Политические стикеры на улицах Лодзи

По следам перечитывания двух статей Пьера Бурдье "Дух государства: генезис и структура бюрократического поля" и "От королевского дома к государственному интересу: модель происхождения бюрократического поля"

По Бурдье государство - это концентрация четырех видов капитала:

1. Капитал физического принуждения, то есть средства насилия для поддержания внутреннего порядка (полиция) и для конкуренции с другими госудасртвами (армия). Суть заключается в том, что государство подавляет все альтернативные возможности применения насилия за исключением специальных органов, которым оно делегирует это право.

2. Экономический капитал - это система сбора всеобщего налога и его перераспределения.

3. Информационный (культурный) капитал, то есть унифицированная национальная культура, включая язык, формуляры, статистику, системы классификации (по возраству, полу и др). Очень похоже на то, что Эрнст Геллнер описывал как процесс культурной унификации в границах страны.

4. Символический капитал, насколько я понял, это просто ситуация, когда люди рассматривают государство как авторитет вследствие того, что государство успешно навязало им, определенную культуру. То есть люди обладают распространенными государством категориями восприятия и в этих категориях госорганы (например, школа) являются тем, кто обладает правом номинации, к чему следует прислушиваться. Иными словами символический капитал - это функция от остальных видов капитала.
Символический капитал становится тем, что позволяет государству быть устойчивым, снова и снова воспроизводя государство в головах у людей, включая представление об авторитете этого государства. Частный случай такого авторитета - это юридический капитал, то есть государство является признанным судьей и источником законов.

Бурдье еще пишет про взаимодействие разных видов капитала. Так, чтобы собирать налоги, нужны средства физического принуждения и наоборот, чтобы содержать силовые органы нужно собирать налоги с населения. Также нужна общая национальная культура, чтобы продать населению идею всеобщего налога.

Концентрация четырех видов капитала приводит к образованию государственного капитала суть которого заключается в возможности доминировать внутри различных полей, над различными видами капитала, а главное - контролировать возможности конвертации одного капитала в другой. Государство формируется вместе с формированием поля власти, в рамках которого люди борются за государственный капитал.

Я бы от себя добавил, что наверно на разных стадиях формирования и развития государства, разные виды капиталов имеют разную важность. Если говорить про сегодняшнюю ситуацию и, например, взять кейс Беларуси, я убежден, что главный капитал, для государственной власти - это капитал физического принуждения. Средства насилия и контроля могут быть сегодня настолько хорошо развиты, что я не уверен, что Бурдье прав, когда говорит, что сила всегда на стороне управляемых, а не управляющих. Никакие спонтанные бунты и массы людей не смогут победить тренированные органы со всем их технологическим и организационным превосходством.

Более того, я даже не согласен с тем, что это насилие обязательно должно быть легитимным, потому что обладая аппаратом насилия легитимность можно со временем произвести. Как показывает сам Бурдье символический капитал - это производное от других видов капитала. Точно также и с экономическими ресурсами. Власть в Беларуси по всем возможным опросам и по оценкам количества протестующих была нелигитимной в течение примерно года после августа 2020, однако тем не менее она сохранила монополию на нелегитимное физическое насилие и со временем восстановила легитимность. Перестало ли оно в тот период нелегитимности быть государством? Мне кажется нет, значит из определения государства судя по всему можно выбросить все, кроме монополии на физическое насилие.

За последнее время вселенная подарила нам два интервью с беларускими социологами.

С Генадзем Коршунавым про мемы 2020 года и иже с ними.

С Олегом Алампиевым про измерение общественного мнения в Беларуси сегодня.

Советую посмотреть всем интересующимся.

За последние несколько лет ситуация с доверием власти в Беларуси изменилась на противоположную: если в 2021 большинство скорее не доверяло милиции, правительству и прочим структурам, то теперь скорее доверяет.

Такая картина получается, если сравнить диаграммы, опубликованные с 2022 по 2025 годы в Беларусском трекере перемен.

По результатам регулярных опросов с помощью кластерного анализа авторы выделяют "сегменты социального конфликта", основанные на агрегированном доверии к разным институтам власти и оппозиционным группам.

Из-за особенностей методологии мы не можем судить о реальных размерах этих сегментов и тем более сравнивать цифры напрямую. Потому что авторы меняли опросные панели, а в какой-то момент радикльно поменяли подход к формированию выборки и перестали претендовать на репрезентативность.

Однако в 2021 году исследование было проведено по классической квотной выборке, причем было два опроса на двух разных панелях. Поэтому можно допустить, что если недоверяющих власти было и не ровно 62% горожан, то явно около того. То есть большинство.

Затем были замеры в ходе которых мы уже не можем судить о доле недоверяющих, но знаем, что в 5 из этих замеров доля недоверяющих снижалась на 5-10 п.п. И только в двух росла примерно на 5 п.п. То есть путем элементарной арифметики можно установить, что надежное большинство беларусов сегодня скорее доверяет власти.

Это, конечно, не говорит о повальной любви беларусов к Лукашенко или беларуской системе. Это говорит о том, что конфликт 2020 уже закончился для большинства населения и ситуация вернулась к нормальной для авторитарных режимов, где доверие к власти по разным причинам почти всегда очень высокое.

Еще из новостей репрессий: вчера на свободу должен был выйти Микола Дедок, но вместо этого на него завели новое уголовное дело и перевели в СИЗО.

Микола - это активист анархического движения и блогер, он также работал журналистом и был политическим аналитиком.

В 2020, еще до начала протестов, Микола предчувствовал, что в стране будут важные события, поэтому, хотя планировал закончить магистратуру в другой стране, решил остаться в Беларуси. В какой-то момент ему пришлось перейти в подполье, чтобы продолжить вести блог, однако в ноябре 2020 его вычислили и арестовали по сфальсифицированному делу. Микола прошел через множество пыток, как при задержании, так и во время заключения, где его более года держали в одиночной камере и месяцами не выпускали из ШИЗО.

Поддержать Миколу можно, например, задонатив на АЧК или купив одну из его книг, которую недавно издали соратники.

Стало известно, что троим людям в Минске вменяют измену государству за проведение социологических исследований.

Двоих женщин обвиняют за проведение фокус-групп на тему интеграции с ЕС, а мужчину за анализ политики государства по борьбе с коронавирусом. Следствию не понравилась методология, которую использовали социологи: якобы они отбирали неправильных информантов и использовали не те данные из открытых источников.

Это полный пиздец, потому что по вменяемой статье могут дать вплоть до 15 лет тюрьмы.

Причем это уже не первый случай, когда в Беларуси сажают социологов за их работу. Власти последовательно реализуют идею, что социальная наука полностью ангажирована. Ведь если отбросить представление, что исследователи работают согласно собственной относительно автономной научной логике, то нет ничего странного, что правильность процедуры отбора информантов начинают оценивать мусора.

Ну ничего, мы еще поборемся за право заниматься социологией и за свободу коллег.

https://news.zerkalo.io/life/95987.html?tg=9

У капитализма довольно противоречивые отношения с национализмом

В каком-то смысле логика капитализм приводит к глобализации. Потому что постоянный рост могут обеспечить только инновации - нескончаемые усовершенствования технологий и организации работы. Это значит, что регулярно меняется структура рынка труда и характер труда, а значит рабочая сила должна быть мобильной. Люди должны уметь быстро осваиваться на новых рабочих местах, а значит их культура должна быть более-менее унифицированной: схожее отношение к работе, понимание основных принципов организации труда, базовые технические навыки, социальные навыки. Эрнст Геллнер описывал эту логику капитализма как условие для образования унифицированных наций в индустриальных обществах, однако нет никаких причин почему эта логика универсализации рабочей силы должна ограничиваться национальными рамками. В этом смысле капитализм связан с идеей равенства поверх наций.

В то же время, международным компаниям довольно выгодны национальные границы, потому что они помогают сохранять рабочую силу бедных стран дешевой. То есть какой-нибудь корпорации, которая аутсорсит часть производства в условный Пакистан, важно, чтобы классные специалисты из Пакистана оставались у себя на родине, потому что в случае миграции им придется платить больше. Национализм внутри богатых стран выполняет подобную функцию. В каком-то смысле владельцам бизнеса выгодна ксенофобия по отношению к мигрантам, но не потому что они хотели бы, чтобы мигрантов не было, а потому что тем, кого все считают людьми второго сорта, можно платить меньше без всякого общественного порицания.

Эти две логики очевидно приводят к тому, что бизнес, а значит и государство в богатых странах одной рукой вкладываются в развитие бедных стран, а другой рукой пытается удержать их в статусе второсортных. Возможно именно здесь лежит причина того, что США перестает быть мировым гегемоном - просто логика универсализма дошла до того, что они уже не являются единственным центром мирового капитализма, как это было когда-то. Надеюсь, что в новом мире нескольких "центров" не получится так, что странам вроде Беларуси и Польши станет только хуже.

Интересные данные на основе опроса в 18 европейских странах в ходе 8 волн с 2002 по 2017.

В ячейках показано как электорат разных партий отличается от среднего значения по социально-демографическим характеристикам. Например, среди сторонников зеленых на 21% больше людей с высшим образованием, чем в среднем, а среди сторонников либеральных партий - на 9%.

По этим данным видно, что конфликт в политическом поле уже не выстраивается по оси левые/правые. Иначе либералы и радикальные левые оказались бы на разных полюсах.

Вместо этого партии поляризуются вокруг того, что авторы называют расколом вокруг транснационализма (Transnational Cleavage), что соответствует концепции GALTAN, где:
GAL (green, alternative, libertarian) - занимающие транснациональную позицию, за глобализацию, миграцию, гендерное равенство, европейскую интеграцию и др. Чаще горожане, образованные, люди из сферы услуг и умственного труда, молодежь.
TAN (traditionalism, authority, nationalism) - защищающие национальные рамки, антимигрантская позиция, евроскептицизм. Чаще деревня, низкое образование, высокий возраст, ручной труд.

Получается с семидесятых происходил переход от старого лево/правого раскола, основанного на классовой политике к Transnational Cleavage. Долгое время гегемонами оставались партии сверху таблицы: либералы, зеленые, социал-демократы. Однако в последнее десятилетие происходит что-то вроде ответного удара со стороны консервативных сил.

О проблеме национализма

Один из классиков в области социологии наций Эрнст Геллнер своей главной книге буквально на одной странице дает на мой взгляд самую лучшую формулировку проблемы национализма.

