Сегодня в работе англичанина Джеймса Бэлла «Дневник пребывания в Черкесии в течении 1837-1839 годов» встретил отрывок, оказавший на меня сильное эмоциональное впечатление. Приведу его:
«Во вторник после обеда мы были в деревушке красивого черкесского «Нащ»* Калабат-Оку Катукуой (Ш.А.: Къалэбэтокъуэ Кӏэдыкӏуей), который ухоженностью своего дома для гостей и щедростью своего стола, конечно, не имеет себе равных во всем крае; в данном случае, когда он впервые принимал только что прибывшего нашего соотечественника, похоже, он превзошел все, что мы о нем уже знали. Тем временем нашим самым большим удовольствием стало общество «со Львом Черкесии» - хаджи Гуз-Бегом, которого мы встретили в пути в сопровождении одного-единственного слуги, ведшего на поводу запасного коня. Мы спешились, чтобы ответить на учтивость старого воина, с которым провели всю вторую половину дня и утро следующего, время, посвященное отдыху, которое он, похоже, более всего любил. Вечером он привел к нам черкесского Оссиана, старого слепого менестреля, сочинявшего и исполнявшего, сам аккомпанируя себе на скрипке, ныне популярные военные песни.
Он продемонстрировал нам образцы огромного числа этих песен; моим самым большим удовольствием, пока он пел, было наблюдать, сколь внимательно слушает их Гуз-Бег. Он любит музыку страстно; и подпевая сам в нескольких песнях то в первой, то во второй части, заявил нам, что коль он, хаджи, поет, не будет зазорным и нам тоже исполнить песню. Таким образом, он настоял на том, чтобы мы дали несколько образцов нашей национальной музыки, что мы, как смогли, сделали; и мало-помалу Гуз-Бег и остальная часть аудитории пришли в такой восторг, что в дымовую трубу были произведены несколько пистолетных выстрелов; как будто для дополнения этой картины всеобщего энтузиазма вокруг дома собралась группа любопытных девушек, а в окне комнаты, где мы находились, боязливо и застенчиво показались их головы.
Одна из песен старого менестреля была перечислением всех обязанностей черкесов в нынешнее переломное время; другие были сатирическими и вызывали живые всплески веселья. Мы отдали старому поэту дань похвал за помощь, им оказываемую его соплеменникам, возбуждая их патриотизм, и добавили к этим похвалам более существенное свидетельство нашего восхищения (Ш.А.: скорее всего англичанами был сделан подарок).
Со своей стороны он обещал сделать наше благорасположение к его стране темой песни, и мы тем самым взаимно удовлетворенные распрощались».
<……>
«Ранним утром четверга хаджи, занимавший старый дом для гостей, пришел к нам в гости; и во время великолепного завтрака наш неутомимый хозяин столь быстро пускал по кругу наливку под названием «шуан» (сорт пива из патоки, но менее приятное по вкусу и значительно более крепкое), что хаджи, несмотря на то, что проявлял сдержанность, мало-помалу распалился и вскоре, подобно ребенку, тоже склонен был играть и шутить. Отнюдь не было делом забавным видеть в таком состоянии «грозу русской границы», за голову которого назначена огромная цена, — человека, которого русские солдаты представляют себе могущественным князем, живущим в крепости и имеющим в подчинении многочисленных солдат, человека, именем которого русские матери пугают своих детей. Его военные подвиги принесли ему славу владельца мощных крепостных стен и воина огромной силы».
*Давно известный в Лондоне «щеголь».
Легендарный «Лев Черкесии» Тугужуко Казбич, слепой джегуако, воспевающий мужество и доблесть воинов-черкесов, завороженный происходящим англичанин Джеймс Белл, стреляющие в состоянии экстаза в дымовую трубу молодые люди, и девушки, робко смотрящие на все это через окно. Если бы был поэт, воспел бы эту сцену. Был бы художником - нарисовал бы картину. Велика сила слова, запечатлевающего в веках подобные моменты.
https://youtu.be/iDRTnw6PqXQ?si=3cSgZ3uCt9f_yjem