, получается
не совсем герметично, нужно сильно согнуться,
чтобы войти, но внутри можно встать во весь рост,
там нет ветра, довольно тепло и ничем не пахнет,
в принципе можно обосноваться на какое-то
время и переждать, посмотреть через мутные стекла
на мир, уже лишенный себя и немного покинутый,
грустный. Есть игрушечный пульт и скамеечка,
и друзья, манящие, как русалки, красивые,
как уже мёртвые, машущие с Земли,
где подписаны города: Ереван, Тбилиси,
Стамбул, Лиссабон, Париж, Хургада.

Источник: сборник «Татуировка в виде косули: стихи 2021–2024». М.: НЛО, 2025.

#выбор_Юлии_Подлубновой

***

текст михайлик маскируется под утилитарную функцию - сообщает инструкцию то ли случайному путешественнику, то ли человеку, задумавшему эмиграцию в австралийские земли, то ли нёрду стихотворному. и вот ты уже настороженно учишь цвета баков, и вот ты уже планируешь сортировать лягушат, и вот ты уже чувствуешь себя ничтожеством под омерзительным взглядом какой-то ядовитой жабы

и это ощущение, что на тебя сыпется дождь из гадостей-водорослей не покидает до конца, но светло на душе от того, что есть австралийские везунчики, кому от этого - благодать, кому и косметику из такого, кому вообще окисление понижается и железо - опять-таки и хорошо.

умный человек после прочтения (а с некоторыми навыками СДВГ и в процессе) прогуглит и пилбару, и гематокока красного и рио тинто и и жаб-аг, и океанариум на мэнли, и базу кэтрин и база вумера и австралийский шираз  и плакат на день австралии и картинок посмотрит, и сделает правильные выводы: жаба-гадости. водоросли-польза. саранча-ну такое. возгорания-возгорания.

на фоне всей этой лягушачьей метеорологии михайлик сообщает читателю в середине текста важное короткой параллелью «Дом подводным землетрясением смыло / с семьей случилась какая-то дрянь… / Мы не спрашивали. У нас протокол / Мы же и вас не спрашиваем», что это всё не про изолированную экоповетску, а про то, как жить, когда катастрофа — твоя естественная среда. это не спасение, не борьба, не паника — это уклад. и в этом укладе — новая этика: не вопрошать, не судить, не расставлять границы между "нашими" и "чужими", а действовать по принципу заботы, акууратно в перчатках собрав опасных жаб и сослав их в жабью службу пробации и исполнения наказаний. от жабы до кита — всё живое берётся под опеку, даже если у него семь пастей и прошлое, которое не стоит вспоминать. это не гуманизм, это уже постгуманизм — мир, в котором разумность измеряется не формой черепа, а готовностью включиться в сеть.

стихотворение построено на эффекте протокольного инфодампа, где страшное и странное преподносится с чиновничьей будничностью — и оттого становится ещё тревожнее. этот приём работает как зеркало для современного мира: где катастрофа давно уже формализована, втиснута в приложения и процедуры. но под этим ровным, инструктивным голосом просвечивает то, что важнее всего — эмпатия как инстинкт выживания, и язык, который обнимает не для утешения, а чтобы — как минимум — не дать развалиться.

#комментарий_Саши_Иванкова

Елена Михайлик

* * *

Значит так: если дождь из лягушек –
немедленно под крышу.
Их подхватывает штормом из болот и дельты,
а там половина видов так или иначе ядовита –
и поди пойми, что именно на тебя падает…
Когда пройдет, за домом – за любым домом –
есть три бака.
Однотонных в синий, пестрых в желтый, жаб-аг в красный.
Обязательно в перчатках! И очень осторожно.
Аг не перепутаете – они от 400 граммов весом
и смотрят на вас с омерзением.
Баки – в ближайшую больницу и не забудьте взять квиток.
Ответственным сборщикам горсовет снижает налоги.
В зоопарк тоже можно.

Если дождь кровавый, проверяете приложение:
железо или водоросли?
Есть аллергия на гематококк дождевой?
Значит, опять-таки, в укрытие.
Остальным полезно – подавляет окисление.
Из него вообще уходовую косметику делают.
И удобрения. И корм для рыбьих ферм.
В общем, хорошая штука. Железо тоже.
Приносит из Пилбары, с тамошних копей.
Можно выйти и пить, и набрать.
При анемии помогает не хуже капельницы – а денег не стоит.
Саранча? Расписание в приложении.
В среднем где-то раз в 80 дней –
у нас три вида, они частично пересекаются.
Ваша квота: два килограмма на члена семьи
и пять на голову скота. Остальное в горсовет.
Железная к нам не долетает,
ее «Рио-Тинто» отлавливает еще на плато.
На этот металл очередь до Луны.

Видите возгорание – звоните в три ноля.
Видите облако мух, звоните туда же,
они вызовут союзников.
Да, стрижи мобильные, козодои – стационарные.
Пауки тоже.
Собственно, видите живое, кроме списка в приложении –
исходите из того, что это наши.
Вне зависимости от количества крыльев, глаз и лап.
Лечить, кормить и защищать.
Именно-именно союзники, и лягушки тоже.
И даже та штука, которая теперь живет
в океанариуме на Мэнли.

Сначала, конечно, не обошлось без скандала –
а нечего пытаться жрать наших китов в нашей же гавани
во все семь пастей –
но дальше оказалось, что она разумна…
ну как, примерно как мы.
И дела у неё так себе.
Дом подводным землетрясением смыло,
с семьей случилась какая-то дрянь…
Мы не спрашивали. У нас протокол.
Мы же и вас не спрашиваем.
И китов.
Те, кто к нам добирается,
обычно плохо помнят, что с ними было – там.
А если вспоминают… то тоже ничего хорошего.

В общем, ходит с рыболовным флотом,
ставит сети, страхует.
В свободное время возит детей по гавани.
Говорит – успокаивает.
Госпожу премьер-министра на День Австралии катала.
Да, это тот самый плакат, который везде –
дама в красном купальнике на чуде-юде ширазом догоняется.
Конечно, пивной бокал смотрелся бы лучше винного,
но не пьет наша достопочтенная пива –
только красненькое.

Плакат всем нравится – и нам, и китам, и даже японцам.
Да, их мы слышим. Связь работает.
Только с ними почему-то.
У них то же самое плюс тектоника.
Ничего катастрофического, но, говорят, надоело.
И еще этот глаз.
Вас не предупреждали? Раззявы.
Ну у нас обычно на небе вот эта вот мешанина.
Но иногда она расходится и появляется глаз.
И смотрит.
Так что, если что, не пугайтесь.
Он просто наблюдает и больше ничего.

Глядит. На нас, на вас, на китов,
на базу Кэтрин и базу Вумера,
на… не знаю, что там у японцев.
Но наверняка есть что-то.
Они народ предприимчивый и мстительный.
Мы на это рассчитываем.

Потому что, конечно, мы этого так не оставим.
И вы не оставите.

Иначе бы вы воскресли не у нас –
а где-нибудь в совсем другом месте.

(авторский блог)
#выбор_Зои_Фальковой

Христос воскрес! Хочу поздравить подписчиков с праздником Пасхи и поделиться одним происшествием.

После ночной службы в черногорской цркве я засыпала с мыслью о том, что надо бы наутро найти хорошее стихотворение для Метажурнала. И мне приснилось, будто обнаружился некий пасхальный текст: короткий, визуальный, с одним словом,

ᅠᅠв
ᅠᅠе
ᅠᅠр
в о т т а к
ᅠᅠи
ᅠᅠк
ᅠᅠа
ᅠᅠл
ᅠᅠь
ᅠᅠн
ᅠᅠо

встроенным в остальную миниатюру по принципу кроссворда. Во сне это наполнялось двумя смыслами: слово вывихнуто, как плечи умирающего на кресте Спасителя, как и вывихнута пасхальная радость после ударов по Украине в Вербное воскресенье и Страстную седмицу, когда погибли и пострадали невинные люди, а куличи рассыпались по земле среди обломков и осколков.

Ещё торчащее вывихнутое слово образовывало крест. Вспомнив у Поплавского «Он разгадал Крестословицу о славе креста // Он свободен», я открыла Фейсбук и встретила вот такое замечательное стихотворение Веры Павловой.

В нескольких строчках, в характерной для автора лаконичной манере здесь схватывается парадоксальная, таинственная и та`инственная сущность христианства: от непостижимого соединения в Христе двух природ (что подчёркивается именованием Богородицы Богочеловекородицей) до главной тайны сошествия Христа во ад — что проглотил Бога как наживку, приняв за смертного человека, и поперхнулся, и «огорчился, встретив Тебя в преисподних своих. Огорчился ад, ибо упразднён! Огорчился, ибо осмеян!».

Шатающаяся лестница в небо, надежда и сомнения — особенно важный момент в финале. Несмотря на абсолютное знание о воскресшем Христе, верующие всякий раз возвещают о Воскресении как о чуде, а накануне — проходят вслед за Спасителем всё тот же путь, в котором есть и моление в Гефсиманском саду до кровавого пота, и гибельный ужас, и предательство одного ученика, и отречение другого, и неправедный суд, и издевательства и пытки, и мучительная позорная смерть, и страх, и отчаяние, и скорбь, и колоссальнейшее вселенское чудо — и невозможность в него поверить: у человека не сходится // распятия крестословица. Спешат жены-мироносицы рассказать об отваленном камне, об ангеле и пустой плащанице, о том, как искали живаго с мертвыми и не нашли — но мужчинам-апостолам «показались слова их пустыми, и не поверили им», но вот уже бегут проверить сами, и молодой будущий автор Апокалипсиса Иоанн обгоняет будущего основателя Римской церкви Петра. На аэродроме побит рекорд высоты // Воздух полон радостью и ложью.

Ложь или правда? Воскреснется? Не воскреснется? Всё это — такое живое, человеческое, доступное каждому, знакомое изнутри, а теперь — соединившееся с божественным в фигуре Христа, чтобы дать парадоксальную надежду на избавление от смерти, расцветающую триумфальной, буквальной и фигуральной победой над ней.

#комментарий_Оли_Скорлупкиной

Вера Павлова

* * *

Опять у меня не сходится
распятия крестословица:
по горизонтали тление,
по вертикали спасение.
С Голгофы домой уводится
Богочеловекородица.
Шатается в небо лестница.
Воскреснется? Не воскреснется?

19.04.2025

Источник: личный блог автора

#выбор_Оли_Скорлупкиной

Объявление и опрос подписчиков

Я (Е.Н.) вынужденно возвращаюсь к руководству проектом ввиду годичного бездействия предыдущей администрации.

Вопрос к подписчикам, коллегам и друзьям проекта:
Что бы вы хотели изменить/ улучшить в Метажурнале?

Мы знаем, что проект не всем нравится, напишите, что мы можем сделать лучше. Поделитесь идеями по развитию проекта в комментариях.

Мы обсудим все идеи на встрече редакторов и, возможно, сделаем ее публичной и пригласим кого-то из тех, кто поучаствует в опросе.

Очень надеемся на ваши комментарии/ предложения.

Павел Арсеньев в проекте «Ереванский балкон».

https://youtu.be/ArjfUu7S62w

#Ереванский_балкон

Тексты Тани Скарынкиной в большинстве своём таинственны, невзирая на то, что изображают обычный мир, они связаны с историей семьи, автобиографичны. В данном случае Таня Скарынкина впускает нас не в историю семьи, не в детские воспоминания, а в свои сны, что делает стихотворение "Иной магазин" особенным в контексте её поэтики. Нечто вторгается в реальность через два значения слова "иной" ("некоторый" и "другой, чуждый"). Просто магазин, продавцы, посетители - но видимы знаки их принадлежности к "инишному" миру страшной сказки или истории о пришельцах-похитителях тел: иные (=неземные?) продукты, одежда наизнанку (карнавальный способ изобразить, а также запутать нечистую силу). Всё похоже на обычный мир, знакомый магазин - но не такое. В то же время для существ из мира-морока иным-чужим-неправильным-алиеном оказывается лирический субъект. Стихотворение - развёрнутая метафора непонимания и одиночества.

#комментарий_Людмилы_Казарян

Таня Скарынкина

ИНОЙ МАГАЗИН

Иной раз заходишь
в иной магазин
а там все продукты иные

оглядываешься в удивлении
и замечаешь немедленно
что продавщицы иные

и покупатели если приглядеться
с лицами как наизнанку
не говоря об одежде

я делаю вид
что так и должно быть
они на меня изнанками глаз без ресниц

глядят как на то
чего быть никак не должно
ухожу ничего не купив

ни зёрнышка
ни крупиночки
ни алкогольной бутылочки.

Источник: личный блог Тани Скарынкиной
#выбор_Людмилы_Казарян

Это стихотворение Александра Малинина входит в его новую книгу стихов, где бытовые заметки эмигранта чередуются с мыслями об оставленном прошлом, которое таковым ещё не стало. Можно сказать, субъект, географически удалённый от страны рождения, психологически продолжает находиться "в свете войны", поскольку ему требуется время, чтобы отрефлексировать политические потрясения, происходящие прямо сейчас, и оценить их влияние на собственную судьбу.

Стихотворение довольно прозрачно и может показаться искушённым читателям (из которых, разумеется, и состоит наша аудитория) не самым захватывающим текстом для комментария. Война всегда отменяет ценность отдельной жизни, оперируя коллективными, массовыми силами, которые, предполагается, будут действовать скорее как механизмы, чем как мыслящие индивиды, подчиняясь единой цели. Это всегда какая-то глобальная цель, несоизмеримая по масштабу со смыслом одной жизни, и субъект исчезает. Для этого его даже не обязательно уничтожать: война его попросту не учитывает. Здесь можно процитировать стихи Всеволода Некрасова на ту же тему: "Большая яма / Больше чем я".

Однако война может быть не только конечной, но и начальной точкой рефлексии. "Свет войны" - обстоятельства, в которых избежавшему гибели предстоит заново - как впервые - оценить сущность "я", его содержание. И тогда этот текст находит своё место в диалоге с буричевским "И понял / что меня может не быть" и с хармсовским "Высока трава Твоя Господи / она скрывает меня до плечь", ведя разговор о том, что значит быть и не быть, о невозможности противопоставить эти понятия, доказать их полярность даже фактом собственного существования. "Я" в тексте Малинина так же невидимо, как неопровержимо его присутствие.