Согласно его определению национализм - это идея о том, что границы нации и государства должны совпадать. То есть последовательный национализм - это желать чтобы во всем мире все нации имели свое государство, чтобы все национальные проекты успешно реализовались.

Однако на практике такое невозможно. Число потенциальных наций во много раз больше, чем максимально возможное число государств. Кроме того границы разных национальных проектов часто пересекают друг друга. В итоге национализм - это не только щедрое желание, чтобы другие национальные проекты реализовались, но и неизбежно желание подавить те из них, что противоречат "своему" проекту.

Например, один из вариантов российского национализма заинтересован в подавлении того варианта беларуского национализм, согласно которому Смоленск считается беларуским городом. Это пример не реализованного конфликта и судя по всему это очень распространенная ситуация: особенно в западноевропейских нациях, подавление альтернативных национальных проектов в последнее время происходит достаточно мирно. Однако и за примерами того, что эти не реализованные конфликты рано или поздно могут перерастать в актуальные политические столкновения и даже войны, тоже далеко ходить не нужно.

***

Геллнер про это не пишет, но и внутри одной нации часто сосуществует разные национальные проекты. Проблема начинается когда эти проекты взаимоисключающие и реализация одного означает подавление другого.

Например, в Беларуси существует два основных проекта - национально-романтический и российско-советский. Власть пытается навязать последний и это только подпитывает социальную напряженность и поляризацию. То есть беларусы по большей части либо негативно, либо неоднозначно относятся к тому, что один из проектов стремиться подавить другой.

***

Я вижу два выхода из проблемы национализма.

1) Стремиться создать некий синтетический инклюзивный национальный мегапроект, предполагающий, что ни один из отдельных проектов не может быть полностью реализован. Кажется что-то подобное описывал Генадзь Коршунов.
Думаю такой выход из проблемы национализма в целом возможен, но сложно реализуем. Потому что нация это по определению коллективная сущность и стремление к унификации. Националисты склонны считать, что их взгляды на нацию это не просто их личное дело, а объективная истина про все национальное сообщество. Кроме того, это не решает проблему на международном уровне. Ну и наконец, такое релятивистское отношение к разным проявлениям национального в целом обесценивает их и в самом крайнем случае приводит к следующей опции.

2) Наверно, как на международном уровне, так и на уровне отдельных стран выход все-таки заключается в постепенном отходе национальности как таковой. В конце концов люди не обязаны иметь национальную идентичность или по крайней мере считать ее чем-то политически важным. Самый инклюзивный, самый "мирный" вариант беларуской идентичности - этот тот, который основан на равнодушии к ней.
Понимаю, что сегодня, когда идет война и само существование беларуской нации под угрозой - странно говорить о таком варианте, но возможно национализм - это как раз одна из основ текущего кризиса.
Плюс еще лет 15 назад такая точка зрения была очень популярна, многие утверждали, что развитие информационных технологий и глобализация приведут к постепенному отмиранию наций. Были и конкретные шаги в эту сторону, например, многие элементы Европейского Союза, о котором, к слову, хоть и не в таком виде, но мечтал еще Михаил Бакунин.

Теория программы и оценочные исследования

Продолжаю изучать наверное одно из самых прикладных направлений социологии - оценочные исследования (evaluation research).

Эти исследования служат для того, чтобы понять насколько удачно или неудачно реализуются социальные программы и как их делать лучше. Соответственно, чтобы понять как провести оценочное исследование, нужно понять как проектируются эти программы. В разных источниках это описано немного по-разному, но можно выделить несколько ключевых понятий, раскрывающих суть.

Теория программы (program theory) - это наиболее общее понятие, охватывающее всю совокупность информации о том как будет реализована программа и почему предполагается, что она достигнет ожидаемого результата.

Теория изменений (theory of change) - это социологическое объяснение почему наша программа сработает, грубо говоря - описание социальных закономерностей, на которые она опирается. Например, представление о том, что увеличение плотности и силы социальных связей мигрантов с местными жителями, приводит к тому, что у повышается уровень жизни мигрантов: снижается безработица, вырастает доход, улучшаются жилищные условия и т.п. Теория изменений может в разной степени обоснованной. От простой гипотезы, основанной на здравом смысле, до эмпирически обоснованной закономерности, доказанной в ходе экспериментальных исследований в ходе предыдущих.

Логическая модель (logic model) - это по сути визуализация теории программы. То есть схема программы, где, например, слева активности, которые мы хотим организовать, чтобы знакомить местных и мигрантов между собой, а справа - ожидаемые результаты. Сюда можно добавлять дополнительную информацию, например, требуемые ресурсы или предположения, на основе которых мы предполагаем, что активности приведут именно к этим результатам. Однако эта схема не содержит полноценной теории изменений.

Оценочное исследование строится на основе теории изменений и логической модели. Понимая этот контекст можно задизайнить максимально детальное исследование, проверяющее, оценить не только наличие или отсутствие позитивного эффекта программы, но и выявить детальный механизм достижения этого эффекта. Следовательно можно разработать более полезные рекомендации для будущих программ.

Так, в том примере с мигрантами, можно было бы просто протестировать улучшился ли уровень жизнь благодаря программе. Но также можно углубиться в исследование того, насколько важную роль сыграли ее составляющее. Благосостояние улучшается скорее из-за того, что у мигрантов улучшаются языковые компетенции, что позволяет находить лучшую работу, или скорее из-за того, что новые знакомые из местных рассказывают им о вакансиях? Если дело скорее в языке, то может в дополнение к интеграционным разговорным клубам попробовать провести тренинги по прохождению собеседований?

Что значит быть американцем? О реляционном определении национальной идентичности

Посмотрел презентацию исследования, в котором авторка использует очень похожее теоретическое понимание национальной идентичности, что и в наших исследованиях. Точнее она говорит про "членство", а не про "идентичность", но сути это не меняет.

Авторка предлагает отойти от анализа национальных сообществ как фиксированных групп с четкими границами и от поиска признаков, позволяющих быть частью этих групп. Вместо этого она фокусируется на анализе того как и почему в разных контекстах люди заявляют о себе как о членах этих групп.

Отсюда происходит два важных следствия. Нация перестает рассматриваться как монолитное сообщество, где ты либо внутри него, либо за пределами. Вместо этого подчеркивается, что есть определенная градация: кто-то ближе к некому идеальному представителю нации, а кто-то дальше. Для авторки это особенно важно, потому что она исследует мигрантов, дети которых часто могут говорить что-то вроде "да, я американец, потому что я тут родился, но в то же время я азиатский американец, потому что я не выгляжу как американцы".

Второе важное следствие, это то, что люди заявляют о своем членстве по разным основаниям. Кто-то подчеркивает экономическое участие в жизни сообщества - "мы тут платим налоги", а кто-то место рождения и т.д. То есть мало того, что люди находятся на разном расстоянии от эталонного представителя нации, представление о том, каков этот эталонный человек тоже разное.

Оба эти следствия мы обсуждаем в наших отчетах о беларуской идентичности. Особенно второе - показывая, что есть целые большие национальные проекты, объединяющие довольно разные представления о том что значит быть беларусом.

Конечно, ни мы, ни авторка этого исследования, выдвигая такой подход, не придумали ничего нового. Есть целые области исследований, например, everyday nationalism, в которых изучается как люди в разных ситуация говорят и думают о нации. Уж точно после Роджерса Брубрейкера никого не удивишь реляционным определением идентичности. Поэтому немного странно, что авторка постоянно говорит о своем подходе как о новаторском, противопоставляя его некому "классическому", вместо того, чтобы сослаться на большую традицию исследований наций и национализма, которая стоит за ее подходом.

Еще странно, что она ассоциирует анкетные опросы с тем "классическим" подходом. Она не говорит однозначно, что из ее реляционного понимания идентичности следует необходимость использования именно качественных методов, но так можно интерпретировать ее выступление.

Вряд ли она считает, что идентичность лучше исследовать качественными методами, чем количественными. Это была бы совершенно экстравагантная позиция в контексте сегодняшней социологии, где существует консенсус, что эти группы методов не противопоставлены а дополняют друг друга.

Плюс, если уж говорить о методах сбора данных, то к глубинным интервью, которые использует авторка тоже можно придраться. Потому что согласно реляционному определению, идентичность - это категории восприятия, которые люди используют в разных социальных практиках. Следовательно помещая человека в искусственную среду интервью, мы изучаем не эти реальные практики, а что-то другое. В общем-то как и случае с анкетными опросами.

Наконец, просмотр презентации натолкнул меня на мысли о моих колониальных предрассудках. Потому что от человека, работающего в топовых американских университета, я ожидал чего-то гораздо более крутого. Да, она сделала классное исследование, но оно ничем не лучше того, что мы делаем исследуя беларускую идентичность.

Просто гениально. В "Различение: социальная критика суждения" Пьер Бурдье называет интеллектуалов "бедными родственниками" буржуазии. В том смысле, что буржуа - это доминирующие группы господствующего класса, поскольку в их структуре капитала преобладает экономический, а интеллектуалы - это доминируемые группы господствующего класса, поскольку у них основным активом является культурный капитал.

Если по отношению к буржуазии интеллектуал - это бедный родственник, то можно ли сказать, что по отношению к угнетенным - это блудный сын? Он ушел от массовой культуры своих собратьев по экономическому положению. Однако и в буржуазный гедонизм влиться не получилось. В таком случае, возвращение блудного сына - это вернуться к культуре угнетенных и стать органическим интеллектуалом как завещал Грамши. А мне кажется лучше, в стиле Бурдье, превратить свое подвешенное состояние в преимущество и служить интересам угнетенных из позиции относительной автономии.

YouTube подкинул мне в предложку видео "Як адрадзіць беларускую мову?", а у меня как раз есть гипотеза на этот счет

Национальные языки возникают и распространяются вместе с возникновением наций, то есть в Новое время. Появляется массовое книгопечатание и пресса, что позволяет массово распространять язык - не только среди элиты, а среди всего населения. Вместе с тем возникает производственная необходимость в общем, унифицированном языке: появляются фабрики, где важно чтобы массы рабочих были минимально грамотны и понимали друг друга чтобы эффективно работать за станками. Плюс по разным причинам государству модерного типа тоже важна унификация языка в своих границах.

В итоге получается, что национальный язык - это один из элементов модернизации. "Идеальная случай" - это когда национальный язык один и он создан на базе какого-то из локальных языков, на которым говорит часть населения.

