читая на ридинге "Общую теорию жертв" Ларюэля, мы зацепились за фразу о том, что человек — это единственное животное, которое может как таковое подвергаться преследованиям (и восставать против них без божьей помощи). фраза эта показалась нам неправомерно антропоцентричной: значит ли это, что промышленное животноводство или доведение видов до вымирания — это нещитово, потому что, мол, животные не могут быть жертвами в каком-то строго человеческом смысле этого слова? в итоге дух Ларюэля нам удалось защитить от этой странной буквы: согласно духу, именно тот, кому даже в статусе зримой и мыслимой жертвы отказано, и является по-настоящему жертвой (и нечеловеческие животные из цитаты тогда будут именно такими жертвами, в отличие от имеющего "право быть преследуемым" человека)
но я подумала в связи со всем этим вот о чём. часто обращение к "человеку" или "человечеству" встречает упрёки в ложной универсальности: якобы, говоря таким образом обо "всех" или от имени "всех", мы на самом деле проводим границы и обосновываем доминирование над теми, кто в "человечество" не входит: над природой, над животными, а может ещё и над теми людьми, которым по той или иной причине в человечности в данный момент отказано (рабы, женщины, чернокожие, преступники, дегенераты и извращенцы всех мастей и т. д.). но у этих возражений есть важный нюанс. протестовать против ложной универсальности можно в разных направлениях, и анти-антропоцентризм, подрывая "человечество" со стороны его предполагаемых других, зачастую движется в сторону умножения различий (примерно как это было у Деррида в "Животном, которым я, следовательно, являюсь"). и даже если все эти различия тонут в предположительно подлинной универсальности типа "природы" или "земли", они в ней именно что тонут: человек, наряду с остальными видами, оказывается моментом целого, ещё одной волной в океане
однако апелляция к "человечеству", даже если у неё заслуженно плохая репутация, предполагает движение в сторону совсем другой универсальности — универсальности любо:го и каждо:го. когда мы говорим о "человеке", мы не имеем в виду тотальность хора, в котором множество различных голосов сливается в общий хор, заглушающий голос каждого в отдельности, мы — хочется верить — говорим об универсальном достоинстве каждо:го, в которо:м, как в подобии, отражается кажд:ый. и женщины, и рабы, все по отдельности и сами по себе являются равными друг другу людьми. почему бы тогда, если нас справедливо не устраивают отношения "человека" с его другими, не попробовать увидеть людей и в них?