Элвинсон, не в силах понять, что происходит, рванулся прочь, едва не выронив лампу из рук. Его тело двигалось, но в голове царила туманная неясность — всё вокруг словно поплыло. Коридор, который он знал как свои пять пальцев, теперь казался чем-то иным, чем-то искажённым, словно его разум сам был частью этого кошмара. Взгляд метался из стороны в сторону, но в тусклом свете лампы всё становилось неясным, как если бы мир был не просто заперт в его доме, а растворялся в чёрной бездне, готовой поглотить его целиком.
Коридор тянулся, как бесконечная, извилистая паутина, и каждый шаг, который он делал, ощущался как шаг в болоте, вязком и тягучем, подгоняемом его же собственным страхом. Пол скользил под ногами, стены будто начинали расширяться, а затем вновь сжиматься, пульсируя и скручиваясь. Он чувствовал, как теряет равновесие, как мир вокруг него ломается, как старые двери становятся чем-то неузнаваемым и враждебным, сливаясь с сумраком, что рос в его груди.
А за ним — не отставал этот проклятый клоун. Пеннивайз не торопился, но его приближение ощущалось в каждом дыхании. Он словно знал, что Элвинсон не сможет убежать, знал, что этот коридор был лишь ловушкой, и нет места, куда бы тот мог скрыться. Его глаза — жёлтые, бездонные, как бездна, как самая тьма — не отрывались от его спины, сверкали ярким холодным светом в тот момент, когда он взглядывал назад.
Но самым ужасным было то, что каждый его шаг был не просто шагом — это был рвущийся поток, волна, отталкивающаяся от чего-то невидимого и недоступного. Пеннивайз не спешил. Он двигался так, словно ему не нужно было никуда торопиться, как будто время подчинялось ему, а не наоборот. Он, как бы манипулируя временем, сокращал расстояние между собой и Элвинсоном с каждым мгновением.
Элвинсон снова обернулся — и в тот момент, когда его глаза встретились с глазами этого существа, почувствовал, как его сознание захлёстывает волна отчаяния. Он не знал, как бороться с этим кошмаром, не знал, как вырваться. Каждое его движение было замедленным, как в сне, но от этого не менее реальным. Он понимал, что не может найти выхода — как в самой глубокой яме, в которой теряешь способность подняться.
Он попытался ускориться, но ноги словно вросли в землю. Стены снова колыхались, пространство растягивалось в бесконечность, и теперь казалось, что сам дом — его враг, сам воздух сдавливает его, лишая сил. Коридор вокруг него превращался в сплошную дыру, в пустую пустоту, в чёрное море, куда он был вынужден падать.
И тогда он понял — не было пути назад. Он снова посмотрел на Пеннивайза, его лицо искривилось в ужасающей усмешке, а глаза излучали тёмную, ледяную пустоту. Каждый шаг приближался к нему, и с каждым шагом мир становился всё более непонятным. Всё, что когда-то было знакомо, теперь расползалось, разжевывая его сознание.
Отчаяние наполнило его до краёв. Всё теряло значение. Тело словно перестало его слушаться. Он был не просто жертвой — он был частью этого кошмара. Но это не могло быть правдой. Это было слишком реальным. Когда он пытался взвесить да, и против, он даже и не заметил как Пеннивайз в миг настиг его, вгрызнувшись ему в руку. Элвинсон попытался вырваться, но сила Пеннивайза была невообразимой.
Зубы клоуна, как острые иглы, метко вонзились в его руку, чувствуя сопротивление кожи, прежде чем прокусить её с хрустом. Боль пронзила его до самых костей. Каждый зуб, поглощая плоть, словно жрал его изнутри, и Элвинсон, вскрикнув от боли, почувствовал, как кровь брызнула по его руке, заливая ладонь и капая на пол под ним. Он чувствовал, как его плоть разрывается, а с его рта вырвался громкий, душераздирающий крик. Элвинсон, с дикой яростью вырвался из мёртвой хватки Пеннивайза. Он был готов оторвать себя от этой сущности, которая пыталась поглотить его, но когда его рука наконец освободилась, часть её осталась в пасти клоуна. Кровь хлестала, как ручей, обагряя пол и стекающая по его ладони.