Беларусь не совсем подпадает под этот идеальный случай, потому что современная беларуская нация и ее государство вскоре после создания оказываются подчинены советской империи. В этом смысле Беларусь оказывается частью общесоветского проекта модернизации и поэтому национальным языком становится русский. В деревне можно продолжать говорить по-беларусски, но если хочешь поучиться в университете, переехать в город, стать инженером, квалифицированным рабочим или партийным деятелем - придется учить русский. То есть русский оказывается более привлекательным, он ассоциируется с современностью и жизненными перспективами. Отголоски этого процесса есть и сейчас. Например, в нашем недавнем исследовании видно, что беларуский язык до сих пор часто ассоциируется с "сельским" и это считается негативным атрибутом. Я даже лично знаю людей из моей деревни, которые изначально разговаривали на трасянке, но когда поступали учиться в Минск, то переходили на более литературный русский.

Так вот, сегодня мы живем в период перехода к постиндустриализму. Возможно, по аналогии с переходом к индустриализму, текущий технологический сдвиг тоже приведет к большим изменениям в культуре. Так что моя гипотеза заключается в том, что у беларуского языка есть шанс возродиться, если он станет языком, который в работе будут использовать условные айтишники и биоинженеры. Остальные подтянутся.

Кстати, Майкл Буравой трагически погиб чуть более месяца назад. Его сбила машина на пешеходном переходе и водитель уехал с места преступления. Замечательному ученому и лектору, автору мощной идеи "публичной социологии" было 77 лет.

Marxism Engages Bourdieu

Интересная лекция Майкла Бурового, в которой он сравнивает теории культурного и идеологического господства Пьера Бурдье и Антонио Грамши.

По Грамши это господство реализуется через идеологическую борьбу в гражданском обществе. Для него эта сфера призвана обеспечить общественное согласие, смещая фокус угнетенных с их реальных классовых интересов на мнимые интересы "всего общества". Такое согласие достигается в том числе за счет того, что гражданское общество обладает кажущейся автономией от государства. Оно якобы представляет универсальный, внеклассовый интерес, хотя на самом деле формат и границы дозволенного гражданскому обществу контролирует государство через свои законы.

Грамши пишет о традиционных интеллектуалах, которые претендуют на служение объективной истине. Тем самым они повторяют логику гражданского общества, делая вид, что поверх классовых различий есть некий универсальный, общий интерес.

В отличие от Грамши, по Бурдье культурное господство реализуется гораздо более неосознанно: через усвоение подчиненными классами взгляда на жизнь, который предотвращает вертикальную мобильность. Это происходит во время первичной социализации в семье и близком кругу общения, где люди усваивают манеры, языковые практики, вкусы, стили потребления. Как беарнские холостяки, у которых их крестьянский статус проявляется во всем - вплоть до походки. Этот механизм наиболее явно виден в системе образования, где под видом меритократического отбора по способностям или достижениям, происходит отбор только тех, кто в достаточной мере освоил господствующую культуру. Для иллюстрации попробуйте представить, что условный человек, разговаривающий на трасянке со всеми остальными атрибутами его культуры, успешно окончил престижный факультет вроде ФМО в БГУ. Это сложно представить, хотя формально использование трасянки в университете не запрещено.

В теории Бурдье открытая идеологическая борьба в стиле Грамши тоже есть, но она происходит в специальном политическом поле, недоступном большинству. Это значит, что угнетенные классы не способны к непосредственному критическому осмыслению системы. Как шутит, Буравой, согласно Бурдье, критически осмыслить миропорядок могут только социологи, а вернее только тусовка вокруг Бурдье. То есть для Бурдье важна относительная автономия социальных ученых, возможность посмотреть на систему "со стороны", и в этом смысле, в терминологии Грамши он является традиционным интеллектуалом.

Грамши, наоборот, считает что спонтанная, еще не идеологизированная культура угнетенных классов содержит в себе истинное представление о системе. Поэтому задача органических интеллектуалов, которых он противопоставляет традиционным, - это встать на спонтанную точку зрения рабочих и с этих позиций начать борьбу в сфере гражданского общества.

---

Хотя мы привыкли думать, что режим Лукашенко держится на голом насилии, это уже не так. Возможно это было правдой в конце лета 2020, но сейчас исследования показывают, что есть вещи в беларуском государстве, которые многим нравятся или как минимум являются поводом, чтобы смириться с текущим порядком. Именно для исследования и осмысления подобных вещей лучше всего подходят теории идеологического господства вроде тех, что предложены Бурдье и Грамши, а потом развиты многочисленными последователями. Сейчас вместо них используется совершенно кволая концепция "социального контракта".

Мне гораздо ближе подход Бурдье, чем Грамши. Я не согласен с марксистским предположением, что только классовые интересы реальны, а любые универсалистские требования - это только ширма. Например, интересы вокруг экологии и прав человека - это не менее реальные вещи. Еще мне важна относительная автономия социальной науки, как и, например, искусства, что является важным завоеванием в борьбе с государством. Кроме того, идея, что угнетенные классы спонтанно обладают правильным пониманием системы - это просто спекуляция, в ходе которой мы довольно произвольно называем правильным то, что нам нравится в их взглядах и буржуазной идеологией то, что не нравится.

На графике показано сколько беларусов называли указанные медиа среди основных источников информации по общественно-политической тематике. Можно было выбрать несколько вариантов ответа.

В 2005 году среди таких источников доминировало телевидение, хотя половина населения также использовала газеты.

Спустя почти 20 лет к телевидению стали обращаться за общественно-политической информацией примерно полтора раза меньше людей, а аудитория газет сократилась более, чем втрое. При этом возникли и распространились новые медиа: около половины беларусов теперь предпочитают контент новостных порталов, треть потребляет информацию в соцсетях и четверть - в мессенджерах.

Однако новые медиа не стали доминирующим источником: к 2024 сложилось скорее многообразие источников. Доля телевидения почти такая же, как новостных порталов, а соцсети и мессенджеры хотя и используют в 2-3 раза чаще, чем газеты и радио, последние не исчезли полностью.

Глядя на эту динамику важно учитывать, что основанная на типе носителя классификация медиа постепенно теряет смысл. Например, цифровое телевидение становится все более интерактивным и часто представлено онлайн, радио тоже можно слушать на сайтах. В то же время технические различия внутри используемых на графике категорий имеют важные социальные последствия: например, различия между фейсбуком и тиктоком.

Кроме того, традиционные медиа чаще используют люди старшего возраста.

Так что скорее всего мы живем в период, когда традиционное централизованное телевидение еще остается одним из ключевых источников, но постепенно оно перестанет быть политическим фактором. В образующимся многообразии источников станут более важными другие технические различия, вроде особенностей алгоритмов.

Данные взял из Социологического альманаха, стр. 176

Сегодня в Лодзи прошла анархо-феминистская манифестация, организованная местным профсоюзом и ассоциацией квартиросъемщиков. Помимо лозунгов в поддержку гендерного равенства, звучало много социальных требований, включая индексацию зарплат в бюджетном секторе, ремонт коммунального жилья, улучшение условий жизни студенток и студентов.

Очень рад, что в городе проходят такие демонстрации, а не какие-нибудь шествия в защиту традиционных ценностей, как можно было бы ожидать в контексте глобального правого поворота. Даже старый анархистский лозунг "Солидарность - наше оружие" звучал для меня совершенно по-новому в условиях, когда с разных сторон пытаются навязать идею, что политика должна строиться вокруг силы и денег, а не вокруг достижения общего блага.

На демонстрации я насчитал примерно 80 человек. Звучит будто мало, но это хороший показатель для Лодзи, если сравнить с тем, сколько людей обычно приходят на политические акции. Например, чуть более года назад крупнейшая в стране оппозиционная партия Право и Справедливость тоже собрала примерно 100 человек на свою акцию.

Фото: Dziennik Łódzki

У Трампа в США почти такой же approval rating как у Зеленского в Украине, сейчас 48% американцев поддерживают то, что он делает.

Однако по идее сразу после выборов у президента должна быть гораздо более высокая поддержка, которая обычно падает только со временем. Чем дальше от избирательной кампании - тем больше люди разочаровываются в политиках. Это видно на примере Байдена, который начинал с 52% "одобрения" и 36% "неодобрения" и только спустя 8 месяцев правления эти показатели сравнялись.

Трамп же изначально начал с мизерного перевеса доли сторонников над долей противников. Скорее всего мы очень быстро увидим, что большинство американцев его скорее не поддерживают, чем поддерживают.

Взаимодействие в беларусском гражданском обществе: (ни)когда ты не будешь один

Наконец дошли руки внимательно прочитать исследование 2024 года, где BIPART проанализировали взаимодействие между организациям гражданского общества. Выводы исследования основаны на данных 14 интервью с участниками и участницами организаций беларуского гражданского общества, которые вовлечены в разные форматы межорганизационного сотрудничества.

Авторы выделяют семь типов такого взаимодействия:
- системное взаимодействие в рамках международных структур
- широкое движение, как сотрудничество в рамках отдельных сфер, например, правозащиты или экологического движения
- институциональное взаимодействие, которое включает создание зонтичных структур, коалиций
- партнерство, которое образуется для реализации отдельных совместных проектов
- ситуативное взаимодействие, например, в рамках общих мероприятий
- коммуникация, то есть среди членов организаций налажено общение, например, через общие чаты
- практическое взаимодействие, например, когда используют общий офис чтобы экономить ресурсы.

Характер взаимодействия зависит от локализации организаций. Те, что работают в изгнании чаще объединены в формальные структуры регулярного сотрудничества, тогда как работающие внутри страны взаимодействуют главным образом для реализации отдельных проектов через неформальные связи отдельных активистов и активисток.

В целом в беларуском гражданском обществе, особенно за границей, большой запрос на объединение, но есть и барьеры. Например, некоторые до сих пор рассуждают о возвращении в Беларусь, соответственно не создают долгосрочной стратегии работы в новых условиях, для реализации которых можно было бы организовываться совместно с другими и инициативами.

В гражданском обществе существуют де точки зрения на то, как в будущем должно развиваться межорганизационное взаимодействие. Сторонники вертикального подхода выступают за укрепление формальных связей среди различных организаций, формулирование общих политических целей и объединение вокруг общей лидерской структуры. Сторонники горизонтального подхода больше ориентированы на объединение вокруг достижения конкретных целей в работе со своими целевыми группами и межорганизационное взаимодействие видится для них способом повышения эффективности этой работы.

