От китобоев до искусственного интеллекта
В начале XIX века киты оказались на грани истребления, но китобойцев тревожило не само их вымирание, а последствия: за китами теперь надо было плавать очень далеко, и все равно добыча не была гарантирована. Однако сдаваться они не собирались: промысел давал очень высокую прибыль. Ведь китовый жир в то время был «идеальным» для освещения и галлон жира на рубеже XVIII-XIX веков вырос в цене в 8 раз.
Для финансирования экспедиций возникла потребность в совместном капитале, и появились посредники, которые занимались объединением капиталов, оснасткой кораблей и поиском инвесторов.
Риски были высоки: дальние и долгие плавания, возвращались не все - природа сурова, пираты безжалостны, киты редкость - вкладываться в один проект было делом ненадежным, и люди с деньгами предпочитали микшировать риски, вкладываясь в доли в нескольких кораблях. Прибыль, в случае успеха, была такова, что с лихвой перекрывала все вложения - даже с учетом того, что некоторые другие вложения не приносили вообще ничего. Поэтому вкладчики мудро предусмотрели специальные премии капитанам судов, которые доходили до 20% от стоимости груза – это повышало стимулы для успеха.
По той же схеме действовали голландские торговцы. Как писал в конце XVII века амстердамский биржевой спекулянт Джозеф де ла Вега – если вы хотите разбогатеть быстро, то вам надо вкладываться в торговые операции, правда, сложно угадать, какая из экспедиций окажется успешной - чтобы корабли не утонули и не стали бы добычей пиратов, чтобы привезенное добро оказалось бы на пике спроса и т.д. Но чтобы купировать риски голландские купцы издавна руководствовались принципом «не класть все яйца в одну корзину». Они имели доли в разных кораблях: 3/11 в одном, 4/9 в другом, 2/7 в третьем и так далее. Так распределялась прибыль и так купировались риски.
Еще раньше с проблемой инвестирования столкнулся арабский мир: ростовщичество («риба») было запрещено, но займы были нужны: деньги делались на посреднической торговле. А если не закупать товар, то и продавать нечего. С проблемой разобрался основатель ислама, который был докой в торговых делах - Мухаммед поддержал запрет рибу, а долевое участие в торговых операциях допустил.
Подразумевалось, что, вкладываясь в торговую операцию, ты вправе получать доход от нее пропорционально вложениям, но ты обязан при этом нести все риски, с которыми сопряжена торговля. И если твой караван пропал в песках, стал жертвой налёта или конъюнктура сложилась не в твою пользу, то риски не оправдались.
В этих историях можно найти всё, что отличает венчурные инвестиции, но такие истории оставалась редкостью (китобойный промысел перестанет быть выгодным после изобретения керосина).
Венчурные инвестиции, как бизнес, «оперились» после второй мировой. В 1946-м генерал и профессор Гарварда Джордж Дарио создал компанию ARSD, в которую первоначально были привлечены средства ветеранов. Во время войны они получали неплохие деньги, которые негде было тратить - они невольно стали накоплениями - и Дарио решил использовать их для инвестиций.
Долгое время успехи ARSD были скромными, но уровень доходности был адекватным. Наконец, в 1957-м он финансировал создание Digital Equipment Corporation, которые вывели на рынок мини-компьютеры PDP, вложив в дело $70 тысяч. Через 11 лет биржа оценила компанию в $38 млн, и успех был так оглушителен, что венчурные компании по примеру ARSD стали расти как грибы после дождя.
Венчурные (от англ. venture - риск) сделки стали особо популярны в Кремниевой Долине, где максимальное количество стартапов в области научно-технического и технологического бизнеса. Вложения в современные технологии интересны венчурным инвесторам во многом потому, что «плечо риска» тут довольно короткое: нужен небольшой временной отрезок для того, чтобы оценить, насколько удачны вложения, стоит ли их наращивать или пора выходить из этого бизнеса. Очень часто стартапы себя не оправдывают, вложения списываются, но успех многократно возмещает неудачи - словом, всё, как у китобоев два столетия тому назад.
#техноистории от
Саши Иванова