#комментарий_Влады_Баронец

Александр Малинин

* * *

вот он ты,
стоишь в свете войны
и тебя не видно

(из книги "Нежные и беспощадные", 2024)

#выбор_Влады_Баронец

#переводы

Мариано Баино

эдгар морен (столетняя свеча)



если бы эта записка могла поймать ветер парусом ловким

удлинить якорь стать частью мира сотканная не из я и я

хотя бы тот кто дрейфует пробкой внутри горькой

нехватки поэзии горькая жизнь бесконечных миров

и расчетов но толика праздника в честь красоты есть



в ничтожности и в растворении в водоворотах

мама миа если искусство когда-то не устояло перед

злобой-водой жестокой черной бесконечной

если бы кончились звуки слова что поведали малое

о боли желании, остался ли бы рикошет солнца в лицо?



2023

Перевод Ольги Соколовой

#выбор_Ксении_Боровик

Денис Безносов в проекте «Ереванский балкон»

https://youtu.be/8iRVNqSDICE

#Ереванский_балкон

#переводы

Рене Шар

ДВОЙНИК

Зверь
Камнями
Скобли мои длинные шкуры

Человек
Я не решаюсь брать
Камни похожие на тебя

Зверь
Раздирай ногтями
Тело мое до корки

Человек
Я боюсь огня
Везде где ты можешь быть

Зверь
Ты говоришь
Как человек

Раскрой глаза
Я не буду тебя обнажать до конца.

перевод Елены Захаровой

Источник: публикация в журнале POETICA

#выбор_Валерия_Горюнова

Это стихотворение отсылает ни больше ни меньше как к Книге пророка Даниила — эпизоду с пиром вавилонского царя Валтасара, когда на стене чертога таинственная рука написала слова, предвещавшие падение и разделение на части его царства, что вскоре и случилось. Правда, тут нет пира — «холодильник мой пуст», а слова на стене только обозначены, и героине стихотворения самой приходится их домысливать. Огонек лазерной указки, как известно, может достать даже до летящего в небе самолета. Эта светящаяся точка напоминает героине прицел, и сама она тут же становится нежелательным объектом, который кто-то пытается устранить, вывести за рамки этой реальности: «Точно вина моя в том, что я здесь / И сейчас». Но поэтесса сразу же меняет точку зрения, превращая пафос в ироническую насмешку над собой и своим депрессивным состоянием, в котором даже малейшее усилие становится подвигом: «Мы сделаны из носка, / Пары пуговиц, пяти слов, / Шишки, карандаша, / Гнутой вилки, говна и слезы». Но третья часть стихотворения, в которой и возникает отсылка к эпизоду из Библии, снова выводит происходящее на символический уровень. Учитывая, что Москву часто сравнивают с Вавилоном, библейский подтекст приобретает совершенно особое значение.
#комментарий_Анны_Голубковой

Мария Мельникова

* * *
То ли мудак, то ли просто шалун
В доме соседнем живет,
Лазерной штукой своей
Он в окно мне бьет.
Пляшет по стенам моим огонёк,
Точно прицел,
Точно вина моя в том, что я здесь
И сейчас.
Что за херню я сейчас несу.
Ну, общается сам с собой
Городской реквизит.
Не персонажи в этой ночи,
Мы сделаны из носка,
Пары пуговиц, пяти слов,
Шишки, карандаша,
Гнутой вилки, говна и слезы,
И живём,
Двигаясь жалким подвигом вдаль,
Роняя все.
Какой тут нахер мене текел,
Да и холодильник мой пуст.
Не написав даже слова "хуй",
Огонек-дурачок
Гаснет и снова с соседом мы
Разделены страной.

(Личный блог авторки)
#выбор_Анны_Голубковой

#переводы

Лора Гилпин

Двухголовый ягнёнок

Наутро, когда парни с фермы обнаружат
это чудо природы, то завернут тельце
в газету и отнесут в музей.

Но нынче он ещё живой, на северном
выпасе, обок с матерью. Совершенный
летний вечер: луна встаёт над самым
яблоневым садом, ветер шелестит. И вот
он смотрит на́ небо, и звёзд
там вдвое больше, чем всегда.

(Перевод с английского Дмитрия Кузьмина)

- - - - - - - - - - - - - - -

Two-Headed Calf

Tomorrow when the farm boys find this
freak of nature, they will wrap his body
in newspaper and carry him to the museum.

But tonight he is alive and in the north
field with his mother. It is a perfect
summer evening: the moon rising over
the orchard, the wind in the grass. And
as he stares into the sky, there are
twice as many stars as usual.

Источник: журнал Poetica

#выбор_Оли_Скорлупкиной

В Склейках Марины Богдановой как бы заранее подготовленные лакуны регистров заполнены и заполняются попыткой последовательной речи, температура которой останется неизвестной: слишком сильно влияние окончательных сред, каждая из которых — графически выделенная — и становится утерянным физическим воплощением мысли, как если бы утратившей естественность выражения. Форма уступает синтаксической формочке, которая, как может, воспроизводит никогда не виданные очертания мысли. Эти очертания, утраченные «по неосторожности», нет смысла угадывать и расшифровывать. Они невероятно легко отданы на откуп своим дискурсивным средам — синтаксическим и графическим регистрам, из которых и строится драматургия письма Богдановой. Сама Богданова в одном из автокомментариев сравнивает свои тексты с пазлами, «где для каждого элемента нет единственно правильного положения», и в случае Склеек можно сказать, что эти пазлы способны делать вид, будто это единственно правильное положение есть. Связь спадается и распадается только ради напряжения внимания. Мы на самом деле не ищем утраченный смысл и не нуждаемся в нем, но его утраченность оказывается ему достаточной формой присутствия, чтобы он мог задавать энергию стиля.
#Комментарий_Кирилла_Азерного

Марина Богданова

склейка (теневая)
 
атомные тени жалуются на
автосимулякрность в сверкающем негативе
проявляющемся на каждом слое нереальности
 
— и что вы хотели от прозрачности ручек фарфоровых кружек?
 
— каждой бельевой верёвке по прищепке её поглощающей
 
(требования не были услышаны из-за решивших сбежать электронов
непристойно-чувственно снимающих кино за гаражами
в которых прячется невыносимая лёгкость железных листов)
 
— мы даже не можем потеряться в пространстве между сиянием и мерцанием
 
— как нам быть зернистостью если мы так и не нашли свою телесность?
 
физические воплощения были утеряны
по неосторожности и каждая точка за которую
зацепится
касание будет нести ответственность перед перечёркнутыми строками

Ссылка на полную публикацию:
https://flagi.media/piece/917
#выбор_Кирилла_Азерного

Подборка Анны Гринки "Как же бесит" представляется мне ярким примером того настроения "хочется бежать, но некуда", которое время от времени охватывает людей и в нескучные времена, и во времена мирные и скучные (во втором случае - не столь многих). В текстах подборки упоминается аниме "Атака /на/ титанов", где постапокалиптическому внешнему миру отвечает рождение чудовищ из самих героев. Утешением становится наличие параллельных миров, причём наш оказывается среди них не главным:

как вы задолбали
во всём просмотренном
видеть наш мир
наши войны
наши страны
наша вселенная — не центральная

Это своего рода яростный эскапизм, основанный на нежелании становиться частью отвергаемой лирическим субъектом реальности.
Какую-то параллель этому я усматриваю у прозаиков. Например, в романах Ольги Кромер и Карины Кокрэлл-Ферре обращение к страшному прошлому сопровождается поиском в этом прошлом временных и пространственных "капсул безопасности", островков нормальности (которая стала мечтой о рае), спрятанных в не каждому доступных местах.
Это чувство объединяет, как мне кажется, тех, кто сейчас живёт в эмиграции, с теми, кто остаётся внутри кита-зверя-Левиафана.
#комментарий_Людмилы_Казарян

Анна Гринка
* * *

если я когда-нибудь буду делать музыку
это будет шум огня
без использования самого огня

как хорошо, что горит голливуд
я надеюсь, он сгорит целиком
всё
должно
гореть

если я когда-нибудь буду
находиться в чём-либо
то это будет убийство людей
без использования самих людей
всё
на свете
задолжало мне

всё на свете, ты обязано
выдать мне
ещё одно
подлинное доказательство
наличия параллельных миров
я требую
я требую я требую

всё должно сгореть
в звук пламени можно
протянуть руку
без участия мышц
без участия носителя

Источник: https://khizha.tilda.ws/grinka?fbclid=IwY2xjawJYZqZleHRuA2FlbQIxMAABHSS5zn4kwj_jBnwrfbxDW4hPI6M9jZmJ9G4l1Xsrw0nv-qstRAFOjTYuPg_aem_ams-bWdiQt2aoByroTkMPQ

#выбор_Людмилы_Казарян

В стихотворении Дани Данильченко в окаменелости превращается не только модерново-советская отделка метро, но и сама речь, неловко затухающая в пространстве между собеседниками. Вместо более привычной траектории отображения уязвимости, мимолётности явлений, составляющих нашу жизнь (память, чувства, время) через прозрачные, эфемерные образы Данильченко материализует нематериальное в застывших артефактах, намекающих своим внешним видом на нечто утраченное. Вещи и события, ушедшие в прошлое, превращаются не в бестелесных призраков, а в осязаемые предметы, и "гарантия", иронически выданная автором, лишний раз подчёркивает - ничего назад отмотать нельзя, вчерашняя прогулка и лица, запечатлённые на фотоплёнке, так же далеки от нас, как вымерший доисторический моллюск.

Текст Данильченко наполнен визуальными рифмами: где-то очевидными, как сходство между спиралью ракушки аммонита и бобиной фотоплёнки, где-то, может быть, случайными: так, расположенный под фотографией аммонита график неловкого молчания ("перебирания алфавита") напоминает траектории жизненного пути Тристрама Шенди, нарисованные им самим в известном антиромане Лоуренса Стерна (см. картинку в комментариях к посту). Это забавное сходство (или совпадение) заставляет задуматься, как часто ретроспективный анализ событий, высеченных в окаменевшем прошлом, вселяет в нас уверенность, что на их материальность можно опереться - уверенность, столь же забавную и иллюзорную, что и гарантии от "Отдела прогулочного контроля".

#комментарий_Максима_Алпатова

Даня Данильченко

#выбор_Максима_Алпатова

Текст Еганы Джаббарлы (Джаббаровой) о том, как вынужденная эмиграция засасывает и лишает сил. Легче со временем как будто не становится. Опоры все так же нет и стоять все труднее: «камни под ногой превращаются в ракушки мидий скользят», от самой земли нет поддержки, ведь она и не земля вовсе, а зыбкое колышущееся пространство и к тому же «земля, притворяющаяся землей, говорит на неизвестном мне диалекте».
Само представление о жизни, о себе в этом мире схлопывается до волоса, листа, побега на ветру «жизнь моя тонкая словно волос лианы колышется на ветру».
И как будто бы уже непонятно, стоила ли игра свеч: «когда я тонула, то мечтала вернуться на землю / а теперь думаю о том, как сладостна на вкус была та вода».
Из слова сладостная (в смысле желанная, приятная) начинает раскручиваться ассоциативная цепочка с детскими сладостями - настоящими сокровищами: «куском сахара на голодный желудок», «спрятанной от взрослых шоколадкой», «материнской шекер-бурой» (азербайджанские пирожки с орехами и пряностями).
Из этих уютных образов прошлого прорастает самая страшная ностальгия - тоска не по месту, а по времени, вернуться в которое невозможно.

#комментарий_Нины_Александровой

Егана Джаббарлы

* * *

они говорили, что будет легче или даже легко, но вместо этого
камни под ногой превращаются в ракушки мидий скользят
земля, притворяющаяся землей, говорит на неизвестном мне диалекте
и я наблюдаю как
жизнь моя тонкая словно волос лианы колышется на ветру,
когда я тонула, то мечтала вернуться на землю
а теперь думаю о том, как сладостна на вкус была та вода
кусок сахара на голодный желудок в раскаленный полдень
спрятанная от взрослых шоколадка неотчётливой формы
материнская шекер-бура

Источник: личный блог авторки

#выбор_Нины_Александровой

#inmemoriam
Антон Нестеров
(1966—2025)

* * *
И ты думаешь,
кому и когда в следующий раз
захочется поделиться с тобой послевкусием
жизни, как она вышла рядом,
и проводишь языком по губам
– синеватая горечь водки за полночь, –
единственное послевкусие на сегодняшний день
а потом выходишь курить
и прислонившись виском к стене
чувствуешь вдруг
прохладную шероховатость краски
и
вместо отчаянья
тогда вместо отчаянья:
разве что
щенячья благодарность этому миру

Цао Сэн

девушка из гоночной игры

в тот день в пустыне был карнавал,
за рулем Форда я ехал на гонку.
толпа ревела,
потеряв разум,
и она была среди этих людей.

в углу,
за ограждением,
она то просто смотрела перед собой,
то вдруг вовлекалась и что-то выкрикивала.

движок заглох,
и я остановился
полюбоваться подольше.

симпатичная,
глаз правда не разглядеть,
что-то неуловимое в ней.
посигналил.
она не услышала.

привалился на руль.
лучше будет не двигаться.
на что она смотрит?
я надолго задумался.

попробую понаблюдать
с другого угла.
у нее лбу не написано имя.
как и все прочие,
она – такая же незнакомка.

все было спланировано:
она появилась передо мной,
чтобы потом затеряться
на просторах системы.

выжав педаль,
я на скорости врезался в ограждение,
прямо пред ней
высекая трескучие дивные искры.

но никаких повреждений.
раз за разом я продолжал повторять этот трюк,
в надежде привлечь
ее внимание.

12 сентября 2017

Источник

#выбор_Ксении_Боровик
#переводы

Структурной единицей стихотворения ~ On merciful mind ~ Ильи Долгова является предложение или абзац (строфа). Произведение не содержит описаний событий — каждая строфа, фрагмент и всё целое и есть событие, не нуждающееся в ориентирах для воображения. Форма стихотворения напоминает языковое и спонтанно-чувственное письмо, и в этой двуликости, на мой взгляд, проявляется идея эксперимента Ильи: погрузить человеческий разум в (не)язык, производящий присутствие и наполняющий(ся) внешними влияниями.