О проблемах общественных организаций в изгнании

Почитал дискуссию беларуских активисток и активистов об организационных проблемах, с которыми они сталкиваются, действуя за пределами Беларуси. Многие темы, о которых они говорят также обсуждаются и в исследованиях, например, в тех, которые публикует BIPART. Среди них:
- проблемы географической распределенности коллективов
- наличие, отсутствие или сложности с официальной регистрацией
- уровень сотрудничества между разными инициативами
- ориентация на людей за границей или внутри Беларуси.

В дискуссии также подняли ряд тем, которые я не встречал раньше в исследованиях. Они касаются главным образом работы с целевыми группами: на кого ориентированы организации, стремится ли они вовлечь свою целевую группу в активность, удается ли организациям оставаться релевантными. В этих рассуждениях я почерпнул три взаимосвязанные идеи, которые мне показались интересными:

1) Неучастие многих беларуских мигрантов в гражданских активностях может быть связано с неравенством культурного капитала. Часто участие или неучастие в активностях - это не вопрос упрощенно понятой политизации/деполитизации, а вопрос культурной дистанции. Например, я бывал таких беларуских выставках и поэтических вечерах, после которых мне больше не хотелось ходить на подобные мероприятия, просто потому что мне не хватает образования в этой сфере и художественного вкуса, чтобы мне это было интересно. Кроме того, быть активной частью комьюнити - это часто означает не только в чему-то участвовать, но проявлять инициативу. В этом случае культурная дистанция еще больше. Про это хорошо сказала Валерия Хотина: "Женщина работала в Беларуси, скажем, воспитательницей в детском саду – стала работать продавщицей в «Жабке». С большой вероятностью она будет просто дальше приходить на организованные кем-то протесты или мероприятия, а не генерировать свои". То есть не у каждого есть достаточно знаний, навыков и в целом культурной предрасположенность к тому, чтобы быть частью активной диаспоры.

2) Организации могут предлагать очень разные форматы участия и это напрямую сказываются на желании людей включаться в активность. Бывают организации, которые по сути предлагают только наблюдать за их деятельностью и возможно такая роль препятствует тому, чтобы люди оставались в орбите таких организаций надолго, хотя бы потому, что за интерес людей таким организациям приходится конкурировать со всей индустрией развлечений. В то же время форматы участия, которые предполагают активные действия различаются по степени сложности этих действий, насколько высокий порог входа и есть ли специальные механизмы, помогающие преодолеть этот порог. Было бы интересно классифицировать организации в зависимости от типа форматов участия, которые они предлагают и посмотреть какие из них в итоге эффективнее реализуют свою миссию.

3) Инициативы могут быть организованы вокруг идентичности, как например, еженедельные акции против Лукашенко в Варшаве или кружки по изучению беларуского языка. В тоже время они могут быть организованы вокруг материальных интересов, как, например, организации, помогающие с легализацией в новой стране. Здесь мне кажется перспективной идея Валерии Хотиной, которая объединяет идентичностный и материальный аспекты: "мы сейчас трудовые иммигранты и на нас влияет то, что, например, в Польше их часто не нанимают по трудовым договорам, а просто по договорам подряда. Мы не защищенные. И никто об этом не хотел думать. Была возможность присоединиться к польскому профсоюзу в качестве беларусской структуры защиты трудовых иммигрантов". Мне кажется при достаточных усилиях в продвижении эта идея нашла бы хороший отклик.

Понятно, что эти идеи - только интуиции и гипотезы, но мне кажется их можно развивать и пробовать использовать в будущих исследованиях. Во всяком случае мне понравилось, что дискуссия не зацикливалась на проблемах финансирования и безопасности, потому что структуры гражданского общества должны быть в первую очередь эффективными и релевантными, чтобы люди были готовы тратить на них деньги и рисковать безопасностью, участвуя в них.

Гендерная политика, европеизация и дефицит демократии в Польше

В статье 2019 года, опубликованной в одном кембридском журнале, утверждается, что критика гендерной политики государства со стороны правых хорошо воспринималась в польском обществе потому, что в ней было зерно истины. А именно, правые указывали на недемократический характер внедрения этой политики: государственные бюрократы и эксперты в рамках невыборных органов реализовывали свои программы без какого-либо обсуждения с общественностью.

В качестве примера авторка статьи разбирает громкий скандал в 2013 году вокруг проекта Równościowe przedszkole (Детский сад равенства). Суть в том, что ряд детских садов в Польше начали практиковать воспитание, которое бы не навязывало детям гендерные роли. В этом начинании они опирались на брошюру, выпущенную местными феминистками на деньги одного из европейских фондов и поддержанную государством. Это вызвало бурю негодования со стороны родителей, которую подхватили правые политики и публицисты. Например, Grzegorz Strzemecki, который стал писать об этом книги. Правые утверждали, что в Польше произошла тихая революция сторонников "гендерной идеологии", которые захватили государство и что родители больше не могут влиять на способ воспитания их детей.

В статье также утверждается, что эта гендерная политика была частью более общей ситуации дефицита демократии в Центральной и Восточной Европе в контексте "европеизации". То есть когда государство реализует различные программы просто потому, что они являются требованиями Европейского Союза, а не потому, что соответствуют демократической воле народа. В статье авторы ссылаются на исследования, где подробнее раскрывается суть этой недемократической "европеизации".

Однако то, что гендерные политики Польши были частью этого процесса остается не доказанным. То есть они просто не приводят убедительных аргументов, кроме того примера с детскими садами. Ведь даже если та брошюра была профинансирована одним из фондов ЕС, где учет гендерного аспекта обязателен, то существуют десятки, если не сотни других фондов и явно правые консерваторы могут найти деньги, чтобы выпускать собственные "антигендерные" брошюры. Кроме того, не совсем понятно почему фонды ЕС тут рассматривается как субъект, который навязывал гендерные принципы, ведь они могли быть скорее ресурсом для местных организаций гражданского общества и феминистского движения, которые этими деньгами с удовольствием пользовались.

В целом статья основана на предположении, что если какую-то программу или политику реализует неизбираемые органы, бюрократы, то это недемократический процесс. Однако бюрократы выступают только инструментом в руках избранных политиков. Так что государственная поддержка гендерных политик была результатом не "тихого переворота", а того, что люди на выборах проголосовали за профеминистские партии. Например, в тот период вице-маршалком польского сейма была открытая феминистка Wanda Nowicka.

При этом сам вектор критики в этой статье мне кажется очень правильным. Скорее всего это правда, что соединенная с социальным неравенством представительная демократия предлагает слишком мало форматов политического участия, что и делает многих людей склонными верить в различные теории заговора и воспринимать идеи правых. То есть не смотря на то, что многие голосуют на выборах раз в несколько лет, большую часть времени политикой заменяется маленькая группа профессионалов, деятельность которых многим сложно понять, не говоря уже про то, чтобы на нее влиять.

Однако без прямого разговора о проблемах представительной демократии и противопоставления ей различных вариантов прямой и партисипативной демократии, эта статья выглядит будто авторка просто не до конца понимает как работает государство модерного типа.

Традиция отчаяния и социализация сельского хозяйства (продолжение)

Либертарные и авторитарные социалисты предлагали две разные варианты социализации алжирского сельского хозяйства, освобожденного от французских колонизаторов. По мнению Бурдье и Саяда обе программы не учитывают сложившуюся в среде крестьян противоречивую культуру "раскрестьянивания", видя только одну из сторон противоречия. В этом смысле обе политические силы опирались на идеалистическое, не соответствующее реальности представление о крестьянах.

Либертарные социалисты подчеркивали желание крестьян снова статья хозяевами на своей земле и предлагали передать хозяйство в собственность органов самоуправления. Такая позиция была представлена, например, анархистом Даниэлем Геренем, на которого ссылаются авторы статьи. По мнению Бурдье и Саяда предложение либертарных социалистов не учитывало, что если крестьяне не будут индивидуальными собственниками, то они не почувствуют себя "хозяевами" и продолжат вести себя как наемные рабочие, отдавая управление кому-то другому. Плюс у них нет навыков и знаний для управления сложным хозяйством. В результате анархисты придут к противоположной ситуации, от той, которую они декларируют в качестве цели: постепенно выделится новый класс управленцев, в руках которых будет находиться сельское хозяйство.

Авторитарные социалисты подчеркивали требование безопасности и стабильность, что крестьяне хотят получать достойную оплату за свой труд. Однако в качестве средства авторитарные социалисты по сути предлагали просто заменить колониальную администрацию на новую бюрократию. В результате не многое изменилось бы: снова возникнет неравенство и "декрестьянизация" только усилится.

Вместо этого Бурдье и Саяд считали, что необходима программа, которая учитывала бы, что культура крестьян на микроуровне может меняться медленнее, чем происходят структурные изменения на уровне законов и административных процедур. Поэтому авторы статьи предлагали два поинта:
- Вмешательство централизованной власти в лице профсоюзов, экспертов или бюрократии не избежать. Оно нужно для того чтобы помочь крестьянам организовать и модернизировать производство.
- В то же время необходимо запустить масштабную образовательную программу, которая по сути помогла бы крестьянам воспитать в себе новую культуру, помочь им разобраться с мировоззренческими противоречиями, с которыми они сталкиваются.

В этом смысле Бурдье и Саяд были скорее на стороне анархистов, соглашаясь с их целью организации самоуправления, но выступая за более реформистские средства. В истории так делали и многие анархисты, предлагая разные варианты переходных периодов.

Судя по всему после переговоров с Трампом поддержка Зеленского в Украине только выросла.

В этих данных странно, что украинцы считают Беларусь вражеской страной чаще, чем Северную Корею, с которой находится в состоянии войны

Криза у стосунках Трампа і Зеленського об’єднала українців. Результати соцопитування після зустрічі Президентів США та України в Білому домі.

