Якраз да Дня Волі дачытаў "Кароткую гісторыю Беларусі" Вацлава Ластоўскага.

Чытво цікавае, асабліва калі ўлічыць, што за апошнія 10 гадоў па гісторыі роднага краю я чытаў толькі "Революция умерла, да здравствует революция" Глушакова і ЖЗЛ пра студзеньскае паўстанне 1863 года.

Канечне, узгадкі пра нейкую беларускую нацыю ў часы ВКЛ у мяне спачатку выклікалі нервовае дрыгаценне вока. Але хутка я звыкся: кніга ж напісаная ў духу свайго часу, на світанку беларускага нацыянальнага руха. Прычым тады яшчэ не забывалі, што без сацыяльнага вызвалення не можа быць і нацыянальнага. Не тое што зараз.

Увогуле, Ластоўскаму выдатна ўдалося перадаць цяжкі лёс нашага народа, які стагоддзямі знаходзіўся паміж маскоўскім молатам і польскім кавадлам. Ды і цяпер знаходзіцца.

Прыкметна, што студзеньскае паўстанне 1863 года ён называе другім польскім і не акцэнтуе на ім увагу. Выходзіць, што міф пра "паўстанне Каліноўскага" ў пачатку XX стагоддзя не быў папулярны ў беларускім нацыянальным руху. Тады яго ўспрымалі менавіта як польскае, хоць яно і спрабавала заручыцца падтрымкай беларусаў.

За сам гэты міф мы павінны сказаць дзякуй у першую чаргу савецкай гістарыяграфіі, якая, і на мой погляд даволі справядліва, падкрэслівала ў паўстанні не толькі нацыянальна-вызваленчы, але і сацыяльны аспект.

А ў наш час яго ўжо шчыльна ўбудавалі ў сучаснае нацыянальнае міфатворчасць згубіўшы пры гэтым сацыяльную частку.

Увогуле, не дарма чытаў: бо узніклі новыя пытанні і жаданне знайсці на іх адказы.

Marxism Engages Bourdieu

Интересная лекция Майкла Бурового, в которой он сравнивает теории культурного и идеологического господства Пьера Бурдье и Антонио Грамши.

По Грамши это господство реализуется через идеологическую борьбу в гражданском обществе. Для него эта сфера призвана обеспечить общественное согласие, смещая фокус угнетенных с их реальных классовых интересов на мнимые интересы "всего общества". Такое согласие достигается в том числе за счет того, что гражданское общество обладает кажущейся автономией от государства. Оно якобы представляет универсальный, внеклассовый интерес, хотя на самом деле формат и границы дозволенного гражданскому обществу контролирует государство через свои законы.

Грамши пишет о традиционных интеллектуалах, которые претендуют на служение объективной истине. Тем самым они повторяют логику гражданского общества, делая вид, что поверх классовых различий есть некий универсальный, общий интерес.

В отличие от Грамши, по Бурдье культурное господство реализуется гораздо более неосознанно: через усвоение подчиненными классами взгляда на жизнь, который предотвращает вертикальную мобильность. Это происходит во время первичной социализации в семье и близком кругу общения, где люди усваивают манеры, языковые практики, вкусы, стили потребления. Как беарнские холостяки, у которых их крестьянский статус проявляется во всем - вплоть до походки. Этот механизм наиболее явно виден в системе образования, где под видом меритократического отбора по способностям или достижениям, происходит отбор только тех, кто в достаточной мере освоил буржуазную культуру. Для иллюстрации попробуйте представить, что условный человек, разговаривающий на трасянке со всеми остальными атрибутами его культуры, успешно окончил престижный факультет вроде ФМО в БГУ. Это сложно представить, хотя формально использование трасянки в университете не запрещено.

В теории Бурдье открытая идеологическая борьба в стиле Грамши тоже есть, но она происходит в специальном политическом поле, недоступном большинству. Это значит, что угнетенные классы не способны к непосредственному критическому осмыслению системы. Как шутит, Буравой, согласно Бурдье, критически осмыслить миропорядок могут только социологи, а вернее только тусовка вокруг Бурдье. То есть для Бурдье важна относительная автономия социальных ученых, возможность посмотреть на систему "со стороны", и в этом смысле, в терминологии Грамши он является традиционным интеллектуалом.

Грамши, наоборот, считает что спонтанная, еще не идеологизированная культура угнетенных классов содержит в себе истинное представление о системе. Поэтому задача органических интеллектуалов, которых он противопоставляет традиционным, - это встать на спонтанную точку зрения рабочих и с этих позиций начать борьбу в сфере гражданского общества.