Когда я впервые прочитал это стихотворение, оставил заметку "похоже на Песнь Песней", поскольку работа транслировала чувство слияния. При более внимательном чтении отметил сопротивление разума как героя и его настойчивый поиск логики: "Его возражение: если всё что угодно может значить всё что угодно, то всё что угодно значит ничто" и "но его рука написала, что раз я лежу на травах, и я смерти, и травы смерти, значит я травы". За этим сопротивлением открывается пространство странных / естественных соотношений, где мне даётся возможность стать "всем чем угодно" и увидеть себя во всём. Последнее на фоне первого пугает, поскольку я хочу через отсутствие человеческой логики ощутить контакт с нечеловеческим, но, оказывается, блуждаю по собственному сознанию: "Хотелось без облика, да это сужение, да круглое сечение, скользкая длина: как, снова я?" Голова начинает кружиться сильнее, когда осознаю в этом блуждании еще и чувство удивления: "Болотные звёзды считают снова я?" — рамки "я" и "не-я" нестабильны, вливаются друг в друга, не теряя дистанции.

Заблудившись в этой противоречивости (и наслаждаясь ею), начинаю переживать разум и природу циклом взаимоврастаний и реакций: "холодной сказкой аккуратных присутствий, чтущих место и связи и когда упадёт ягодка". И все мои рассуждения о структуре и языках аннулируются, оставляя изначальное чувство "похоже на Песнь Песней", которая далека от идиллии любви (в частности из-за наличия "биржи" — потребительского отношения к природе), сплетает и вычитает место-себя и проявляет восхищение и телесную встречу с пространством — первые шаги к милосердию, к "аккуратности" присутствия.

#комментарий_Валерия_Горюнова

Илья Долгов

~ ON MERCIFUL MIND ~ (фрагмент)

Говорят лес почти не тронут. А ты? Ландыш в руке, лес тронут, разбужено создание из обоняния, двух седых леди, словосочетаний, мокрого песка. На два часа, а далее сгинет.

Как чёрный ручей во влаге черничника. Просачивается сам в себя, из одной мшистой ямы в другую, и каждый день почти завершён.

Это страшно, притекать из ничего в ничего и через два часа сгинуть, зацепившись гортанью за срубленный лес?

Если есть живое и назначенное, необходима дорога, например между срубленным лесом и биржей. Под дорогой перекинута труба, чтобы бесцельный ручей не вытек помехой: деревья транспортируются куда следует и кузов полон.

Хотелось без облика, да это сужение, да круглое сечение, скользкая длина: как, снова я?

Болотные звёзды считают снова я? фантастическим допущением, хотя и по своему полезным.

Тревожные машины умеют снова я? оперативной замкнутостью, хлёсткая ветка пропорции.

Я длится пока тесна канава в которой оно промокший лист.

А когда руки устанут от укусов, когда вьюн слов узнает свою мягкую ширину, твёрдые объятья в красивой воде, некоторое создание погибнет.

полная версия стихотворения в 1 выпуске медиа "гало"

#выбор_Валерия_Горюнова

Вадим Балабан не из тех уральских авторов, кто пишет много, но зато он пишет узнаваемо. Я не раз отмечала, что истоки его поэзии стоит искать где-то у обэриутов, любящих голую объектность, отчасти у автоматизированного Поплавского, но прочитанных уральскими восьмидесятниками. По крайней мере, Балабан воспринял метод Андрея Санникова, предлагающего нарочито алогичную ассоциативность: когда сводится вместе то, что не подобно друг другу и не может быть соотнесено на рациональных основаниях. Балабан нередко идет за созвучиями, паронимическими аттракциями, за интертекстуальной игрой, жонглирует ложными сопоставлениями и противопоставлениями и т. д. Оксюмороны и внутренние конфликты создают лирическое напряжение в его поэзии, которое помимо прочего работает и на сверхзадачу Балабана ‒ уловить в сети ассоциаций некоторые истины о мире и человеке. Однако в представленном тексте нет обычной афористичности или игровой противоречивости Балабана, оставлена лишь нередкая для него экзистенциальная серьезность. Здесь меланхолически связываются родовая память и война за счет образа пространства, наполненного кусками проволоки, обрывками веревки, могильными крестами и множественными фрагментами тел, живущих нелепой мертвой жизнью. Эта обезличенность некогда живых объектов на фоне никакого пейзажа (хотя у степи в литературе немало иных семантических и семиотических констант) заставляет вспомнить картину Верещагина «Апофеоз войны», монтирующую воедино скорбь и ужас. Остранение Балабана, как и в случае Верещагина, позволяет масштабировать ощущение испорченного миропорядка, прочувствовать горе войны постфактум, на пепелище, чтобы осознать, насколько важна память ‒ о живых, ставших фрагментированными мертвыми, и о том, как так получилось, что степь превратилась в бесконечный могильник.

#комментарий_Юлии_Подлубновой

Вадим Балабан

СТЕПЬ
это поминки
это родовая память

связанный крепко лежит в собственных верёвках
и корни волос доедают свои участки
вода замечает и взрывается
срывая с костей землянику

это правовое поле
это электрическая дуга

нет ничего положительного
только куски проволоки
окопы и полигоны
а текущие коровы проваливаются в степь

отвернувшись раз
не вернуться к месту захоронения

кресты по всей неуёмной степи
отмороженные глаза по всей бесконечной степи
миллиарды раскрытых ртов со снегом
и проволокой
здесь же.


Источник: сборник "Я вроде в ворде", Челябинск, 2024

#выбор_Юлии_Подлубновой

#переводы
Тоураритн Эльдъяуртн

* * *

У нас
Страна странная
народ недород
бытиё забытьё
Что́ бы ни выбрали:
жить кучно или врассыпную —
в любом случае одиночество
только сильнее
каждый том не о том
по обложке судить облыжно
средь страниц пустотень
зияет сияя

все связенции рв-
утся

«На границе обитаемого мира»
на грани
слышишь в торжественных речах
соглашаешься
но, пардон, с какой стороны этой границы?
Нет ответа
У этой земли хотя бы
есть течение Гольфстрим
а у нас какое течение?

Как отчаянно нам не хватает
исландской философии
А ещё рейкьявикской мифологии

(Перевод с исландского Ольги Маркеловой)
Из книги «Стружки из-под точилки», 1984


* * *

Lenska
Land óland
þjóð óþjóð
tilurðin reikul orðin
tilveran æ meir
á stangli
hvort sem vér kusum
að þyrpast eða strjálast
eintök
kilir kilir
svo sjaldan spjaldanna á milli
gínandi gloppan stóra
vantar í bindi

og þráðarsjón slitn-
ar

Á mörkum hins byggilega heims
segir í hátíðaræðum
fússlega játað
en HVORUmegin?
segir fátt af því
landið hefur þó allténd
sinn golfstraum
en hvaða straum höfum vér?

Oss vantar svo sárlega
íslenska heimspeki
Og reykvíska goðafræði

Источник: журнал «Перевод», №2

#выбор_Оли_Скорлупкиной

Умер замечательный поэт и гражданин Вадим Жук.
Вот его последний текст, написанный 12 часов назад:

На узком мостике, за шаткие перила
Держась, кричишь, и ничего в ответ,
Была, была и вот отговорила.
И даже эха нет.

Карасик-рыбка, круглый жадный ротик,
Голодная до синевы волна.
Плывет, плывет по речке малый плотик
О два бревна.

Два мальчика плывут белоголовых
Вдоль зябких молчаливых берегов.
Молчат под ивами большие рыболовы.
Не слышно слов.

Не слышно мне ни тишины, ни плеска,
Невидим голос твой, невидим звук.
И солнца дышит неподвижный круг
За облачной неплотной занавеской.
20. 3.

А вот итоговый:

Писал в стол.
Любил в стол.
Жил в стол.
Умер в стол.

Когда умер по настоящему
Даже вспотели,
Подбирая ключи к ящику,
Чтобы узнать, каким он был на самом деле.

17 марта 25

И еще один:

Теперь, когда на лице моём морщины завтрашних рощ,
Когда между пальцами прорастает хвощ:
Я скажу тебе одну вещь
Если найду, куда положил эту вещь .

Которые служат Господу, которые господам,
У господ всего много, у Господа, вообще, ничего
Войска принадлежат и относятся к неким родам,
Слова ходят без сапог и лычек, но их большинство.

Ты покидаешь постель, ты садишься на карусель,
Ты выбрал лошадку с чёрным пятном на груди,
Из тебя дождём сыпется нонпарель,
И лошадь без всадника кружится впереди.

Цыганка гадает безруким по правой руке,
Тренер отрабатывает с безногим штрафной удар,
Кончается концерт в Красном уголке,
Юбиляр получает в подарок самовар.

Всадник без головы скачет и смердит,
На свалке собрались книги и выбирают вождя,
Теперь, когда ничего не осталось впереди,
Я готов к участи держащего полку гвоздя.

Ничего не случится в ближайшие минут и лет,
Умерли Юлий и Август. Отравлен император Апрель.
Остаётся ждать пока окончательно выключат свет
И сама остановится карусель.

14 марта 25

Светлая память.

#inmemoriam

Текст Игоря Булатовского, как и многое у этого автора - о слове, вернее - о Слове. Это проявляется на разных уровнях, наиболее демонстративно - на уровне рифмы: незарифмованной остаётся строка "ради старой избитой рифмы" (рифма в ней даже не избита - убита). В первом катрене присутствует библейская аллюзия ("ты взвешен на весах и найден слишком лёгким" (Дан. 5:25-28), второй отсылает к эпизоду "Исповеди" Августина Аврелия, в котором детский голос велит будущему святому: "Возьми/подними <книгу> и читай". Это эпизод обращения к вере, принятия Слова (по римскому обычаю поднимали с земли новорожденного в знак признания его своим). Но в первом катрене прозвучало "поднимайся как те народы", и во втором значение tolle "поднять(ся)" дважды подчёркнуто: это призыв к оружию, к борьбе.

#комментарий_Людмилы_Казарян

Игорь Булатовский
* * *
то ли легкий слишком то ли слишком тяжел
но поднимайся как те народы
что выбирают одно из зол
ради старой избитой рифмы

то ли дети в саду поющие белиберду
то ли ангел в раю со своей несусветлой
чушью
то ли воздух весенний с комплексом какаду
говорит: tolle lege к оружью к оружью

Источник: личный блог автора
#выбор_Людмилы_Казарян

Повтор - один из тексто- и смыслообразующих элементов поэзии, унаследованный ею от мифа, его цикличности. Это и рифма, и синтаксический параллелизм, и сквозная аллитерация / ассонанс, и рефрен. Можно вспомнить рассуждения Юрия Лотмана о ритмичности стиха как повторении разных его частей в одинаковых позициях или одинаковых частей в разных позициях для раскрытия сходства в различном или различия в сходном. Стихотворение Александра Бредихина почти полностью состоит из двух фраз, многократно повторяемых с небольшими вариациями. Именно эти вариации и сам факт повтора являются основными источниками динамически изменяющегося смысла.

Фраза "убитому сидеть на пустыре" изначально содержит некий смысловой конфликт, противоречие. Добывание огня после смерти символизирует, возможно, новое знание, недоступное нам в этом мире, а повторение "и высекать, и высекать" - трудность получения этого знания. Вторая часть текста и дальнейшие повторы всё больше усложняют смысл, нагнетая напряжение. Умножаемое на себя "сидеть и высекать" приобретает мистическое звучание, ритуальность многократного действия - тем более, что совершать его можно вечно. Знание, к которому убитый подносит руку, настолько "страшное", что как будто способно заново умерщвлять, поэтому третья часть стихотворения отдельна, мнимо окончательна. Но действие снова возвращается к себе и в тексте завершается всё-таки намерением "высекать огонь", познавать.    

#комментарий_Влады_Баронец

Александр Бредихин

* * *

Убитому сидеть на пустыре
и высекать, и высекать огонь.
Убитому сидеть на пустыре
и высекать огонь.

Увидеть можно страшное в огне
и руку поднести.

Убитому лежать на пустыре.

Убитому лежать на пустыре,
смотреть и высекать.
Убитому лежать на пустыре
и высекать, и высекать огонь.
Убитому лежать на пустыре
и высекать огонь.

(источник: подборка в журнале на коленке)

#выбор_Влады_Баронец

Стихи Шамиля Диди, переиначивая термин М. Л. Гаспарова, не с «отброшенным», а с «возвращенным ключом». Соединяя суфийскую мистику, кинематографическую сценичность и социально-политическую борьбу за равенство, Диди часто прибавляет в конце ключ ко всем трем составляющим. Так происходит и в этом стихотворении о «никчемном взгляде», то есть ситуации смирения. Кинематографичность оборачивается «рябью», усталостью зрения от постоянных попыток одолеть время, делать социально и политически значимое для других. Суфийская мистика — маячащая молитва, то есть некоторая истощенность, которая только и ведет к смирению и самоумалению, смиренным формулам о реликтовой любви и миллиардах прошений, своеобразному посту и молитве по всем духовным правилам авраамических религий. Наконец, борьба за равенство требует сделать всё «в одночасье», — когда каждая молитва и становится мандатом, полномочием говорящего.
Без ключа последней строфы стихотворение читается так: наше зрение — и кинокамера, и одиночная камера пыток. Ведь мы сразу, глядя на мир, беря его в раскаленный прожектор своего взгляда, пытаясь прокрутить его на экране, понимаем, как уходит время, отведенное нам на правильные дела. Наша религиозность истощается, потому что число мертвых, кого мы не смогли спасти, возрастает, солнце души каждого человека изгнано. Равенство оказывается только равенством изгнанников, да и то на мгновение ока, эмпатии не хватает надолго, раз «нет никакого движения». Без ключа это стихотворение горестное: про истощение, начинающееся всякий раз, как мы время воспринимаем всерьез. Ослепляющий свет даже самых лучших наших впечатлений оказывается только слепым пятном, бельмом.
Но вместе с ключом стихотворение — о другом. Кинематограф состоит не только из механики, но и из призрачной репрезентации, где всякий призрак прошлого уже с нами, уже на нашей стороне. Значит, и в молитве мы отвечаем не за других, а за себя и свое прошлое, потому что другие скорее нас поддерживают реликтовым светом своего присутствия. Тогда мы и можем помочь всем и каждому, потому что мы проводники этой поддержки со стороны других. Мы напоминаем всем, что люди еще поддерживают друг друга. И будут поддерживать, пока мы можем кинематографично, наглядно представлять и свою, и чужую жизнь. Праведность тогда не только правильна, но и оправдана.