Gradus Research опитали українців одразу після напруженої зустрічі Трампа і Зеленського в п'ятницю. Ось головні результати:

🟠 46% українців впевнені, що ми зможемо продовжувати боротьбу навіть без американської допомоги
🟠 США вже не в топі дружніх країн, спустившись до другої половини списку (між Румунією і Угорщиною)
🟠 Approval Rating Зеленського зріс до 49%
🟠 58% проти проведення виборів під час війни (минулого тижня — 52%)
🟠 Українці все ще сподіваються на завершення війни до кінця 2025 року

Детальніше з результатами дослідження можна ознайомитися на сайті: https://gradus.app/uk/open-reports/ukrainians-are-ready-continue-resisting/

А також у медіа:
Newsweek, Forbes Ukraine, Interfax Ukraine, NV

Традиция отчаяния и социализация сельского хозяйства

В 1962 году, после восьми лет национально-освободительной войны, Алжир объявляет независимость от Франции и еще через два года французы выводят войска. Спустя короткое время после этого Абдельмалек Саяд и живший долгое время в Алжире Пьер Бурдье выпустили статью, в которой исследовали положение алжирских крестьян, с которым новой власти приходилось иметь дело в попытках социализации сельского хозяйства. Англоязычная версия статьи называется Colonial rule and cultural sabir.

Результатом колониальной политики Франции стало то, что авторы называют "раскрестьяниванием" крестьян. Это слово с помощью которого авторы описывают ситуацию, в которой оказываются крестьяне, вырванные из традиционных условий жизни в результате насильственных переселений, урбанизации, войны, репрессий и навязанного колониальной администрацией перехода от натурального к рыночному хозяйству. Например, французы переселяли крестьян из плохо контролируемых районов, чтобы лишить армию национального освобождения ресурсов и поддержки, вывести население из-под ее влияния. В результате крестьяне оказывались в совершенно по-новому организованной среде с точки зрения разорванных социальных связей, и даже на уровне чуждой им ровной как под линейку планировки поселений. Другой пример, это насаждение рыночных принципов в аграрном секторе экономики с помощью юридических и административных мер, не учитывающих особенностей традиционной крестьянской культуры. В результате колонизаторы, которым рыночные принципы хорош знакомы легко обходили местных крестьян, которые быстро беднели и из собственников земли становились наемными батраками.

Возникшие в результате всех этих процессов "раскрестьяненные" крестьяне находились посреди противоречия двух систем: старой "традиции предков" и нового рационального капитализма. Такой крестьянин не может жить по традиционным правилам, но не может и переключиться на капиталистическую рациональность. Например, традиция требовала бы делать ротацию посевов, чтобы земля сохраняла плодородие, а рациональность, требовала бы переделать земли в пастбища и продавать скот на рынке т.к. это выгоднее. Но "раскрестьяненный" крестьянин, находящийся в крайней бедности, будет выращивать пшеницу без ротации просто чтобы прокормить себя, потому что у него нет излишка, ни чтобы организовать ротацию, ни чтобы вложиться в переход на животноводство. То есть крестьяне не принимают модернизацию не потому, что они консервативно следуют традициями, а потому что модернизация насаждается таким образом, что не учитывает их ситуацию.

В результате "традиция предков" заменяется не на капиталистическую культуру, а на "традицию отчаяния": крестьяне осознают "как нужно", но знают, что они не могут следовать этим правилам. Это противоречие проявляется, например, в отношении к труду. Согласно "традициям предков", труд - это долг перед обществом и дело чести. Труд в рациональном капитализме - это вопрос продуктивизма и получения наибольшего дохода. Однако "раскрестьянизированный" крестьянин согласно "традиции отчаяния" живет в какой-то смеси этих двух логик: с одной стороны работая, потому что нужно быть "при деле", с другой стороны получает низкую зарплату и ни про какую честь в глазах сообщества речь уже не идет.

То есть это уже не традиционный крестьянин, хозяин на своей земле и часть общины. Это и не новый рациональный, индивидуалистичекий и фермер-инноватор, который должен был возникнуть в результате модернизации. С такой ситуацией приходится иметь дело молодому алжирскому правительству, которое рассматривает идею социализации сельского хозяйства, о путях которой спорят либертарные и авторитарные социалисты. Как этот спор видят Бурдье и Саяд напишу в следующем посте.

Пьер Бурдье "Холостятская жизнь и положение крестьянина"

Когда в 1950-х и начале 1960-х Бурдье на своей родине в Беарне проводит исследование, от многих местных он слышит, что крестьянское общество в кризисе, поскольку сейчас в деревнях стало много холостяков. Хотя статистика говорит, что число браков действительно уменьшилось, это динамичный показатель, который регулярно то увеличивается, то снижается.

Чтобы понять причины происходящего Бурдье собирает интервью и анализирует структуру брачных обменов. Суть ее заключается в том, что брак - это не личное дело человека, а дело всей семьи. Его основная цель - успешно передать крестьянское имение старшему сыну, обеспечив таким образом продолжение фамилии, рода. На самом деле наследство получают все дети, но только старший сын наследует хозяйство, а остальные получают приданое - скорее компенсацию за то, что основное имущество достается старшему сыну.

Так что женить старшего сына куда важнее, чем младших и семья задействует для этого разные ресурсы. Например, в этом контексте важно, что в деревне все всех знают и постоянно обсуждают сплетни друг про друга. Эта информация, основываясь на которой можно подобрать подходящую пару.

Именно "подобрать", потому что есть много ограничений по поводу того кто на ком может жениться. Например, почти невозможно представить себе брак сына-наследника и дочери-наследницы, потому что в таком случае одно из имений придется продать. Кроме того, с точки зрения уровня богатства и статуса это должны быть примерно равные семьи, хотя ситуации когда мужчина богаче женщины - приветствуются, а наоборот - нет.

В итоге получается, что типичный холостяк - это младший сын из более бедной семьи. То есть вместо наследуемого имения он получает приданое и это приданое небольшое, что еще сильнее сужает круг потенциальных жен.

Этот анализ позволяет Брудье объяснить почему именно эта категорий мужчин чаще становится холостяками, но еще не позволяет понять почему холостяков в последнее время стало больше. Здесь от анализа структуры Бурдье переходит к анализу практик микроуровня, в частности, крестьянского бала. Хотя здесь, как будет видно дальше, микроуровень для Бурдье еще не ценен сам по себе, а только как проявление структурных изменений.

Дело в том, что балы, которые проходят в чуть более крупных, урбанизированных поселках являются местом, где можно найти брачного партнера самостоятельно, не через семейные каналы. На эти балы регулярно приходят холостяки, однако они почти никогда не танцуют. Дело в том, что они понимают, что они unmarriageable (непригодны для брака) по меркам этой более урбанизированной культуры. Весь их внешний вид выдает в них крестьян: "даже в парадных туфлях у них походка словно в тяжелых сапогах", а идут они "будто по вязкой грязи, а не по центральной улице". Женщины, которые в результате социализации более приучены обращать внимание на манеры и которые связывают с городской культурой надежды на освобождение, быстро считывают эти знаки статуса. Затем мужчины интернализируют этот городской взгляд на себя, поэтому они и сами не хотят танцевать на балах.

В результате, из-за того, что женщины и мужчины с разной скоростью осваивают модернизацию, часть мужчин обречены оставаться холостяками. Поэтому неспроста именно текущий рост количества холостяков беспокоит крестьянское общество - в нем ощущается конец традиционной крестьянской культуры. Все это происходит на фоне начала сексуальной революции и зарождения второй волны феминизма в крупных городах.

Опубликовали нашу презентацию исследования национальной идентичности. Так что кто не был на ней, можете посмотреть в записи.

Тут текст исследования, в этот раз он гораздо меньшего объема - всего 30 страниц. Если для кого-то это все равно много, то в начале каждого раздела есть краткие резюме, можно просто почитать их и посмотреть диаграммы.

По содержанию, я все, что хотел, сказал на самой презентации, только добавлю короткий комментарий про название сегмента "Сознательные". Название не означает, что эти люди что-то осознали, а другие нет. Или что они более "сознательно" в смысле "ответственно" подходят к своей идентичности. Например, Советские даже больше, чем сознательные гордятся тем, что они беларусы, а интерес к национальной тематике у них примерно равный. Название "Сознательные" - это скорее отсылка к лексике самого национально-романтического проекта, мне кажется оно быстро дает понять какие взгляды имеются в виду. Кроме того, это название остается с 2020 года и если его поменять, то это может создать путаницу для части читателей.

🇺🇦 Авто для Аеророзвідки

Привіт! Ми — підрозділ аеророзвідки Інтернаціонального Легіону ГУР МО. Серед нас є учасники антиавторитарного руху з різних країн, які з перших днів війни приєдналась до боротьби. Зараз ми виконуємо бойові завдання на одному з напрямків Запорізького фронту. За минулий рік ми брали участь у боях за Часів Яр, Куп’янськ, Харківщину, а також у кількох операціях у прикордонних областях.

Наша робота вимагає постійних переїздів, а разом із ними — перевезення великої кількості обладнання: генераторів, екофлоу, обігрівачів, ноутбуків, моніторів, акумуляторів, кабелів, маскувальних сіток та іншого спорядження, без якого неможлива ефективна робота. Техніка швидко зношується через безперервне використання 24/7, особливо взимку, тому нам постійно доводиться возити із собою великий запас усього необхідного.

Щоб забезпечити стабільну логістику та оперативність наших дій, ми збираємо кошти на Volkswagen Transporter — авто, яке чудово зарекомендувало себе на фронті та понад 10 років допомагає українським військовим.

Наша ціль: 10000 євро

Реквізити для допомоги:
🎯 Ціль: 435 000 ₴
PayPal: hellen.dombrovska@gmail.com
🔗Посилання на банку: https://send.monobank.ua/jar/6Lwa5N1yyi
💳Номер картки: 4441 1111 2175 8274

Дякуємо всім, хто підтримує нас у цій боротьбі!

Типы исследований, направленных на оценку эффективности социальных программ и кампаний

В статье про evaluation research, которую я недавно упоминал также приводится классификация исследований в зависимости от цели.

1) Оценка процесса (process evaluation) - этот тип исследований отвечает на вопросы что, для кого и как было сделано. Позволяет понять реализовалась ли программа согласно задуманному плану. В качестве методов сбора данных тут чаще используют прямое наблюдение, опросы, анализ отчетности.

2) Оценка результатов (outcome evaluation) - в ходе этого исследования оценивается импакт программы, то есть произошли ли в обществе те изменения, которые задумывались. Главным образом на этом этапе применяются три дизайна, которые я упоминал в прошлом посте.