---

Хотя мы привыкли думать, что режим Лукашенко держится на голом насилии, это уже не так. Возможно это было правдой в конце лета 2020, но сейчас исследования показывают, что есть вещи в беларуском государстве, которые многим нравятся или как минимум являются поводом, чтобы смириться с текущим порядком. Именно для исследования и осмысления подобных вещей лучше всего подходят теории идеологического господства вроде тех, что предложены Бурдье и Грамши, а потом развиты многочисленными последователями. Сейчас вместо них используется совершенно кволая концепция "социального контракта".

Мне гораздо ближе подход Бурдье, чем Грамши. Я не согласен с марксистским предположением, что только классовые интересы реальны, а любые универсалистские требования - это только ширма. Например, интересы вокруг экологии и прав человека - это не менее реальные вещи. Еще мне важна относительная автономия социальной науки, как и, например, искусства, что является важным завоеванием в борьбе с государством. Кроме того, идея, что угнетенные классы спонтанно обладают правильным пониманием системы - это просто спекуляция, в ходе которой мы довольно произвольно называем правильным то, что нам нравится в их взглядах и буржуазной идеологией то, что не нравится.

Гендерная политика, европеизация и дефицит демократии в Польше

В статье 2019 года, опубликованной в одном кембридском журнале, утверждается, что критика гендерной политики государства со стороны правых хорошо воспринималась в польском обществе потому, что в ней было зерно истины. А именно, правые указывали на недемократический характер внедрения этой политики: государственные бюрократы и эксперты в рамках невыборных органов реализовывали свои программы без какого-либо обсуждения с общественностью.

В качестве примера авторка статьи разбирает громкий скандал в 2013 году вокруг проекта Równościowe przedszkole (Детский сад равенства). Суть в том, что ряд детских садов в Польше начали практиковать воспитание, которое бы не навязывало детям гендерные роли. В этом начинании они опирались на брошюру, выпущенную местными феминистками на деньги одного из европейских фондов и поддержанную государством. Это вызвало бурю негодования со стороны родителей, которую подхватили правые политики и публицисты. Например, Grzegorz Strzemecki, который стал писать об этом книги. Правые утверждали, что в Польше произошла тихая революция сторонников "гендерной идеологии", которые захватили государство и что родители больше не могут влиять на способ воспитания их детей.

В статье также утверждается, что эта гендерная политика была частью более общей ситуации дефицита демократии в Центральной и Восточной Европе в контексте "европеизации". То есть когда государство реализует различные программы просто потому, что они являются требованиями Европейского Союза, а не потому, что соответствуют демократической воле народа. В статье авторы ссылаются на исследования, где подробнее раскрывается суть этой недемократической "европеизации".

Однако то, что гендерные политики Польши были частью этого процесса остается не доказанным. То есть они просто не приводят убедительных аргументов, кроме того примера с детскими садами. Ведь даже если та брошюра была профинансирована одним из фондов ЕС, где учет гендерного аспекта обязателен, то существуют десятки, если не сотни других фондов и явно правые консерваторы могут найти деньги, чтобы выпускать собственные "антигендерные" брошюры. Кроме того, не совсем понятно почему фонды ЕС тут рассматривается как субъект, который навязывал гендерные принципы, ведь они могли быть скорее ресурсом для местных организаций гражданского общества и феминистского движения, которые этими деньгами с удовольствием пользовались.

В целом статья основана на предположении, что если какую-то программу или политику реализует неизбираемые органы, бюрократы, то это недемократический процесс. Однако бюрократы выступают только инструментом в руках избранных политиков. Так что государственная поддержка гендерных политик была результатом не "тихого переворота", а того, что люди на выборах проголосовали за профеминистские партии. Например, в тот период вице-маршалком польского сейма была открытая феминистка Wanda Nowicka.

При этом сам вектор критики в этой статье мне кажется очень правильным. Скорее всего это правда, что соединенная с социальным неравенством представительная демократия предлагает слишком мало форматов политического участия, что и делает многих людей склонными верить в различные теории заговора и воспринимать идеи правых. То есть не смотря на то, что многие голосуют на выборах раз в несколько лет, большую часть времени политикой заменяется маленькая группа профессионалов, деятельность которых многим сложно понять, не говоря уже про то, чтобы на нее влиять.

Однако без прямого разговора о проблемах представительной демократии и противопоставления ей различных вариантов прямой и партисипативной демократии, эта статья выглядит будто авторка просто не до конца понимает как работает государство модерного типа.