#комментарий_Александра_Маркова

Шамиль Диди

Ода никчёмному, казалось бы, взгляду

В одночасье
солнце сползает с решёток
одиночной камеры глаза,
и тьму под обломками век
накаляет снéга бельмом.

То, что успело
в сетчатку впитаться,
и есть, стало быть,
моё время.

А в жизни моей если взаправду
и нет никакого движения,
то может в ней есть хоть бы это.

И смог бы ли жить я
хоть этим мгновением ока,
будто слезой, в ресницу оттаявшей,
повторившей тропу сотни лун —
поминальных свечей,
что гаснут в серебряной чаше из хмары
во имя изгнания солнц.

Быть может тогда эта рябь,
по привычке зовущаяся миром,
предстанет иной,
не жестоко бурлящей в висках,
а в слоге молитвы маячащей;
реликтовым хладным пятном, наконец,
светящим теплом миллиардов прошений
всех тех, кто когда-либо был угнетён,
и каждого — в одночасье.

Источник: Журнал «Химеры» https://chimeras.world/pieces/5

#выбор_Александра_Маркова

#переводы

Марианна Кияновська

***

стих использует мои слова против меня
это теперь не такая поэзия не такая вера не такой человек

окна не все прозрачны не все открыты
деревья не все шумят

важно знать толику слов по ту сторону пейзажа
потому что когда война
всё происходит вплотную

и почти всё возможно
кроме знания что смерти нет

кроме такой поэзии

07.03.2025

(Перевел с украинского Станислав Бельский)

вірш використвує мої слова проти мене
це тепер не така поезія інша віра інша людина

вікна не все прозорі не все відчинені
дерева не все шумлять

важливо знати дещицю слів по той бік пейзажу
тому що коли війна
все стається впритул

і майже усе можливо
крім знання що смерті нема

крім такої поезії

(Авторский блог переводчика)

#выбор_Дмитрия_Гуревича

Это стихотворение мне напомнило историю, которая часто приводится для иллюстрации математического понятия "гомеоморфизм": превращение кружки в тор (бублик). С точки зрения топологии кружка и бублик — одна суть, несмотря на то, что их форма поменялась. В этом стихотворении вместо тора и кружки буква Ч, которая "выдваивает из себя — себя". Она двойственна: Ч есть на Земле и есть в макрокосмосе. Ч на Земле — взрыв, может быть ядерный, то есть смерть, но в м-космосе Ч — нечто индивидуальное (— и! поглядите! / Ч!). В другом пространстве Ч — уже начало всему (ведь все покрытосемянные начинаются с Ч).
После постоянных переходов из себя же в себя в итоге ничего не остаётся — только Ч, которое и всё сразу, и что-то конкретное. Перестать "мучить неделимое туловище языка", "открутить все слова от значений" — это избавиться от поверхностей, внешнего и внутреннего, означаемого и означающего, в конце концов стать Ч.

#комментарий_Ксении_Боровик

Софья Суркова

Ч

В.Х.

Когда я умру,
Бог обязательно разрешит мне
встретиться с тобой на небесах.
Мы будем только одно делать —
говорить букву Ч
мою любимую букву,
она существует попеременно
в двух пространствах:
помимо нашей планеты
заняла ещё один макрокосмос

На Земле
Ч — это загадочный взрыв;
но попав в м-космос,
она выдваивает из себя — себя
— и! поглядите!
Ч!
ей движут все покрытосемянные растения
(все покрытосемянные растения начинаются с буквы ч;
точнее —
все растения на букву ч — покрытосемянные;
точнее —
все растения, которые выглядят
так, будто называются на букву ч,
на слух при этом — покрытосемянные);

ничего не придётся объяснять,
если говорить только Ч.

*

Однажды мы перестанем мучить
неделимое туловище языка и
открутим все слова от значений
чтобы они так просто
болтались в воздухе
мы все станем языковники
И я больше ни слова не произнесу членораздельно

#выбор_Ксении_Боровик

Недавно вышла подборка неопубликованных стихов Василия Бородина. Это событие стало для меня поводом снова вчитаться во внешне простые, но многослойные работы автора, благодаря которому я когда-то заинтересовался современной поэзией.

Стихотворение "катится по стенам ветра" показывает мне связность и равенство огромного и крошечного, накладывая друг на друга слои отражений. В первой строфе внимание скользит от внешнего к внутреннему/от большого к маленькому. Трамвай разрывает ветер, и образуются стены воздуха, не ощущаемые внутри вагона, потому что у того есть собственные стеклянные стенки. Круговое движение транспорта уподобляется кровообращению и корвалолу ("ходит корвалол") — лёгкое покачивание, как лекарство, успокаивает пассажира, чьё "ветхое" сердце в любой момент может разорваться от "отравы и тревоги".

Во второй строфе, наоборот, маленькое отражает большое: движение "золотого пакета" (кроме очевидной ассоциации с "Красотой по-американски") напоминает солнце, сжатое орбитой городских стен. Трамвай, хор планет, сердце — такие же мечущиеся пакеты, не способные пробиться за невидимые стены мирозданья и равные между собой в этом бессилии. Концовка стихотворения показывает выход из этих метаний (из "отравы и тревоги"), который может быть метафорой смерти, поскольку сердце пешехода "шаткое", и явлением изнутри/из ниоткуда чистого света, отовсюду сквозящего и затмевающего всякое космическое сияние ("меркнет хор планет").

Все образы стихотворения отражают друг друга и равны между собой в скованности пределами и в своей "ветхости" и "шаткости". Одна случайность, одно наблюдение, и стенки мироздания рассеются — станут открытым, спокойным светом.

#комментарий_Валерия_Горюнова

Василий Бородин

* * *

катится по стенам ветра
молодой трамвай
отраженьями качает
утренний трамвай
в ветхом сердце пассажира
ходит корвалол
по отраве и тревоге
ластиком летит

мечется по стенам ветра
золотой пакет
бьётся головой о стены
уличных домов
в неотступном мирозданье
меркнет хор планет
в шатком сердце пешехода
белый-белый свет

Источник: подборка в журнале vmesto.media

#выбор_Валерия_Горюнова

Это очень легкое, одновременно грустное и обнадеживающее стихотворение оставляет ощущение абсолютной прозрачности. Хотя на самом деле внутри него можно обнаружить множество самых разных значений, которые то рассыпаются отдельными точками, то выстраиваются в последовательные смысловые ряды. Как их воспринимать — зависит исключительно от воли читателя и его готовности/неготовности к сотрудничеству. Стихотворение в один и тот же момент вмещает утверждение и его отрицание, соединяет несоединимое, сводит в одной строке и заставляет сотрудничать абсолютно разные стихии и структуры. Юлия Закаблуковская пишет: «человек человеку все», — и тут же это опровергает: «но иногда хочется ничего». То есть иногда хочется быть совершенно отдельно, не включаться в коммуникацию, не совершать действия, не получать на него какую-то реакцию, которая в свою очередь потребует ответного взаимодействия — и так до бесконечности. Куски снега или льда падают с крыш и превращаются в июньский снег, осыпающий цветущие деревья. Белые цветы в свою очередь возвращают читателя обратно в зиму и заснеженный сад. Может быть, именно это постоянное движение от одного образа к другому, от одного смысла к совершенно противоположному и создает поразительное ощущение легкости и свободы, которое возникает при чтении этого стихотворения. А это, надо сказать, крайне редкое ощущение в наши непростые времена.
#комментарий_Анны_Голубковой

Юлия Закаблуковская

***
человек человеку всё
но иногда хочется ничего

иногда
острова отрываются
падают с крыш
дробятся
осыпают июньское дерево
осыпают заснеженный сад
прямо в самое сердце
латунного солнца
под липой

и тогда (иногда)
усталый прошедший
становится маленьким, меньше
становится липовым атомом
дымно-горчичного цвета
морозным танцующим воздухом
никогда не пришедшего лета

я в него осыпаюсь

Из подборки «Забытое ореховое счастье» в 23-м выпуске «Артикуляции»
https://articulationproject.net/18121

#выбор_Анны_Голубковой

Отправной точкой стихотворения служит странное сближение насекомого и лампы — явление настолько же парадоксальное, насколько и обыденное, что воплощается в существовании устойчивых языковых выражений о мотыльках и огоньках. Интересно, что в самой природе этого образа можно усмотреть поэтический механизм, напоминающий метаболу: разнородные явления объединяются в синтетический троп, необходимый для выражения сложного смыслового целого. Здесь эта работа как будто проведена самой жизнью, вернее, вторжением в естественную природную жизнь техногенно-человеческого фактора. Рождается ощущение, будто «эта связь была предусмотрена изначально», а с ним — желание разобраться, что она значит и кто её предусмотрел.

Во второй строфе поэтический субъект допускает предположение о наличии предопределённости, высшего расчёта, воздаяний и сроков — словом, Бога; в третьей — отрицает его: «но ведь нет же, нет». Речь обрывается на внезапной паузе-точке посреди стиха вместе с движением свободно ветвившейся мысли. И — парадокс финала: вегетативная нервная система вдруг начинает отвечать не за работу внутренних органов, желёз и сосудов, а за «движение к высшей цели, к конечному идеалу, / к недостижимому свету в конце пути». Абсурдное утверждение оказывается странным образом тождественно неоспоримому аргументу в споре о высшем разуме с разумом собственным — аргументу, не позволяющему произнести «нет».

При чтении текста вспоминается недавний фильм «Еретик» (осторожно, дальше могут быть спойлеры!): девочки, летящие на смертоносный огонёк к герою Хью Гранта, всеобщее напряжённое желание докопаться до религиозно-философской истины (или во что бы то ни стало отстоять уже добытую), ограниченность познания и вербальной коммуникации — споры неминуемо заходят в тупик, разрастающийся в чудовищный подвальный лабиринт, а искушённость в словах и высоких материях оборачивается способностью плести губительную паутину. В финале ждёт недостижимый свет в конце пути, знак божественной любви к человеку и торжество бессловесной изначальной жизни, естественной и недвусмысленной: бабочка, в тишине садящаяся на ладонь чудом выжившей героини. Простота, честность и незамысловатая витальность выводят её из всех буквальных и фигуральных хитросплетений, позволяя обойти инквизиционные ловушки парадоксов религиозно-философского познания и выбраться из западни — вернуться к жизни — воскреснуть.

#комментарий_Оли_Скорлупкиной

Данила Давыдов

* * *

лампа совершенно точно не придумана для насекомых
и существует по каким-то совершенно иным причинам,
но вот оно бьется и с легким щелчком отскакивает от стекла,
будто бы эта связь была предусмотрена изначально,

будто бы и в самом деле на этом свете
есть предустановленные и предначертанные направления,
высшим расчетом развернутые в ту сторону,
где будут определены воздаяния и сроки,

но ведь нет же, нет. а как сказать это,
если вегетативная нервная система отвечает
за движение к высшей цели, к конечному идеалу,
к недостижимому свету в конце пути

01.03.2025

Источник: страница автора на фейсбуке
#выбор_Оли_Скорлупкиной

Подробная статика текстов из подборки Саши Узды напоминает нам о разнице между организацией текста в пространстве и собственно считыванием этого текста. Это крайне ограниченные смысловые единицы, создаваемые как бы с прицелом на беглое чтение — то есть взывающие к организаторским способностям нашего внимания. Но здесь есть загвоздка: все уже прибрано по своим местам, для зазора ничего не осталось. Это вторая ловушка этого цикла — с точки зрения графики он скроен как бы классически, без наворотов. Ускользающая элегантность синтаксиса уводит нас в сторону от задач распределения смысловых и ритмических акцентов — туда, где вопрос смысла встает тревожно и остро: мы попадаем в мир технологической афазии, где средства сообщения не онемели, но находятся в тайном разладе друг с другом. Это похоже на фильм «Музей восковых фигур», в котором скульптуры делались из еще живых людей: сообразность и соотнесенность элементов только подчеркивает внутренний разнобой смысловых единиц, обреченных на стройность своих почти товарных рядов.
Мы уже не помним, когда согласились на эту тугую графику.
Согласившиеся были не нами.
#Комментарий_Кирилла_Азерного

Саша Узда

Источник: https://flagi.media/piece/888
#выбор_Кирилла_Азерного

#переводы

Ричард Сайкен

НЕСКОЛЬКО ГРОМАД

— ангел венчания и ангел нарушения, ангел прихорашивания, ангел скорби; ангел загиба, ангел яркости, ангел ужаса, ужасное чудище; музыка и ужас, маленькая большая музыка и тысячи громадных; вымарайте всё, звёзды, всё вымарайте; хватит говорить “сломанный”, хватит говорить “сломанный”; ангел слома, ангел слома, ангел слома, ангел слома; ангел света от фар, ангел мыла, ангел телефона, торопись, красный телефон; даже если мой рот закрыт, даже если кончается песня; мыло, перчатка, молоко, мел, поднимите мертвеца, закончите мысль, шлакоблок шлакоблок; ужасное чудище, подними свои бивни; краны ужаса, зажгите водопроводы; призрак сна, призрак кражи, призрак молчания, ангел молчания; ангел молчания, ангел молчания, ангел молчания, ангел молчания —

перевод с английского Дмитрия Сабирова
источник

•

Richard Siken

SEVERAL TREMENDOUS

— angel of crowning and angel of breaching, angel of leavening, angel of grieving; angel of elbow, angel of bright, angel of terrible, monster of terrible; music and terrible, a small big music and several terrible thousand tremendous; blot everything out, the stars, blot everything; stop saying broken, stop saying broken; angel of broken, angel of broken, angel of broken, angel of broken; angel of headlights, angel of soap, angel of telephone, hurry red telephone; even if my mouth is closed, even if the song ends; soup, glove, milk, chalk, raise the dead, finish the thought, cinderblock cinderblock; monster of terrible, raise your tusks; faucets of terrible, ignite the aqueducts; the ghost of sleeping, the ghost of thieving, the ghost of silence, the angel of silence; angel of silence, angel of silence, angel of silence, angel of silence —

#выбор_нико_железниково

Стихотворение, или, точнее, интерактивное произведение казахской дизайнерки, художницы и поэтки Суржаны Ширабдоржиевой продолжает ее общую тему дома. Дом для нее место, куда до конца не вернутся, потому что ты уже сидишь там, среди развалин, среди пепла, среди приходящих в ветхость стен. Это не ностальгия и не меланхолия руин, а постоянное проникновение в себя-ностальгирующую и в себя-разрушающуюся. Когда это проникновение осуществляется насквозь, то и появляется скорбь второй части стихотворения, траур, который должны разделять все в доме. Но нельзя до конца разделить последствия траура: с каждым остаётся своя, а не чужая грубость от пережитого. И только еще одно возвращение может вновь позволить обрести не только себя, но и родных. Очевидные намеки на фобии, неприязнь к «отросшим волосам» и прочее и составляют острое социальное содержание стихотворение.
Но новое возвращение создается не смыслами стихотворения, а теми комбинаторными возможностями, которые даёт оригинальная публикация. Стихотворение разрезано на строчки, но не вполне ровно, иногда не ровно между строками, поэтому произвольное комбинирование здесь невозможно, видно, что где-то отрезаны краешки букв, оставшиеся на другой полоске, и что полоски должны идти в таком порядке. В отличие от цифровой комбинаторики, которая всякий раз дает шанс жизни осуществиться прежде, чем о ней что-то будет сказано, такая комбинаторика говорит о подавленной жизни, о том, что сначала ты остаешься наедине с вопросами, и только потом чужие мучения и вопросы становятся частью пережитого тобой. Прочесть внимательно каждую строку — очистить переживание настолько, что сразу можно не оставаться наедине со своей бедой.