3) Первичная оценка (formative evaluation) - быстрый фидбек о ходе реализации программы. Часто проводится в начале реализации программы, чтобы на основе первого опыта практической реализации извлечь уроки и внести изменения до реализации основной части программы. В ходе этого исследования может оцениваться как результативность программы, так и процесс ее реализации.

4) Анализ экономической эффективности (cost-effectiveness) - позволяет оценить стоил ли полученный результат вложенных усилий и затраченных ресурсов.

Такие комплексные оценочные исследования могут себе позволить только крупные организации, но интересно делают ли что-то подобное небольшие низовые организации.

Главный анархист Беларуси (по моим оценкам) прокомментировал данные опроса, согласно которым в стране до 6% разделяют идеи анархизма. Комментарий, как по мне, получился слишком громоздкий, токсичный, догматичный и пафосный. Однако я рад, что он не проигнорировал неудобные цифры и порассуждал о них. Чтобы прочитать полный комментарий переходите по ссылке, он состоит из нескольких постов

Товарищ настойчиво просил сделать рекламу его каналу дать комментарий по исследованию. В особенности по цифрам потенциально разделяющих идеи анархизма.

Так что вываливаю свое экспердное мнение.

Во-первых, стоит обратить внимание на тот фактор, что если бы, например, я был сейчас в Беларуси, то я бы дважды подумал, прежде чем рассказать о своих политических взглядах неизвестным людям. Но думаю, что у социологов есть некие показатели, которые учитывают это.

Во-вторых стоит учитывать массовое отсутствие политической грамотности среди население, что выкармливалось долгими десятилетиями и дало результат. Мне кажется оттуда и получается, что 30% респондентов, ответивших что симпатизируют идеям анархизма, одновременно симпатизируют монархизму😁

Уровень образования кстати тут тоже не многое решает, потому что мы понимаем, что получение высшего образования в Беларуси это скорее формальность (об этом отдельно позднее).
Пример: образованный человек, занимающий вполне приличную должность, когда узнал, что я анархист, спросил: "а, так это же вы приезжих не любите?" Я был обескуражен, мягко говоря. Занавес. Это я вот про это☺️

Оставим. Товарищ попросил прокомментировать именно столь малый процент восприимчивости к анархическим идеям.

Но я в принципе не согласен с такой оценкой цифры, т.к. честно говоря, ожидал меньшего, учитывая множество факторов, о которых немного позднее.

Опять же, я рассматриваю общество с той позиции, что подавляющее большинство - это инертная масса, которая будет качаться в ту сторону, за которой они увидят инициативу и силу. Хороший пример здесь "нетунеядские" протесты 2017 года, где анархисты неожиданно для самих себя оказались в самом авангарде.

Далее более детально👇

Почему социальная мобилизация за женские репродуктивные права в Польше проиграла?

На самом деле я не знаю, просто прочитал статью под таким заголовком и решил поделиться впечатлениями.

Как уже понятно, текст не отвечает на вынесенный в заглавие вопрос. В результате анализа авторы просто говорят, что женское движение не добилось целей потому что "не было такой возможности": его противники оказались сильнее. То есть в ответ на массовые протесты женщин в 2016 и 2020-2021 церковь, про-лайф группы и правящая партия успешно использовали свои возможности влиять на умы людей и государственные репрессии, чтобы подавить движение. В этом выводе нет ответа на вопрос "почему?", вместо объяснения он содержит скорее тавтологию, потому что проигрыш - это и есть ситуация, когда противник оказался сильнее.

Дело скорее всего в неправильном выборе теоретической рамки. Авторы опирались на political opportunity theory (POT), которая в возникновении и успехе социальных движений большое значение придает наличию каналов, для реализации его целей: трений в элитах, слабости репрессивного аппарата и др. Проблема такой логики в том, что социальное движение может не пользоваться возможностями, а создавать их, в том числе явочным порядком. Примером может служить мобилизация в Беларуси против закона о тунеядцах в 2017 году. Чтобы принудить Лукашенко отменить закон в его изначальной форме, протестующие успешно использовали массовые демонстрации по всей стране. Однако вопреки POT эти демонстрации были нелегальными и фактически протестующие не использовали уже существующую возможность, а явочным порядком сами ее создали. К слову, в POT есть и более интересные идеи, например, я раньше упоминал, что она классно описывает что с точки зрения внутренней организации обычно делают социальные движения чтобы достигнуть успеха.

Кроме того, даже если оставаться в рамках их фреймворка, авторы мне кажется немного переворачивают последовательность событий. В обоих случаях движения возникали как ответ на попытки властей ужесточить антиаборцийное законодательство. То есть не было такого, что возникает движение, а потом оказывается, что противники сильнее и нет "возможности" реализовать цели. Наоборот, движения возникали скорее как реакционные течения, которые стремились помешать пролайферам реализовать свои "возможности".

Тем не менее статья мне показалась интересной. Я регулярно наталкиваюсь на обсуждение темы абортов в Польше и всегда чувствую, что не до конца понимаю контекст. Эта статья прекрасно помогает восполнить пробел: тут приводится краткий и хорошо структурированный обзор изменений в сфере права на аборт за последние 70 лет. Для меня, например, было новостью, что в начале существования просоветского режима в Польше аборцийный закон был достаточно либеральный и только в 1956 году католическая церковь смогла протолкнуть ограничения в пику советскому проекту модернизации. Затем в 90-х во время демократического режима эта линия продолжилась, когда в общественных дебатах использовали аргумент, что нужно ограничить аборты чтобы избавиться от наследия просоветского режима.

Демонстрация в поддержку Украины. Анархистский блок. Варшава. [PL]

📍 Посольство Украины в Варшаве, ul. Szucha 7
📅 24 февраля,
⏱ 18:00

Прошло уже 3 года с начала полномасштабной войны кремля против Украины. Сотни тысяч людей погибли, миллионы потеряли дом, оказались на улице и вынуждены были начать жизнь с чистого листа вдалеке от родной земли. Уничтоженная природа, отравленная тяжёлыми металлами почва, загибающаяся промышленность и сельское хозяйство, разрушенная инфраструктура и энергокомплекс и пропитанная людской кровью земля — вот что принёс русский мир на оккупированные и неоккупированные территории Украины. Энтузиазм сопротивления первых месяцев войны сменился депрессией и отчаянием на фоне неугасающей мощи имперской военной машины, готовой перемолоть миллионы человеческих жизней в погоне за властью и влиянием. Межгосудаственная солидарность уже давно показала свою несостоятельность и предвзятость: поддержки всё меньше, всё больше желания договариваться с кровавым режимом, всё очевиднее алчность и прагматизм политиков.

Мир также не стоит на месте: то и дело тут и там по всей планете к власти приходят ультраправые и консервативные силы, всё чаще в странах Европы и мира слышен голос пророссийских сил. Победа Трампа на выборах в США усиливает имперское влияние страны на планете. Передел Палестины не сулит ничего хорошего и для народа Украины, а лишь показывает алчность и предвзятость эстаблишмента США. В обмен на материальную помощь Трамп уже потребовал от Украины доступ к редким металлам, залегающим в недрах страны. Тем не менее Трамп является лишь продолжателем имперской политики Соединённых Штатов. Те, кого многие считают миротворцами и миссионерами демократии в мире, являются лишь бандой бандитов и рэкетиров всемироного масштаба, заботящимися только о своём капитале. Примером могут послужить страны Ближнего Востока и Африки, например, та же Сирия, в которой так называемые «миротворцы» занимаются выкачкой и продажей нефти, лишая ресурса местное население и устанавливая военный контроль над территориями. Сегодня им нужны редкие металлы — завтра они потребуют от нас убираться из наших домов и отдать их оккупантам из кремля.

Дружба Путина с Трампом может стать причиной для передела не только Украины, но и куда больших территорий планеты. На фоне этих двух Левиафанов развивают свои амбиции также Китай, Иран, Турция, Израиль, КНДР и прочие геополитические «игроки». Мир неминуемо близится к третьей мировой войне и мы не можем себе позволить сидеть сложа руки и ждать, пока у нас отберут наши жизни. Украина не выдержит без международной поддержки, особенно милитарной. Украине нужно оружие, которым так называемые «страны-партнёры» не горят желанием делиться. В свою очередь, на фоне этой войны мы наблюдем тотальную милитаризацию по всему миру, что приводит к ограничениям гражданских свобод, инфляции и обрезанию финансирования социальных институтов.

Нам нужно организовываться за границей, чтобы надавить на местные правительства и заставить их помогать украинскому народу. Для этого нам нужны мощные низовые народные организации, чтобы противостоять политикам государств и остановить безумие, которое несут с собой элиты. Сильное гражданское движение неповиновения, мощные боевые профсоюзы и движение активного прямого сопротивления могут остановить катастрофу или хотя бы уменьшить её масштабы. Именно поэтому 24 февраля в 18:00 мы призываем вас прийти на ul. Szucha 7 в Варшаве и показать как врагам, так и прежде всего самим себе, что нас много и мы способны дать отпор имперской экспансии. Приходите на демонстацию — заводите знакомства, организовывайте низовые группы сопротивления. Никто, кроме нас самих: ни Трамп, ни Путин, ни Зеленский, ни Евросоюз не остановят убийства и террор, — только солидарный и самоорганизованный народ может это сделать.

До встречи на улицах!
Мир народам, война империям!

Разрыв шаблона, как исследовательский прием

В одном из ранних текстов под названием Чувство чести (1972) Пьер Бурдье исследует систему кабильских традиций, связанных с защитой, накоплением и завоеванием чести. Меня в этом тексте заинтересовал один из методологических ходов.

В начале статьи Бурдье описывает три кейса, которые служат иллюстрацией для изложенных в основной части принципов, связанных с соревнованиями вокруг чести.

В первой истории рассказывается о мужчине с низким рейтингом чести (amahbul), который украл у одной уважаемой семьи забор. Глава пострадавшего семейства пошел к брату обидчика поговорить об этом случае. Брат был кабильцем, но долгое время не жил в деревне и подзабыл традиции, поэтому он стал говорить в духе "ну да, мой брат не прав, нужно было пойти и потребовать у него плату за украденную вещь". В ответ на это глава пострадавшей семьи возмутился в духе "за кого ты меня принимаешь, никто никогда не будет ссорится с amahbul". Все, что хотел пострадавший, это чтобы брат сделал внушение обидчику.