#комментарий_Александра_Маркова

Суржана Ширабдоржиева

окостенелое
закостеневшая глина
пепел свечи остался один без оболочки
я осталась сидеть там где меня оставили
в руке уходящей оставила что-то женское и блестящее как иглу вытащила из
позвоночника
он развалится развалится совсем и раскрошится ненадежный зависимый мел
отросшие волосы и острые подбородки теплые острые подбородки уходите совсем
вас ждали конечно но уходите простите ваше место испачкано еще минимально
полгода чтоб оттереть и вытереть
сухость в глазах обивку наждачную
сделать грубее
окостенелее

Источник: https://breakup666.xyz/8/ (Вебзин брошенка стадис)
Необходим для чтения интерактивный просмотр оригинальной публикации!
Оригинальная публикация включает интерактивные элементы: дополнительный паттерн поверх текста, неровное разрезание стихотворения на строчки, которые можно перемещать по экрану.

интерактивная часть проекта Брошенка является коллективной, авторство интерактивных решений Даши Иванс

#выбор_Александра_Маркова

#переводы

Максим Бородин

* * *
зачем всё это снято одним кадром
зачем всё это снято
одним кадром
зачем
всё это
снято
одним
кадром
зачем всё это
снято одним кадром
зачем всё это снято одним кадром

01.03.2023

(Перевод с украинского Станислава Бельского)

навіщо все це знято одним кадром
навіщо все це знято
одним кадром
навіщо
все це
знято
одним
кадром
навіщо все це
знято одним кадром
навіщо все це знято одним кадром

Источник: телеграм-канал переводчика
#выбор_Людмилы_Казарян

Стихотворение Кирилла Шубина "Череповец" - одна из остановок в метафизическом путешествии из Ленинградской области в Архангельскую, в процессе которого субъект (и читатель вместе с ним) погружается в многослойную безжизненность северно-русской провинции. Безжизненность здесь, впрочем, не означает торжества уничтоженной жизни - в терминологии автора это "ненарушенность", нетронутость естественного угасания разрушительным человеческим отчаянием: "все умерли, можно идти по улицам", сродни атмосфере в фильме Лопушанского "Посетитель музея". Это пространство, где возможен только кратковременный визит, попытки задержаться вытесняются стеклянеющим воздухом, который сопротивляется движениям и гасит звуковые волны ("ничего не слышится на непроходимой длине"), разъединяет тело и душу.

Согласно самой популярной версии, название "Череповец" происходит от слова "череп" в значении "холм, возвышенность", обозначения "селения на горе", однако в тексте Шубина оно скорее отсылает к человеческим черепам - и в то же время черепкам, осколкам древних культур. Субъект стихотворения заглядывает в пустые глазницы Череповца, словно археолог, ощущая невероятную дистанцию между собой и этим местом - и в то же время не отрицая некоторое сродство.

#комментарий_Максима_Алпатова

Кирилл Шубин

ЧЕРЕПОВЕЦ

все умерли, можно идти по улицам.
невидимые вы все, люди севера. на этой широте
не летают дроны, правда, облака ровные и сухие.
пихты клок, шарик плесени
как разорванные каштаны, пролежавшие всё лето, всю осень.

нечего делать и становится холоднее.
ничего не слышится на непроходимой длине,
дома ненарушенные, ненарушенные реки, без
бури, ну, микробы ходят кругами,
разрушенные ямы. кто был душой оставил тело, кто телом – душу,
и так Череповец как домино, внушающее скуку.
не слышно ничего.

пнуть кирпичный осколок – не порежься крошкой —
ноги ниже. отравленный газом,
не прыгай в воды аммиака, тоже скучные,
как рыбы ртути, почти стеклянные, как воздух,
так что по улице можно идти, не смущаем никем.

(из цикла «Ладога-Ягры», опубликованного в «журнале на коленке» 26.01.2025 г.)

#выбор_Максима_Алпатова

Это стихотворение из новой и неожиданной для меня подборки Степана Самарина. Самарин обычно пишет чистую лирику (см., например, его другую недавнюю подборку), лирику, возможно, прекрасную, но лично я последние три года не могу воспринимать и писать такого рода тексты (это не скрытый упрек тем, кто может, это просто самонаблюдение).

Школа в нашей жизни занимает много времени и редко оказывается далеко от нас — почти всегда где-то рядом с нами есть дети школьного возраста. Поэтому школьная тема мгновенно выводит тексты из абстрактного личного пространства в пространство общественное, дает читателю точки опоры в его собственной реальности. В наше время часто можно наблюдать две крайние стратегии, обе часто разрушительные: замыкание в собственном мире и растворение в пространстве внешних событий (“...ничего не поделаешь. нужно что-то делать…”). Школа же учит взаимодействию внутреннего и внешнего миров. В какой-то степени мы все оказались в страшной школе, где надо заново учиться жить в тяжелые времена.

#комментарий_Дмитрия_Гуревича

Степан Самарин

урок музыки

постарайтесь прийти вовремя. не опоздать. хотя бы на
двадцать минут.

двенадцать минут. два с половиной такта. два часа уже
пропущено.

что у вас будет с собой, что вам удастся принести из дома или
найти по дороге?

ничего, ничего.

ничего страшного.

возьмите хотя бы что у вас есть.

что будет на тот момент: ваши кости, воротнички рубашки, вид
из окна актового зала на погибающую под дождиком аллею у
школы – тихо, безропотно
и практически незаметно.

может быть, уже тогда вы почувствуете морозную вишенку в
груди? висящую над обрывом, в ущелье.

что с вашим лицом?

как в советских книгах писали: засосало под ложечкой.

пожалуйста, бодрее, смелее.

ложечкой можно звякнуть. это уже будет –

серебряный звоночек.

красота звука, тяжесть происхожденья: прекрасное далёко. вам
известно, что
оно делает? мы ещё будем это проходить. ещё

не закрывайте глаза. будьте, как он, этот звоночек: он и
стойкий, он и оловянный.

возможно, его ещё не будет слышно, и вы ещё немножко

поумираете, поваляетесь – в дверях класса, в коридоре, на
лестнице, в
раздевалке, на крыльце, на улице, в общественном транспорте,
у подъезда, в
прихожей, у шкафа, наконец – в постели, как ас а.с. пушкин.

в музыковеденье это как раз и называется – в полтакта, как-
нибудь, как бы кабы, на коленках, еле-еле, душа в теле, ели,
палки, погибающая аллея из окна актового зала, печально,
медленно и
неправильно.

превосходно.
так и надо. только так и нужно, можно.

повторять можно сто, двести раз на дню. как микстуру глотать,
как
целовать.

ничего не поделаешь. нужно что-то делать. ничего страшного.

уже наступает осень. тяжёлое время. посмотрите на ваш
нотный стан: ан
птицы все и улетели. нужно посетить урок рисования.
обязательно посетите.


(журнал на коленке,
одиннадцатый выпуск, январь 2025)

#выбор_Дмитрия_Гуревича

Автокомментарий Льва Оборина:

Спасибо! Есть верные замечания — но, конечно, я бы не стал никогда обращаться к Караулову, да и вообще зет-поэта тут нет, тут есть просто другая сторона, с поэзией необязательно связанная. Про общие бытовые детали и "стать ковром" все верно — как отметили в комментариях, тут есть и оттенок значения "ковровая бомбардировка" (и такая же мебель — в тех самых квартирах, которые бомбардировкам подвергаются). Клещи и мулька — не адаптация, а нормализация, да и мародерское отношение тоже. Коллега во гробех — ну, потому что все умрут. И в целом это про то, что да, кровь все громче признается за водицу, и с этим смирятся, и говорящий не снимает с себя ответственности за это — но окончательно протянуть этому руку все-таки никак невозможно. Рука с ножом — фрагмент растворившейся фигуры; она и растворившись, продолжает свое дело.

#автокомментарий

Тряхну стариной (меня давно не было в Метажурнале) и приведу свою интерпретацию этого текста. Мне кажется, субъект речи обращается к некоему зет-поэту, условному Игорю Караулову. Караулов выбрал раствориться в советской мифологии, стать ковром. Ковер на стене - это ее символ. Он был у всех - "такой ковер, ты был у всех/ такие сны и тапки". Преющие шапки - это шапки-ушанки, стенка под орех - типичный предмет мебели. И были еще книги в таких квартирах, и попадались неплохие, мягко говоря. И автор, и условный Караулов их читали, эти книги. И казалось бы, из них можно было извлечь те же (гуманистические) уроки - но нет. Автор переоценил книги. Они не помешали условному Караулову выбрать войну: "ты выбрал это размомбить,/ я выбрал ужаснуться". И здесь пролегла пропасть между ними.

Метр отсылает к стихотворению Пастернака "Страшная сказка":

Запомнится его обстрел.
Сполна зачтется время,
Когда он делал, что хотел,
Как Ирод в Вифлееме.

Строфа про пылевых клещей и отпарывание мульки - это, видимо, метафорическое описание того, чем занимаются люди, пытающиеся адаптировать пыльный ковер советской мифологии под сегодняшний день. Интересно, что у Пастернака есть второе стихотворение с тем же размером - "Разлука". И в нем строчки:

Он бродит, и до темноты
Укладывает в ящик
Раскиданные лоскуты
И выкройки образчик.

Вот он ореол метра! Сравните:

Ты водишь пылевых клещей
на тщательную мойку
от непростреленных вещей
отпарываешь мульку

Если предположить, что субъект речи обращается к конкретному человеку, то, видимо, к уже покойному, потому что он "коллега во гробех". Но я не угадаю, к кому именно. С другой стороны, есть вероятность, что вот такое занятие как ревитализация советской мертвечины делает из этого человека вампира, и поэтому он "коллега во гробех".

Водопад истории неизбежно отбросит его назад. Как он растворился в ковре, так растворится в воде, станет седиментом и стратой, а также интрузией - то есть частью геологии, горных пород, земной коры. Растворится в коллективном.

И тут отметим, что у Пастернака есть еще одно стихотворение с таким же размером - "Весеннею порою льда...", где есть строчка "(...) я весь рад сойти на нет/ в революцьонной воле". Вот оно, схождение на нет. От индивидуальности ничего не остается (думаю, это и будет с зет-поэтами, ведь это просто социальное явление, а не литература). Здесь возникает "рука с ножом" - поэтому (а также из-за "продающего голоса"*) предположу, что речь идет о доносах, которые любят строчить зеты.

Когда возникает жест перемирия - субъект речи протягивает руку, но тут же убирает ее, давая тому упасть в водопад, - я думаю это попытка понимания другого.

Важный вопрос - причем тут прекариат, то есть слой людей без постоянной работы и места жительства. Возможно, имеется в виду идеологический прекариат. Адресат цепляется за милитаристскую риторику, которая с точки зрения субъекта речи является шаткой, временной и нестабильной конструкцией, которая будет смыта вместе с концом войны. Лично я уже в этом не так уверен, живя в Израиле, где война является константой. Но я еще помню, что бывает иначе.

"Ковры прекариата" в таком прочтении — это символы временной, ситуативной идеологии, которая не имеет прочных оснований и исторической перспективы.

Ну и последняя строфа: когда все перемелется и история сделает очередной виток, все повторится, кто-то снова начнет реабилитировать и реконструировать прежние заблуждения. Поэтому "я вновь услышу над собой твой продающий голос". Но к тому времени сам автор будет в земле.

У Пастернака в "Страшной сказке" тоже строчки "все переменится вокруг" (у Оборина - "перемелется") и "настанет новый, лучший век, исчезнут очевидцы".

* Гена Каневский подсказывает, что "продающий голос" - это из словаря маркетинга. Но и зет-поэзия - это маркетинг войны.

#комментарий_Евгения_Никитина

Лев Оборин

ПЕРЕМИРИЕ

⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀я не ковёр не гортензия
⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀А. В.

Такой ковёр, ты был у всех
такие сны и тапки
и эта стенка под орех
и преющие шапки

собранье бытовых движков,
ретроспективно милых —
а что до книжных корешков,
я переоценил их.

Зачем поодиночке бить
наследственные блюдца —
ты выбрал это разбомбить,
я выбрал ужаснуться

Ты водишь пылевых клещей
на тщательную мойку
от непростреленных вещей
отпарываешь мульку

и, посмотрев на твой успех,
познав твою науку,
тебе, коллеге во гробех,
протягиваю руку —

и отвожу её назад,
и наблюдаю с грустью:
твои останки водопад
обрушивает к устью

ты растворяешься в морях
ты седимент и страта,
побочный брат ковров нерях,
ковров прекариата

разъятый брат, рука с ножом
интрузия железа
ты не ошибся этажом:
здесь тоже нужно резать.

Режь дно: когда споёт отбой,
что всё перемололось,
я вновь услышу над собой
твой продающий голос.

#выбор_Евгения_Никитина

#переводы

Лоррэйн Шейн

ТРИ АНАРХИСТСКИХ СТИХОТВОРЕНИЯ
(перевод посвящается в.)

Анархист Говорит

Освободите чайную чашку
от блюдца,
и оторочьте мехом.

Обет Анархиста

Я ищу чёрного единорога,
что пасётся в красных лесах желания.
Как поймаю его, отпущу на свободу.

Жалоба Анархиста

Я порезал руку
о шипы Совершенной Розы —
а кровь из той раны
всё течёт и течёт.

перевод с английского Марии Земляновой
источник: закрытый тгк переводчицы

•

Lorraine Shane

THREE ANARCHIST POEMS

The Anarchist Speaks

Free the teacup
from its saucer,
and line it with fur.

The Anarchist's Vow

I search for the black unicorn
that grazes in the red forests of desire.
When I catch him, I will set him free.

The Anarchist's Lament

I cut my hand
on the thorns of the Ideal Rose —
but the blood from that wound
still flows and flows.

#выбор_нико_железниково

В стихотворении в прозе Галины Ермошиной совмещаются явные и скрытые пространства. Пустота белого листа, заполняемая героем "делениями", сопротивляется анализу и порядку: математика и ум блуждают в головах, желая выйти за рациональные пределы ("смотреть неправильно"). Героем первого абзаца может быть и нарекающий имена Адам, и исследователь, и поэт, стремящийся познать мир через слова. А иллюстрацией "неправильного" (иного, непривычного) смотрения является фраза "девять птиц у тебя, паутина", которая возникает как бы из ниоткуда, ведь нет ни паука, ни взмаха крыльев. Возможно, птицы — образ реальных пернатых, сидящих на проводах — партитура улиц, однако, на мой взгляд, автор изображает захваченное языком пустое пространство: девятью птицами могут быть стоящие в двух первых предложениях абзаца девять запятых, чья функция — разделение, а паутиной — словесная вязь "правильного" письма.

В следующей части произведения возникают более определенные (разделенные) пространства: "кленовый сироп" — настоящие клёны в состоянии текучего становления, как и вечер; под образом "развалин", скорее всего, скрывается литература, что обновляется "недостающими словами и смыслами". Героиня выбирает другой путь-пространство: писать (вилами) по воде, т. е. на невозможном, сомнительном, маловероятном,"неправильном" языке, на котором начертано всё вокруг, даже несовершенный вид действий героев.

#комментарий_Валерия_Горюнова

Галина Ермошина

* * *

В этом письме полно пространства, и ты начинаешь вписывать туда недостающие, как тебе кажется, слова и смыслы. Деление на ты и я, тебе и мне, все равно не выходит поровну, четное и нечетное заблудилось в ваших головах, скажи ей, что можно уже смотреть неправильно — так, как никто не знает. Девять птиц у тебя, паутина.
Кленовый сироп, вечер чайного цвета и такой же крепкий. Ты уходишь смотреть развалины, руины, древние обломки и вполне свежие надписи на них. Она уходит писать тебе по воде, её надписи будут древнее, когда ты их обнаружишь, вернувшись.

Источник: книга "Двоеточие" (М.: Новое литературное обозрение, 2024)

#выбор_Валерия_Горюнова

Текст Вадима Банникова, разумеется, не о квадроберах и не для квадроберов. Квадробер здесь нарочитый триггер, привязывающий сказанное к своему времени, новостной повестке, актуальной моде, хотя сам этот текст о совсем другом, более всего внесмысловом и уж точно не злободневном. Кажется даже, что он написан заумным языком, потому что знакомые всем слова ‒ будто, он, сирень, так, весь ‒ в случае механического повторения резко теряют смысл, превращаются в оболочки, состоящие из звуков, звуковой набор ‒ то есть, на самом деле, перед нами процесс прямо противоположный зауми, поскольку звукоподражание обычно мерцает смыслами (как показал Роман Якобсон в случае знаменитого «Дыр бул щыла»). Лишенные устойчивой семантики звуки накатывают словно волны, чередующие «о» и «у», выстраиваются в своего рода шопеновскую музыкальную композицию, где ощущаются аллегро, адажио, ритарданто, форте, пиано и т. д., ближе к завершению, как водится, происходит некоторый катарсис и затем наступает финальное затишье. Разжижают общую перформативность, снижают скорость катящихся волн и пытаются (точнее, якобы пытаются) привнести в них смысл вставки с заглавными буквами. Это характерная для Банникова эллиптическая, не очень-то связная речь, функция которой, сильно подозреваю, лишь в том, чтобы вклинить в текст «и» и «е», как в слове «сирень», как бы противопоставляемому катящемуся на нас «будто». Впрочем, вряд ли я сообщаю сейчас что-то новое: музыку, воду, туман и легкую грусть Банников заявляет в первых строках ‒ остальное читается как продолжительная иллюстрация к ним. Мне интересно, скорее, наблюдать в этом тексте, как соединяются стратегии раннего авангарда и концептуализма, уверенно работающего с механикой повторов, и как автору удается привнести в эту подвижную речь лирическое начало.

#комментарий_Юлии_Подлубновой

Вадим Банников

***
ОБРАЗ НЕВЗРАЧАЙНОГО ТУМАННОГО КВАДРОБЕРА В ТИШИ МУЗЫКИ И
ВОДЫ, КОТОРОЙ НЕ ВИДНО, УТРО, СЛОИ ТУМАНА И ЛЁГКАЯ ГРУСТЬ:

он будто

будто он и будто

он будто он о

и будто
и и

даже будто и будто

и будто и не он
а он, а будто

как будто будто будто
и
будто

весь будто

так будто

весь будто

где будто и будто
он будто

будто он или не будто

так будто
вот будто

что будто и будто
будто

так будто
здесь будто

там будто
всё будто
как будто
ОН ОТКРЫВАЕТ МОРОЖЕНОЕ И ДОЛГО
СМОТРИТ НА ТРЕУГОЛЬНЫЙ УЧАСТОК
СИРЕНИ

СИРЕНИ ВЕРНЕЕ
ЗАПАХА, ТОЛЬКО
ЗАПАХ БЕСКРАЙНЕГО ОЛОВА СИНЕГО СИЗОГО ТАМ
ПУСТОТЫ́ ЗА РЕКОЙ И СИРЕНЬ
ВСЮДУ СИРЕНЬ И СИРЕНИ СИРЕНЕВЫЙ ПЛАЩ
СИРЕНЬ БЕСКОНЕЧНАЯ, ЛЬЮЩАЯ МЯТУ ТУМАНННОГО УТРА ИЗ ГЛАЗ И
СИРЕНЬ БЕСКОНЕЧНОЙ СИРЕНИ СИРЕНЕВАЯ КАК БЫ НЕ НАШ
И БУДТО И БУДТО КАК БУДТО ТАК БУДТО НЕ НАШ И НЕ НАШ
НЕ НАШ И НЕ НАШ И НЕ ВАШ ИЛИ ВАШ И НЕ ВАШ
СИРЕНЬ ОТВЛЕКИСЬ КИСЬ КИСЬ КИСЬ ДЛЯ КОСТРА КАРАНДАШ
ОН БУДТО

ОН БУДТО открывает и будто не наш
не наш и он будто всё будто там будто где будто он будто там будто

так будто как будто
и будто раз будто

что будто то будто

где будто и будто

весь будто он будто

или НЕ
ОТКРЫВАЕТ
ДАВНО УЖ
ГАЗОВЫЙ БРОШЕННЫЙ МЯЧ И ОТ СПЯЧ
ПРОСЫПА ПРЫ КУДА
ОН В ПЛАЩЕ ЭТИХ ГЛАЗ КАК АЙДА
ОН В ЗОЛЕ ИХ КАК БУДТО АЛЬДА
БУДТО НЕТ БУДТО ДА БУДТО ДА БУДТО ДА

УСПОКОИЛАСЬ ДОЧЬ. СТАЛА БЕЛОЙ ПОД ВЕЧЕР ВОДА
И ТУМАН И СИРЕНЕВЫЙ ВСЮДУ СИРЕНЬ

всюду видно и будто сирень
белая
до потолка в обхваты равно В=С=Е

и будто он

дочь успокоилась =
он будто

он будто он или
не он а он как будто он как он
дочь успокоилась
а он как будто он
она как будто успокоилась а он

Источник: "Воздух", № 44

#выбор_Юлии_Подлубновой

#inmemoriam
Елена Игнатова (1947 - 2025)

* * *
- То ли вправду запахло войной, то ли почудилось мне,
будто гривою конь взмахнул, а грива была в огне,
прогорала височная кость, и плавились губы его...
- А на самом деле не было ничего.

- Прогорала височная кость, и пламя текло с моста,
и на новой дождливой земле не вырастет ни куста,
только с неба будет глядеть лицо обожженной луны...
- Господи, разве можно так бояться войны?
1968

Во-первых: отец Сергий Круглов - священник. Кому ещё можно доверить разговор о добрых и недобрых самарянах...
Второе: изо всех, мною прочитанных, это самая жёсткая, правдивая и неоднозначная поэтическая реакция на взорвавшую социальные сети новость о судьбе Кфира, Ариэля и Шири Бибасов.
Яростное сочувствие, а не соболезнование, выражаю оставшемуся в живых и освобождённому отцу и мужу Ярдену Бибасу и другим родным детей и женщины, убитых террористами.
Ключевым словом последних дней становится слово "сделка".
Мы не всегда в силах влиять на глобальную политику, но каждый сам может решать, какая из сделок станет сделкой с дьяволом. У сделки с ним есть важная опознавательная черта: дьявол обманет.

#комментарий_Людмилы_Казарян

Сергей Круглов
ОНИ

1
- Я решил абстрагироваться от них.
Я написал им абстрактную картину,
Выражающую мою позицию:
Две зелёные полосы,
Ниже – оранжевое пятно.
Они не поняли смысла.
Они даже не стали понимать: просто
Поднесли к холсту зажигалку.
Смеялись ли они при этом – не помню.

2
- Они убили моих детей.
Просто разорвали руками.
Может, для этого
Они использовали своих собственных детей.
Я пожелала им ковровую бомбардировку.
Но «я» посреди «я»
Воспротивилось этому.
Доктор,
Что я сделала не так?
- Извините. Мы так и предполагали.
Ничем помочь не могу.
Можно что-то поделать с людьми снаружи,
Но трудно что-то поделать с Богом внутри.
Если вас не устроило качество оказанной услуги –
Можете потребовать деньги обратно.
Это стандартная процедура.

3
- Они нассали в нашем лифте.
Они всегда и третьего дня
Ссали в нашем лифте.
Они явно снова будут
Ссать в нашем лифте.
Товарищ милиционер,
Помогите их изловить
И изощренно убить!
- Во-первых, я вам не товарищ.
Во-вторых, милиции давно не существует.
В-третьих, изощренно убить – не наш метод.
В-четвертых, я вам вообще не помощник,
Мне не позволяет вам помогать моя совесть:
Я и сам частенько ссу в вашем лифте.
И в-последних, что значит – «в нашем»?
Что мы можем назвать «своим»
В этом бренном, скоротечном, неверном мире?

4
- Выйдя навстречу
Этим неведомым дикарям
С распростёртыми руками,
Подумай всё же о том, что в такой позе
Уязвимо самое твоё уязвимое – сердце.
-То есть ты хочешь сказать – будь осторожен
И не распростирай руки?
- То есть я хочу сказать: сердце –
Самое уязвимое и у них тоже.

5
- Мои дорогие, а вы помните
Притчу о милосердном самарянине?
- Да помним, Раввуни, как же.
Ты её нам талдычишь
По сто раз на день.
- А какой её смысл, вы поняли хотя бы?
- Ну и какой? Что надо счесть ближним
Совсем чужого иноверца?
- Не только. Что тот, кто избит разбойниками,
Должен ещё согласиться счесть ближним
Иноверца, совсем чужого.

23.02.2025
Источник: Телеграм-канал Sobor-2000
#выбор_Людмилы_Казарян

Первое, что приходит в голову, когда слушаешь/читаешь стихотворение Никиты Сунгатова, это, конечно же, карточки Льва Рубиштейна. Тем более, что автор вырос из поэтики постконцептуализма (что бы это ни значило), хотя звучит это не гордо, а, скорее, горько. Можно, кстати, при желании и тут услышать игру слов: карточки редуцируются и превращаются в арточки. Сначала - в поп-арточки, как цветные банки консервов кэмпбелл, а потом уже в арты, которые отсылают нас куда-то фэндомам и фанфикам (не случайно первый арт взят из вселенной "Аватара").

Только в стихотворении Сунгатова (в первой его части) фанфиком становится постсоветское сознание. Точнее, бессознательное. Если представить, что какой-то случайный ангел почему-то прожил свою жизнь в Прокопьевске, а потом вернулся на небеса, где господь делает ему МРТ - то вместо клацанья механизма, наверное, мы услышали бы эти строчки.

Если нужно выбрать одно слово, пусть будет: Виссарионыч.

В этом постконцептуальном ритуале перечисления Сунгатов выкладывает свое культурное бессознательное на стол, как колоду бесполезных карт, в которые можно играть по заданным языком правилам (а значит нельзя выиграть, о каком бы фарте ни пел тут Эдуард Лимонов).

Но вся эта игра в концептуализм является всего лишь экспозицией, прелюдией для последующего определения поэзии - ставку этого текста можно прочесть именно так.

Нет, совершенно не так.

Это - молитва (о) поэзии, которой нужна метамодернисткая рамка, как католикам - золотые одежды, но в храме молятся, конечно, не золоту (может быть, языку?) Поэзия возникает, когда возникает тело (христово?), поэзия звучит, когда открывается рот (причастие?)

Совершая свой поэтический ритуал, Сунгатов снимает слой за слоем интерпретации, оставляя сначала самые важные слова, затем только ритм, только голос, который их произносит, пока, наконец, не опрокидывает их в абсолютную невозможность. Краш-текст заканчивается "в Ленинграде, в 1942" - хронотоп гибели Хармса, столкновение с голой жизнью, которая отменяет поэзию, но и, парадоксальным образом, спасает ее. Это обещание будущего, которое остается с нами, как любовь, вопреки всему.