Во второй истории показана сцена в суде, где арендатор, который является известным жуликом, выступает в качестве ответчика перед своим арендодателем после очередной кражи. Общественное мнение изначально настроено против ответчика и все улики против него, поэтому он признает вину, сохраняя при этом лицо за счет апелляции к богу в стиле: "Возможно я и согрешил, пусть бог решает". Однако обвинителя, который не очень хорошо знаком с кабильскими традициям не устраивает это "возможно" и он требует, чтобы обидчик покаялся. Вор быстро хватается за эту возможность и обращаясь к общественности несколько раз повторяет, что обвинитель ведет себя нагло и против морали, попирая его не смотря на то, что ответчик апеллировал к богу. В результате общественное мнение поворачивается против переступившего грань арендодателя и по результатам суда именно его репутация, а не обидчика, оказывается запятнана.

В третьей истории происходит похожая ситуация: во время ритуала завершения конфликта между двумя фратриями племени, представители победившей стороны, но оторванные от кабильских традиций, возмущаются процедуре, согласно которой медиаторы не только признают слабость проигравшей стороны, но и упрекают сильную сторону.

Все три случая объединяет то, что в них участвуют люди, от которых ожидается, что они знают традиции, но по разными причинам они их забыли, потеряли "чувство" общепринятых правил. В результате происходит надлом установленного социального порядка и реакция людей как бы выпячивает, подчеркивает со всей наглядностью в чем заключается суть правила, которое было нарушено.

Например, мы видим, что существует такое правило, согласно которому если у тебя очень высокий рейтинг чести, то когда тебе бросает вызов кто-то с более низким рейтингом, ты можешь ему не отвечать. Унижение в таком случае падет не на тебя, а на обидчика, потому что ты подчеркнул, что он не является равным соперником и отвечать ему - ниже собственного достоинства, как в случае с украденным забором. Или другой пример: есть правило, что если ты сильная сторона и твой рейтинг чести выше, ты не можешь перегибать палку с унижением слабой стороны, иначе тем самым ты унизишь себя, как в случае с судом.

Бурдье далеко не единственный, кто использовал подобный прием для исследование скрытых правил. Тем, кто немного знаком с историей социологии может вспомниться, например, Ирвинг Гоффман с его "разрывом рамки". Даже я и мои коллеги порой неосознанно применяем что-то подобное. Например, есть такой метод виньеток, когда в анкете описывается небольшой сюжет, где человек может вести себя странно, а затем респонденту предлагают объяснить почему он так себя ведет. Или когда во время глубинных интервью собеседнику рассказывается промпт, что ХХ% считают, что выборы в Беларуси не предопределены и тем, для кого это нонсенс, предлагается объяснить почему кто-то может верить в не предопределенность. Тут, конечно, ситуация "надлома" весьма условна, но я и не слышал, чтобы кто-то обсуждал ее как осмысленный прием. Хотя возможно в нем есть потенциал.

Крысятник. 1997, режиссёр - Франсуа Озон

Посмотрели со знакомой дебют Озона. Точнее, я уже пересмотрела, так как впервые открыла "Крысятник" в свои студенческие годы. И впечатление было такое, что я помнила этот фильм как хороший до сегодняшних дней.

Синопсис "Крысятника": Скромное обаяние буржуазной семьи разрушается с появлением в доме лабораторной крысы, подаренной детям главой семейства. Общение с животным разрушает гармонию домочадцев, рождая в душе порок.

Считаю дебют Озона его лучшим и самым смелым творением. Жёсткой чернушной сатирой режиссёр прошёлся по застаревшей заевшейся буржуазии. Инцесты, БДСМ, оргии, геи (для буржуа тех лет геи - что-то страшное). Если в вас есть хоть нотка ханжества, лучше не смотрите, а то будет очень больно. Во всех остальных случаях настоятельно рекомендую, потому что таких смелых фильмов, которые безжалостно проходятся по устоях и традициях, очень мало.

Моя оценка: 10 из 10. Подробнее о фильме: https://www.imdb.com/title/tt0157044/

Фильм пока не смотрел, но судя по описанию у него есть потенциал социологического прочтения-просмотра.

Если тут еще есть любители и любительницы кино, не подписанные на канал легендарной Тани Свирепы, рекомендую это сделать👇

Эксперимент в оценочных исследованиях

Эксперимент является ключевым методом исследования в большинстве естественных наук, чего не скажешь о социологии. В нашей науке есть области, где классический эксперимент принципиально невозможен, например, историческая социология.

Однако существуют редкие области социальных исследований, где эксперименты широко используется. Одно из них - это evaluation research (оценочные исследования), которые призваны оценить была ли какая-нибудь социальная программа успешной. Например, информационная кампания по денормализации насильственных и непрофессиональных практик в гинекологии.

В одной из статьей по методологии evaluation research описывается три подхода к построению дизайна таких исследований:

1) Не экспериментальный. Это когда сравнивают результаты замеров до начала программы и после. Такой дизайн позволяет понять произошло ли изменение нужных показателей, но не объясняет почему.

2) Квази экспериментальный дизайн. Здесь уже есть экспериментальная группа, которая участвует в программе и контрольная группа, которая не участвует в программе. Например, мы проводим кампания про гинекологию в одном из районных центров и в качестве контрольной группы используем другой районный центр, похожий по демографическим характеристикам. Соответственно мы сможем не просто увидеть улучшение показателей, если программа окажется успешной, но и утверждать, что это изменение произошло именно благодаря кампании, сравнив с данными контрольной группы.

Однако мы не можем быть в этом уверены, потому что экспериментальная и контрольная группа были изначально отобраны не случайно и между ними могут быть неизвестные нам различия. Например, в одной из районных больниц в контрольной группе как раз в это время начал работать новый, более профессиональный врач и у многих пациенток изменилось представление о визите к гинекологу.

3) Рандомизированный экспериментальный дизайн. Он отличается тем, что мы сначала измеряем нужные показатели в нашей целевой группе, а затем случайным образом приглашаем участвовать в программе только часть (экспериментальную группу). Например, проводим информационные уроки про гинекологию в школах города, но только в случайно отобранных классах. В результате случайного отбора мы уверены, что в программе поучаствовали точно такие же люди, как и в контрольной группе, а значит если произошли изменения в интересующих нас показателях, то они стали результатом именно участия в программе.

Интересно, что самый "строго научный" экспериментальный подход получил развитие не в академических исследованиях, а в крайне прикладном направлении.

Посмотрел видео австралийских специалисток по консалтингу про различие между evaluation и research. То есть между исследованиями по оценке эффективности программ и "просто исследованиями".

Само видео ни о чем. Про evaluation там сказаны банальные вещи, а сравнивают его с редко встречающимся в реальности идеализированным академическим исследованием. То есть, вообще не зависящим от институциональной среды, которое делается просто для приращения знания о мире из чистой воли к знанию исследователя, без дедлайнов и какой-либо практической пользы. Да и вообще я считю, что evaluation - это просто один из множества видов прикладных исследований.

Однако после презентации на видео был интересный комментарий от парня по имени Фло. Он поднял тему соотношения исследовательского вопроса и теории. По его мысли в evaluation мы изначально имеем очень четкий вопрос и под него подбираем релевантную теоретическую рамку, на основе которой строим дизайн исследований. Тогда как в research - опять же, в узком идеализированном смысле - мы, наоборот, исходим из теоретических конструкций, которые превращаем в исследовательские вопросы. Например, у нас есть некоторая теория гражданского общества и внутри нее есть понятие гражданского участия, на основе которого мы формируем исследовательский вопрос, например, "какие формы гражданского участия предпочитают беларусы".

Я не совсем согласен с таким рассуждением, потому что не существует чисто практических вопросов - каждый из них уже подразумевает определенную теоретическую линзу. Это справедливо даже для самых общих вопросов, из которых может исходить evaluation. Например, "была ли программа по увеличению гражданского участия беларусов эффективной" уже содержит понятие гражданского участия, которое может быть по-разному понято в разных теориях гражданского общества. Например, в традиции которая идет от Алексиса де Токвиля или в традиции Антонио Грамши.

Так что может быть полезно не просто "подбирать фреймворк", а в том числе почелленджить сам опрос, с которым приходит заказчик evaluation исследования: насколько вшитая в него теоретическая рамка подходит для имеющейся ситуации?

Как на будущие политические установки и политическое участие беларусов может повлиять опыт 2020 года?

Один из возможных сценариев - это то, что люди станут "молчаливыми диссидентами", которые хотя и ведут себя политически "послушно", но их установки все-равно расходятся со взглядами государства.

Такой эффект исследователи обнаружили, проанализировав взгляды и политическую активность тех, кто были участниками и непосредственными свидетелями студенческого про-демократического движения в Китае в 1989 году, которое закончилось жестоким подавлением и расстрелом демонстрации на площади Тяньаньмэнь.

То есть исследование показывает каким может быть наследие подавленной политической мобилизации в авторитарном контексте.

Поскольку из-за пресловутого фактора страха исследователи не могли спрашивать про участие в протестах напрямую, они использовали хитрый квази-экспериментальный подход. В качестве экспериментальной группы они опросили когорту тех, кто были студентами в Пекине во время массового движения, а в качестве контрольной группы - тех кто были студентами сразу после этих событий (всего 1208 респондентов). Затем авторы сравнили склонность этих групп к разным видам политической активности:

- Когорта участников и непосредственных свидетелей событий на площади Тяньаньмэнь значительно чаще голосует на выборах.
- Однако они значительно реже участвуют в неодобряемых государством формах протеста, включая подписание петиций и жалобы чиновникам.
- Обе когорты с равной частотой смотрят политические новости и обсуждают политику - то есть опыт участия в протестах не влияет на склонность к разрешенным государством формам участия.

При этом предыдущие исследования показывают, что когорта Тяньаньмэнь придерживается более продемократических взглядов и меньше доверяет правительству, чем когорта пост-Тяньаньмэнь. Поэтому меньшую склонность участвовать в протестах авторы исследования объясняют скептицизмом в отношении эффективности таких методов, учитывая возможности государстванного насилия и пропаганды.

Сергей Чалый не единственный из известных людей, говорящих странные вещи про социологию. Поэтому про нее лучше слушать самих социологов. Например, я бы посоветовал Тимофія Бріка и Георгия Дерлугьяна. Это одни из немногих социологов, кто активно выступают в медиа, при этом рассказывают толково и интересно. К тому же они представляют очень разные варианты социологии. Тимофій - это типичный исследователь-эмпирик, который простыми словами расскажет про очень конкретные выводы социологии о современном обществе и про то как они добываются. Георгий Дерлугьян - это исторический макросоциолог, который объяснит как текущие события связаны с происходящим сотни лет назад и глобальными тенденциями.