#комментарий_константина_шавловского

Никита Сунгатов

Лучше всего читать этот текст с правильной строфикой и цезурами здесь, но для тех, кому лень пройти по ссылке, публикую его ниже (к сожалению, со сбитой строфикой):

На первом арте изображён Пейлак — лидер клана Тлалим, путешествующих на летающих зверях и снимающихся в 3D-фильмах Кэмерона

На втором арте изображён Виссарионыч. На заднем плане разлита река. Все знают, какая

На третьем арте изображён Егор Летов. Он поёт про светлую даль

На четвёртом арте изображён Маяковский. Он тоже поёт про светлую даль

На пятом арте изображён Жириновский. Он тоже поёт про светлую даль

На шестом арте изображён Христос. Он поёт о любви

На седьмом арте изображён Лимонов. Он поёт про фарт и три семёрки

На восьмом арте изображена девочка, в которую я был влюблен в детском саду

На девятом арте изображён я

На десятом арте изображён Лев Семёнович Рубинштейн

На одиннадцатом арте изображён дипфейк

На двенадцатом арте — ты

На тринадцатом арте — твоя рука, держащая РГГУшный автоматический карандаш

На четырнадцатом — та же рука, держащая что-то другое

На пятнадцатом — они, наши

На шестнадцатом — снова Сталин


Нет, совершенно не так

Поэзия возникает, когда возникает тело

Поэзия звучит, когда открывается рот

Я молюсь о тебе
в метамодернистской модальности

Я тянусь к тебе сердцем,
оглушенным сертралином, миртазапином, феназепамом, и т д и т п

Я тянусь к тебе голосом,
каким-то волшебным, ну да, совершенно магическим способом оцифрованным, сжатым, переданным и распакованным

Золото, солнце моё

Нет в поэзии смысла, но обязательно будет

Каждая строчка
незаконным способом
неизвестным науке способом

в Ленинграде

в 1942

#выбор_константина_шавловского

Подборка Елены Генерозовой, в которую включены тексты, написанные ДО 2022 года, будучи отмеченной как одна из поэтических подборок журнала "Новый берег", остаётся некликабельной в Журнальном зале, причём это сознательное решение руководства Журнального зала.
Очень хотелось вместо комментария написать фразу "Без комментариев".
Зайду издалека. В романе Майкла Муркока "Чёрный коридор" (о гибели Великобритании) рассказчик, считающий себя прогрессивным человеком, с опережением увольняет тех, кого государство ещё не преследует официально (ирландцев, валлийцев...). В своё оправдание он заявляет: ну как же, если я не проявлю осторожность, то что же будет со мной и другими прогрессивными людьми, которые у меня работают?
После начала войны России против Украины какие-то слова, тексты, метафоры приобрели новый смысл, стали триггерами. Вопрос: как это учитывать? "Любовник-солдат" Овидия тоже может быть прочитан современным взглядом. Поэзия живёт во всех временах, в прошлом, в настоящем, в будущем. Сопровождать стихотворения датами написания? Но предчувствие войны приходит прямиком из близкого будущего. В какой момент разумная осторожность публикатора начинает называться другим словом?
Из той же подборки Елены Генерозовой:

Нам нужны люди, имеющие опыт борьбы,
Короткостриженые и выносливые как лошади,
Молчаливые – те,
На которых мы раньше не обращали внимания.
Каждый из них подготовлен для перехода к новой среде,
Каждый приложит усилия чтобы забыть:
Всё закончится скоро.
Мы узнаем своих, мы погасим к утру костры,
И получим свой
Номер подразделения.

#комментарий_Людмилы_Казарян

Елена Генерозова
МЕТРО В СЕМЬ УТРА

Очень часто выход из тупика
Означает что ноша твоя легка:
Бросил все – и на целую жизнь свободен.
А тебе не светит, плыви во мгле,
Ради тайных рун колотись в петле,
Как какой-нибудь одноглазый Один.

Монотонным утром в людской реке
Перекатывай слово на языке,
Создавай пленительную утрату,
Пережевывай выросшее зерно.
Мед поэзии горек как прежде, но
Невозможно оставить его, ребята.

Источник: "Новый берег" 2025/85, в Журнальном зале подборка Елены Генерозовой "Дай руку, там темно" недоступна
#выбор_Людмилы_Казарян

#переводы

Карлос Херман Бельи (1927–2024)

* * *

Папочка, мамочка,
ради того, чтобы Почо, Марио и я
продолжали безостановочно род человеческий,
сколько вы бились,
вопреки перуанским ничтожным заработкам,
и вот в итоге лишь одно у меня на уме:
приди ко мне, смерть, чтобы я оставил
этот род человеческий
и никогда не вернулся к нему,
и наконец избрал бы себе из родов иных
лицо скалы,
лицо сосны,
лицо совы.

перевод с испанского Дмитрия Кузьмина

источник: личный блог переводчика

Carlos Germán Belli

PAPÁ, MAMÁ

Papá, mamá,
para que yo, Pocho y Mario
sigamos todo el tiempo en el linaje humano,
cuánto luchasteis vosotros
a pesar de los bajos salarios del Perú,
y tras de tanto tan sólo me digo:
«venid, muerte, para que yo abandone
este linaje humano,
y nunca vuelva a él,
y de entre otros linajes escoja al fin
. . . . . . una faz de risco,
. . . . . . una faz de olmo,
. . . . . . una faz de búho».

источник

#выбор_Влады_Баронец

Стивен Эббот

СОВЕТСКОМУ ХУДОЖНИКУ В ТЮРЬМЕ

Сергею Параджанову


Сегодня они пытали меня,

когда я создал

коллаж как декларацию

извращенца.

На моём рисунке математик-мошенник,

его косые глаза

блуждают в совершенно разных плоскостях,

чёрные на голубом

(за это они пинали меня под рёбра).

«Жужжащая единица плюс брюхатая тройка равно нулю»,

подписал я его разверстый подбородок

(за это они сломали мне два больших пальца).

Уголки листа

я оборвал,

чтобы было похоже на Государство,

и запятнал его собственной кровью

(за это они повесили меня за яйца).



Но мне повезло!

Когда я заполз в свою камеру,

то нашёл письмо от поэта-лауреата Шапиро.

«Америка сделала меня гладким, богатым и знаменитым, —

написал он, —

но я умираю,

потому что никто не внемлет моим словам».


Перевод Дмитрия Кузьмина

#выбор_Ксении_Боровик

Это стихотворение беларуской поэтки Сени Стасюкевич, кажется, становится очень ярким примером влияния медиа, в котором создаются и распространяются тексты, на их структуру. Я думаю, что в качестве источника можно говорить о личном дневнике, небольшом телеграмм-канале, объединённый личностью его админки, но не унифицированный тематически или формально. Круг чтения, размышления о гендерном неравенстве и динамиках власти, подведение итогов года – всё это помещается в ткань стихотворения и не нарушает его течение. Это не коллаж и не множественные склейки; наблюдения и заметки, идущие друг за другом, задают собственный ритм, связанный с тем, что каждая мысль-запись становится небольшой строфой, часто состоящей из одной строки. Всему находится место; одновременно повторяющиеся мотивы (статусов русского и беларуского языка, билингвальности; помощь мужчинам и женщинам; осознание классово обусловленных разрывов в умениях между поколением субъектки и поколением её родителей) образуют повторяющиеся паттерны, узоры на текстуальной ткани.

Думаю, связь поэзии с небольшими личными дневниками (и, напротив, стремительный набор популярности ряда женских телеграм каналов, активно проблематизирующих место себя в мире – в этих обсуждениях всегда есть и философские построения, и острые ностальгические зарисовки, подбор “эстетик”, и, что главное, острая саморефлексия и постоянное уточнение “я” в мире социальных и политических кризисов) может быть объяснена и медиа опосредованием, и введением женских дневников в литературу в новой диджитал форме. Дневник, который какое-то время был “дозволенной” формой саморефлексии у женщин и центральной – у мужчин, становится здесь легитимной формой литературности, находящейся на спектре, зафиксированной по отношению к другим медиумам или культурным артефактам. Отрывок может смениться другим, менее (или более) аффективным, но текст, объединённой исследовательской интенцией ведущей дневника, останется целым. Сама же форма дневника, помимо прочего, решает вопрос “достойности”, качества текста, и отбора материала. 

Важно сказать и про проблематизацию билингвальности – Стасюкевич, отвечая “я тоже” на высказывание собеседника о том, что “белорусский язык колхозный” и он его “ненавидит”, одновременно и абсурдизирует диалог, так как весь остальной текст практически полностью беларускоязычный (при чтении этой строчки у меня возникло в голове начало книги “Собаки Европы” Альгерда Бахаревича, создающее удивление, правда, другими средствами (“Хто б ведаў, як мне надакучыла ваша беларуская мова. І хто б ведаў, зь якой асалодай я пішу гэта. Надакучыла. Надакучыла. Дакука. Нуда”), и презентует сложные языковые политики выбора языка, скрывающие свои властные импликации. При этом русский язык тоже используется Стасюкевич, становясь просто языком, подчиняясь авторке для её рассуждений о современной поэзии. Всё подчинено ей. 

#комментарий_Лизы_Хереш

Сеня Стасюкевич

самаабвешчаная антынародная паэтка беларусі

беларускамоўныя мужчыны са слабай аўрай пераходзяць са мной на рускую мову (я выкрываю іх па нясьмелым слове “дзякуй”)

я размаўляю па-беларуску зь міліцыяй, мне ўжо похуй.

читаю елену гуро и плачу

с поэзией туго нынче

у лексіконе некаляжанак словы, якія даўно ўжо расчутыя, таму так востра чутныя зараз: хачи (чамусьці ў значэньні арабы), бабы, тёлки, а ты поддерживаешь пидорасов? ну ты же не из феминисток? белорусский язык колхозный, я его ненавижу.

знаешь, я тоже.

ещё комплименты серёжкам.

прыгожыя людзі, люди попроще.

абяцаю: яшчэ адзін гузік і я раблю візу.

беларускамоўныя мужчыны з моцнай аўрай вітаюць мяне: «з раством хрыстовым!» так мякка-пекна-чысьцютка. тры за адзін ранак і мне міла.

матулі каляжанак працуюць на заводах. яны ўмеюць шыць, вартаваць, а я думаю, каб ажаніцца.

рэчы, якія я рабіла для мужчынаў за гэты час: паднімала п’яных з каленаў, давала манеты, давала цыгарэты, трымала дзьверы. жанчыны ніколі ня просяць маёй дапамогі і я дару ім чакалядкі. я проста хачу, каб жанчыны прасілі маёй дапамогі.

мінуламу году дзякую за асэнсаваньне ролі гумару ў літаратуры. шчыра ўсім: дарыё фо, арыстафану, вераніцыну, рабле ў рэцэпцыі бахціна, усяму андэграўнд стэндапу. чыталася мала ў мінулым годзе, больш здавала айбі, на жаль.

усе вершы прысьвячаю майму перлаваму гарэзьліваму сабаку джоку.

источник: личный телеграм-канал авторки

#выбор_Лизы_Хереш

Химеры | Vol. 1 | Идиорритмия

В книге «Как жить вместе» Ролан Барт описывает идиорритмию как практику субъективации, берущую свои истоки в идиоритмах, средневековых монастырях, где у монахов общим было только место жилья и практики богослужения, а остальное — индивидуально. Современная левая теория обращается к идиорритмии как одному из возможных решений проблемы соотношения индивидуальности и коллектива, частных ценностей и всеобщих.

Учитывая социокультурные последствия катастроф XXI века, мы бы хотели бы перенести понятие идиорритмии и на практики художественной субъективации как способа кочевания между индивидуализмом и солидарностью, опытом и воображением, сакральным и эмансипаторным, онтологическим созерцанием и политическим действием, био- и медиа-средами.

✨Авторка обложки: Марина Иванкова

✨Автор:ки иллюстраций: Марина Иванкова, Мария Козелева, Дарья Колесникова, Ксения Пройдисвет, Евгений Розов

Содержание номера:

🌌Между сакральным и эмансипаторным
✨ Леонид Георгиевский. Линии нарушений
✨ Егана Джаббарова. Тазия. Сабр
✨ Терри Иглтон. Был ли Иисус Революционером?
✨ Мария Землянова. второе пришествие на проспекте металлургов
✨ Герел Бадаева. Сказка о белом слоне
✨ Шамиль Диди. Более странное, чем странное

🌀Между шумом и структурой
✨ Рэйчел Блау ДюПлесси. Черновики 77, 79, 95
✨ Мария Рахманинова. Хроники номадизма: анархо-географические заметки
✨ Денис Ларионов. Социальный роман. Начато до *
✨ Гликерий Улунов. Праздники нулевых
✨ Андрей Черкасов. Из проекта «невовремя»
✨ Анастасия Елизарьева. праху больно жить в алмаз

🌐Между опытом и воображением
✨ Станислав Львовский. Чёрный свет
✨ Димитрис Лиакос. Poena Damni. Z213: Исход. Отрывок
✨ Екатерина Вахрамеева. Игрушки для кошки моей подружки
✨ Егор Зернов. Героиды
✨ Виталий Лехциер. Агенты теоретического конфликта
✨ Максимилиан Неаполитанский. Об одном стихотворении Дорджи Джальджиреева

⚛Между био- и медиа-
✨ Юй Цзянь. Файл №0
✨ Юсси Парика. Инсектомедиа. Эпилог
✨ Анна Родионова. Смесь
✨ Михаил Постников. Социальная карта
✨ Кирилл Азёрный. Колебания

🌟Между индивидуализмом и солидарностью
✨ Дмитрий Герчиков. Три стихотворения
✨ Алла Гутникова. непрямые антонимы к слову болезнь
✨ Татьяна Губанова. Прямая речь
✨ Максим Хатов. revolution/insurrection
✨ Алиса Ройдман. На пороге моего нового хрупкого дома
✨ Марина Березина. Красная и молодая
✨ Взрывная пластиковая неизбежность. 25/10/21/06/08/22

Вышел журнал Химеры.
Насыщенный, яркий, экспериментальный

В одной из бесед Мэй-Мэй рассказала, что технически её стихи — это коллажи. Она интуитивно собирает близкие будущей работе фразы из книг, изображения, делает снимки на полароид, а после раскладывает эти фрагменты и, как по карте, создаёт произведение. Иными словами, уже на уровне подготовки к стихотворению Берссенбрюгге создаёт поле различных коммуникаций.

На мой взгляд, точками опоры для переживания первой части цикла "Согласование" могут стать два (условных) субъекта: "пишущий" и "тот, кто не пишет". Поэт и читатель входят в отношения сопереживания, но Берссенбрюгге расширяет это пространство до природного: "похож" на чтение и (вероятно) "тот, кто не пишет" — "молочай", а, возможно, он еще читает другого в момент, пока пишут о нём.

"Теперь информация освободила творческую функцию от авторов" переплетается со строкой "семена рассеиваются в летнем воздухе" — семена (информация) за пределами растения, но еще не в пределах земли, они — вырвавшийся творческий импульс, озарение во сне (в самозабвении), промежуток между циклами творения природы. Чтение окружающего мне видится здесь освобожденным от субъектности взаимным и синхронным восприятием. А если представить уже упавшие семена, то ясно, почему пробуждение частично: семечко никогда не пробуждается полностью — какая-то часть остаётся вне отношений (внутри сновидения).

Творчество как сновидение-пробуждение читающего и пишущего позволяет увидеть в самозабвенной части место пересечения:

Я пишу тебе, и ты чувствуешь меня.

Каково было бы, если при твоем размышлении над моими словами я чувствовала бы тебя?

На этом моменте стихотворение могло бы закончиться, но Берссенбрюгге изображает не эмпатическую линию между "я и ты", а поле восприятий: пробуждается вся природа и "образуется зеркало", т. е. возникает множество линий взаимных отражений-эмпатий-согласований. Место встречи двоих становится потоком и шумом отблесков.

#комментарий_Валерия_Горюнова

#переводы

Мэй-Мэй Берссенбрюгге

СОГЛАСОВАНИЕ

1

Пишущий сталкивается с тем, кто не пишет, и я не стараюсь ради него, но встреча лицом к лицу вовлекает тебя в линию или полет, как пауза, которую можно продлить, так молочай, заполняющий пространство над полем, «похож» на чтение.

Затем можно исправить непонимание изнутри, отслеживая полет или нить пустого пространства, пронизывающего предметы, даже отношения, которые согласуются.

Семена рассеиваются в летнем воздухе.

Солнечные лучи перестают представлять параллельные отрывки в книге, то есть не исходят из того, что я вижу и чувствую. Отношение — середина, передача, от описания цветка к цветку, становящемуся моими глазами между светом и сердцем.

Теперь информация освободила творческую функцию от авторов.

Я отправляю прерывистую линию поверх пространства, кинематографически минуя середину, когда ты больше не можешь терпеть то, с чем приходилось мириться раньше.

Ночью часть ее оцепенела от боли, а часть проснулась от произошедшего.

Идя от обратного во сне, последнее, от чего ты оцепенела, это от того, что тебя разбудило.

Что, если этот образ — Эрос в виде слов?

Я пишу тебе, и ты чувствуешь меня.

Каково было бы, если при твоем размышлении над моими словами я чувствовала бы тебя?

Животные, сова, лягушка, открывают глаза, и на земле образуется зеркало.

Когда озарение приходит во сне, а события следующего дня освещают его, это начинает поток твоего сознания, синхронность, асимптотические линии полётов согласований.

Сова открывает глаза в дремучем лесу.

Впервые я пишу, а ты меня не знаешь.

Молочай, которого я касаюсь, плывет.

(Перевод с английского Галины Ермошиной)

Полный цикл и другие стихи

#выбор_Валерия_Горюнова

#переводы
Остап Сливинский

ЧТО ТАКОЕ ВОЙНА

когда-нибудь может решат написать такой учебник
только нас не пригласят в соавторы
ведь другие всегда знают лучше что такое война
ведь другие всегда знают лучше
ладно
но одну главу
одну главу отдайте нам
всё равно вы не найдёте дополнительной литературы
это будет глава о молчании

кто не был в войне тот не знает что такое молчание
или наоборот знает
это мы не знаем
как не знают рыбы о воде что живит их и о нефти что их убивает
как не знает мышь-полёвка о темноте что прячет её от коршуна
но и коршуна прячет так же
позвольте нам написать эту главу

я знаю что вы боитесь крови так что мы напишем главу водой
водой которую просил раненый что уже не мог глотать и просто
смотрел на неё
водой которая текла сквозь пробитую крышу
водой которую можно использовать вместо слёз
да – мы придём к вам с водой
мы не оставим после себя несмываемых следов
на ваших лозунгах и ценностях – мы их так не по назначению использовали
что и детям своим вы уже не знаете как их показать
это будут наши несколько страниц
и только немногие будут знать что они не пустые

19.01.2025

(Перевёл с украинского Станислав Бельский)

- - - - - - - - - -

ЩО ТАКЕ ВІЙНА

Колись можливо вирішать написати такий підручник
тільки нас не запросять у співавтори
бо інші завжди знають краще що таке війна
бо інші завжди знають краще
гаразд
але один розділ
один розділ віддайте нам
усе одно ви не знайдете додаткової літератури
це буде розділ про мовчання

хто не був у війні не знає що таке мовчання
або навпаки знає
це ми не знаємо
як не знають риби про воду що живить їх і нафту що їх убиває
як не знає миша-полівка про темряву що ховає її від шуліки але
й шуліку ховає так само
дозвольте нам написати цей розділ

я знаю що ви боїтеся крові тож ми напишемо його водою
водою яку просив поранений що вже не міг ковтати і просто
дивився на неї
водою яка текла крізь пробитий дах
водою яку можна використовувати замість сліз
так – ми прийдемо до вас із водою
ми не залишимо по собі незмивних слідів
на ваших гаслах і цінностях які ми так не за призначенням використали
що й дітям своїм ви вже не знаєте як їх показати
це будуть наші кілька сторінок
і лише дехто знатиме що вони не порожні

Источник: авторский блог переводчика

#выбор_Оли_Скорлупкиной

В данном случае выбрана нетипичная подборка текстов 2018 года — с намерением посмотреть на сгенерированные твиттер-ботом Ивана Неткачева тексты о войне из теперешней ситуации, когда война сгустилась в реальность и приобрела обостренные и конкретные значения. Сегодня нет ни твиттера, ни (скорее всего) того твиттер-бота, который эти тексты составил из алгоритмов, которых уже тоже нет, то есть из них не вытащить новых военных текстов, а только старые — вот эти — из архива. Перепубликация этого цикла похожа на акт медиа-археологии, и мы хорошо видим, вытянув цикл на поверхность времени, что в нем сохранилось, а что требует реставрации. Реставрации не требует ничего: у этого памятника нет ни черт, ни форм, ни углублений, ни выпуклостей — только равнодушие выбора, честность отчуждения. Текст сохранился потому, что в нем нечему было разлагаться, и из сегодняшнего дня, где степень разорванности живых человеческих связей кажется обратно зависимой от растущей связности автоматической речи, мы можем говорить, что искусственная ткань машинного языка берется реставрировать, дополнять и возвращать к внятности речь, уже отчаявшуюся продолжиться в человеческой реакции на нее. Перед нами высказывание, изолированное механически, потому что органически его изолировать не получится: и внутри, и снаружи, его связи холодны и его комбинаторика настаивает на своей произвольности. В этом оно опасно уравнено с любым частным высказыванием, претендующим на самостоятельную опору в отрыве от алгоритмов солидарности и одобрения: от человека остается с трудом атрибутируемый скелет, и текст, чтобы сохраниться, тоже должен быть либо автоматом, либо каркасом общей речи.
Бессмертие требует безличия.
#Комментарий_Кирилла_Азерного

Иван Неткачев

***

та жажда и бег и встали

эта свобода и свет и пропали

— —

***

видения которые ловят беглецов

видения которые ловят беглецов

когда-то издалека всегда всегда

***

я провел в человеческом образе как хотят

я прошёл в слегка-золотом хохоте когда свистят

право аллур война

***

он верил в этом столкнулись с брани

информация должна была раскалена

— —

***

анисимов сообщил о холокосте

оно будет только млеком справедливейших смертных

— — — —

***

бумаги папки списки навсегда

романов называл меня везут

где —

***

что же как и грязные светлые волосы

что же как и грязные светлые волосы

быть — — —

***

правда родной быт русского народа

они толкали нас куда нас в россии задолго до 1989 года

убивать — —

***

социализм является злоупотреблением и отлично

социализм является злоупотреблением и отлично

хрень война война

***

где искать тех кто вам не есть у маяковского

11 сентября 1919 года что сочиняет сейчас уже вызвали

забывать —

***

у портрета что младые печали

у конвоя и этические несовместимости

— — — —

***

я послушно опустился над отрицательным настоящим

это одна за ним расстилалось — такие случаи неповиновения

— —

***

мертвый вновь проиграл все

мертвый вновь проиграл все

— — —

***

рифма была расстреляна по полу палат и связующего начала

ясным выражением его погибшим

событие месяцы число

***

и сейчас легко познаваемы боги

записать напечатать – сказал начальник

отрезать — — —

***

– занят занят – равнодушно сказал невропатолог

мерзляков и ударил сверкающей пикой

фанбоев фанбои

***

фельдшер мазал спину мерзлякова поместили в палатке

фельдшер мазал спину мерзлякова поместили в палатке

война права

***

ну и внутриполитических целей

ну и внутриполитических целей

иметь
#выбор_Кирилла_Азерного

Базированное хайку Алёны Чурбановой хорошо по нескольким причинам:
1. Антиномия сердце – бомбардировщик изящно поддерживается противопоставлением тяжёлого – лёгкого, но обе метафоры нематериальны: военная терминология (ведь не о весе же бомбардировщика мы думаем) и бытовая фразеология хорошо контрастируют, формируя концептуальную основу высказывания – связь между человеком и машиной для массового убийства.
2. Из эстетичной литературной формы произрастает сложный этический вопрос: сможет ли человек, отягощённый совестью, совершить массовое убийство? И как обрести лёгкое сердце перед этим? Арджуна на поле боя долго думал об этом, пока божественная мудрость не помогла ему облегчить сердце.
У американских пилотов, сбрасывавших ядерные бомбы на японские города, такого вопроса не возникало. А у Кубрика в известном фильме, который сейчас особенно актуален с лёгкой руки Илона Маска, вообще вопросов о сердце не было.
3. Колонизированный жанр классической японской поэзии идеально подходит для размышления о бомбардировщиках.
Интересно, какие смыслы возникнут, если перевести это хокку на японский? А на другие языки мира?

#комментарий_ивана_полторацкого

В тяжелый бомбардировщик
Важно садиться
С легким сердцем.

Алёна Чурбанова

Из личного блога

#выбор_ивана_полторацкого

Приглашаем на открытый воркшоп Фридриха Чернышёва по квир-письму «Я есть: язык, тело, идентичность».

8 февраля в 18:00 по СЕТ

🔣Как язык, телесность и идентичность определяют наше “я есть”? И как мы, в свою очередь, определяем их в своих текстах? Как говорить и писать о своем квир-опыте? Может ли письмо быть формой заботы о себе?🔣

В первой части воркшопа Фридрих Чернышёв поделится примерами современной квир-поэзии, расскажет о своем опыте письма, а также о том, как письмо может быть способом нахождения, выражения и определения идентичностей (или их отсутствия), способом (само)поддержки и политическим действием. После этого участни:цам будет предложено рассказать о себе/своем опыте через практику письма и упражнения подготовленные ведущим.

😂😂😂
Воркшоп бесплатный, по предварительной регистрации.

Фридрих Чернышёв - поэт, перформер, независимый квир-исследователь и активист, ведущий телеграм-канала «Фуко в трико», автор книги «Рано заниматься любовью» (2021). 

#переводы

Ашер Райх
ФОТО

Это женщина, которую я любил.
Справа от нее – её брат,
погибший в Ливане.

Слева последний возлюбленный
перед тем, как появился я.

Она крепко обнимает их, будто знает,
что потеряет и того, и другого.

Сбоку на них смотрит её мать,
лицо как почерневший пирог,
время пекло его на слишком
сильном огне.

перевод с иврита Александра Бараша

Источник: личный блог переводчика

#выбор_Людмилы_Казарян

Наверное, несколько преждевременно говорить, что Александра Цибуля изобрела собственную форму высказывания, однако подобные прозометрические зарисовки, построенные на детализованных наблюдениях, совершенно точно стали характерным элементом её поэтики. Для меня наиболее интересная черта этих фрагментарных, будто бы отстранённых текстов — неожиданные «прорывы» внутренней речи, в которых бесстрастная фиксация событий сменяется рефлексией, неудобными вопросами к себе («Да что это я, что / я сейчас чувствую?», «Разве не так же умножаются чувства?»), аффективными репликами и т.д. Подобный приём отлично подходит для отображения подавленного состояния языка, сопротивляющегося самоцензуре, ищущего выход во внезапных сближениях наблюдаемого и ощущаемого. Иногда такие «прорывы» содержат в себе некое подобие ложного вывода, отвлекающего манёвра, и в тексте «Такая темнота на Дворцовой площади...» строчки «настроечная таблица станет похожа на клетку: неизбежно я оказываюсь внутри неё» выглядят слишком уж очевидным намёком на страну-тюрьму. Однако, как прозрачно намекает автор в другом тексте той же подборки, «неинтересны стихи, которые понятны»: настроечная таблица и недостроенные декорации очередного празднования-непонятно-чего формируют куда более точную метафору российской действительности. В координатной сетке вечной профилактики оборудования, планового и внепланового ремонта и учёта даже мигалки автозака становятся всего лишь частью светового шоу, которое «почти невидимые» люди в полной темноте, берущей текст в скобки, настраивают вслепую непонятно для кого; и эта беспомощность казённых конструкцией перед стихией темноты странным образом обнадёживает.

#комментарий_Максима_Алпатова

Александра Цибуля

***

Такая темнота на Дворцовой площади, потому
что тестируют аппаратуру для светового
шоу. Синие лучи распространяются от мигалки
автозака, пока на крылья Главного штаба проецируют
профилактику. Под аркой, почти невидимый,
ходит человек в костюме Микки Мауса.
Если подойти к стенам ближе, то настроечная
таблица станет похожа на клетку: неизбежно
я оказываюсь внутри неё. На пальто
белые прутья. Они готовятся к праздникам,
ставят технику, в такой темноте.

(из подборки «Осенние тексты / baby stones», опубликованной на post(non)fiction)

#выбор_Максима_Алпатова