Сергей Чалый не прав

В недавнем интервью он сказал, что социологи не могут утверждать, что поддержка Светланы Тихановской падает, потому что не существует эффективных инструментов замера происходящего в беларусском обществе. В подтверждение этого ведущий новостей сослался на Пьера Бурдье, вероятно имея в виду его знаменитый доклад "Общественное мнение не существует".

На самом деле Чалый либо не читал Бурдье, либо не понял.

Аргументы упомянутого доклада сводятся к следующему:
1) Опросы навязывают респондентам проблематику, вынуждая думать над вопросами, которыми они раньше не задавались.
2) Нельзя просто суммировать индивидуальные ответы, потому что на деле у людей разный уровень влияния на общественные процессы.

Как видно, из этих аргументов не следует, что электоральный рейтинг - это, как выразился Чалый, "эпифеномен, с помощью которого социологи оправдывают свою работу". Наоборот, между выборами и опросами идеальный мэтч: в обоих случаях один человек = один голос, а поскольку выборы президента - общенациональное событие, никакого навязывания проблематики не происходит. Бурдье и его ученики, например Патрик Шампань, как раз упрекают поллстеров в том, что подобный подход они переносят за пределы электоральных кампаний.

Кроме того, многие забывают, что Бурдье сам был главой исследовательского центра, которой занимался опросами. В этом контексте нужно различать техники опросов общественного мнения и количественные социологические замеры:

Первые - это когда задается один вопрос на хайповую тему вроде "как вы относитесь к размещению ядерного оружия в РБ".

Вторые - это когда наборы вопросов используются как индикаторы не наблюдаемого социального явления. Например, можно приблизительно оценить долю людей, которых устраивает текущая ситуация в стране, обработав многомерными методами вопросы вроде отношения к "сильной руке", удовлетворенности экономической ситуацией или доверия к судам. Именно так делают социологи Беларусского трекера перемен и Беларусской инициативы Chatham House.

Более того, в дополнение к опросам, социологи проводят фокус-группы, глубинные интервью, анализ контента и охватов СМИ. Полученные разными методами выводы соотносится с происходящими в стране событиями и складывается в общую картину, действительно позволяющую надежно утверждать, что влияние Светланы Тихановской радикально снизилось с 2020 года.

П.С.: Сергей Чалый также пренебрежительно упомянул опросные онлайн-панели. Тут и тут я уже писал, что на самом деле они являются эффективной технологией. Не говоря о том, что беларусские социологи проводят также телефонные опросы, результаты которых с большего согласуются с данными онлайников.

О статье про идентичность в свежем выпуске социологического альманаха Института социологии НАН Беларуси

Решил почитать что пишут в последнем выпуске социологического альманаха, издаваемого беларусской академией наук. Первое, что бросилось в глаза - это статья про теоретические подходы к изучению идентичности, поскольку это одна из основных областей моего исследовательского интереса.

К сожалению с первого предложения подумал, что статья будет не классной. В нем авторка обосновывала актуальность темы тем, что вопрос идентичности "приобретает значимость" в "современном мире в условиях глобальных общественных перемен ...". Это ничего не значащая фраза, потому что ее можно подставить к практически любой теме. Просто напиши, что это как-то связано с "современностью", "глобализацией" или "текущими изменениями". Многие авторы, у которых нет ясного понимания зачем они пишут статью, так и делают: даже в текущем выпуске альманаха значительная часть статей начинаются с подобных фраз.

Второе предложение меня тоже не обрадовало. Статья про разные подходы к исследованию идентичности. В разных подходах идентичность определяют по-разному. Следовательно я ожидал увидеть какое-то обсуждение разных определений, может быть их плюсов и минусов. Однако уже во втором предложении авторка дала готовое определение, будто оно общее для всех и само собой разумеющееся.

Причем определение очень странное: идентичность - это «категория осмысления человеком различных форм самореализации, способов измерения социальных процессов и определения конкретных путей устойчивого и цивилизационного развития современного общества». То есть идентичность это категории с помощью которых человек думает про разные способы измерения социальных процессов? Часто вообще люди думают про измерение социальных процессов? А про цивилизационное развитие? Грустно читать такое в главном социологическом журнале страны.

Дальше авторка приводит микс из мыслей разных ученых прошлого об идентичности. При этом без объяснения причин смешивает идеи психологов и социологов - мне кажется это серьезная теоретическая ошибка. Психологи совершенно иначе концептуализируют область своего изучения и нам не стоит лезть в их подходы, социальное нужно объяснять социальным, а не психическим.

В конце статьи авторка объясняет зачем привела упомянутый микс идей: исследование идентичности "с разных теоретических позиций позволяет углубить представления о данном явлении". Вот только в таком утверждении содержится допущение, что идентичность - это объективно существующее явление, которое мы должны понять. Мне же кажется, что идентичность - не наблюдаемый предмет, а только теоретический конструкт, с помощью которого мы с разной степенью успешности пытаемся обобщить наблюдаемые явления вроде статистических закономерностей или идей, повторяющихся от фокус-группы к фокус-группе.

В общем, статья мне показалась очень слабой, хотя я и не специалист в теоретической социологии. Но буду читать журнал дальше, может другие статьи понравятся больше.

О проблеме безопасности в беларуском гражданском обществе

В исследовании BIPART мне не понравилось характерный для подобных отчетов излишний акцент на "проблеме безопасности". В таких исследованиях регулярно составляют списки проблем, с которыми сталкивается гражданское общество. В них на разные лады переформулируют одну и ту же проблему государственных репрессий: аресты членов команды, страх ЦА обращаться к организациям, невозможность публично высказываться. На основе этих проблем авторы формулируют списки потребностей общественных организаций.

Я понимаю, что активисты и активистки рассказывают о наболевшем, но все-таки исследователи должны копать глубже. Если отчет адресован не мусорам или Лукашенко, то нет смысла сообщать читателям, что организациям требуется решить проблему репрессий (дословно так и написано в этом отчете!). Неужели во всем остальном у организаций мало потребностей? У всех супер отлаженное продвижение в соцсетях, продуманные гендерные политики, идеальное понимание проблем ЦА и наиболее эффективных методов работы? Например, в отчете упоминается, что организациям не хватает квалифицированных кадров - стоит подробнее исследовать какие именно профессионалы востребованы и как их можно привлечь. Может вместо намеков, то нужно остановить репрессии лучше порекомендовать коллаборацию с каким-нибудь СМИ, чтобы там разместили вакансии или заявки на волонтерскую помощь.

Саму проблему безопасности нужно деконструировать.

Остановить репрессии - это не в силах ни доноров, ни любых других читателей подобных отчетов. Репрессии никуда не денутся, пока не изменится политическая ситуация, Игорь Олиневич еще пятнадцать лет назад писал в своей книге, что если встал на путь борьбы с государством, то готовься сесть в тюрьму (хорошо, что есть еще и миграция). Причем это характерно для любого подпольного движения, например, во времена царизма активисты до ареста действовали в среднем 2 года.

Поэтому настоящая потребность гражданского общества заключается не в решении проблемы репрессий, а в создании инфраструктуры для подпольной деятельности: улучшение навыков конспирации, антиагентурной работы, психологическая подготовка к арестам и допросам, поддержка репрессированных и так далее. То есть помощь, которая сделает работу более эффективной в текущих небезопасных репрессивных условиях.

Кроме того, проблема репрессий касается не всего гражданского общества, а главным образом организаций действующих в подполье или из-за границы. Есть целый сектор, приспособившихся работать внутри страны, сотрудничая в разной степени с государством. Это не всегда спасает от ликвидации и у такого формата есть свои минусы. Однако такие организации выполняют важную функцию, которую не могут выполнять подпольные и эмигрантские инициативы.

Суть в том, что в Беларуси есть огромный запрос на участие в инициативах общественных организаций в широком смысле: от благоустройства территории и культурных мероприятий, до защиты трудовых прав. Есть закрытые исследования, которые это показывают на основе онлайн-опросов, телефонных опросов и фокус-групп. Причем запрос распространен среди людей разных политических взглядов, не нужно путать общественную деятельность и политику.

Так вот большинство заинтересованных в гражданской активности не будут участвовать в деятельности преследуемых организаций. Следовательно оставшиеся в стране приспособившиеся организации - это важнейшая возможность для таких людей хоть как-то вовлекаться в самоорганизацию и формировать горизонтальные связи. Я уже писал, что даже такое условно ручное гражданское общество - это скорее всего угроза для государства в революционной ситуации.

Оптимизм во всем этом внушает один из выводов исследования. Не смотря на высокий уровень репрессий, если сравнивать текущую ситуацию не с 2020, когда был нетипичный для Беларуси подъем активности, а с предыдущими периодами, то сегодня с гражданским обществом все не так уж и плохо.

Как-то я пропустил выход шестого выпуска мониторинга ситуации в гражданском обществе Беларуси, который делает BIPART, хотя исследование очень интересное. Авторы сделали обобщающий анализ динамики изменений в общественных организациях с 2020 по 2024 год.

В этот период произошли большие изменения. Сначала массовая мобилизация - приток людей и создание новых инициатив в 2020, а затем кампания по ликвидации всего этого сектора государством. Однако после потрясений ситуация устаканилась и в 2022-2023 сформировалась новая нормальность, к которой организации адаптировались по-разному:
- переместились полностью или частично за границу, продолжая работать на ЦА в Беларуси
- приостановили деятельность и находятся в ожидании
- работают в Беларуси подпольно
- работают в Беларуси официально сотрудничая с государством в разной степени.

Так что как ни крути, ничего полностью зачистить режиму не удалось. В новых формах, но движ продолжается и видимо будет продолжаться. Потому что у беларусов и беларусок есть огромный запрос на участие в общественно полезной деятельности, причем среди людей разных политических взглядов.

Авторы исследования также заметили интересную динамику в направлениях работы организаций. В 2021-2023 был рост количества тех, кто действуют в области прав человек, а затем всплеск активностей, связанных с войной. Однако сегодня организации возвращаются к своим первоначальным направлениям. Если такой сдвиг произошел даже среди активной части общества, не удивительно, что многие не участвующие ни в чем люди тоже сместили фокус с борьбы за права на другие интересы.