С ума сойти – Театральным людям 10 лет!!! А я с ними всего-то последние года три. Сколько километров цитат и мудростей кануло в цифровой след… Ну, да что грустить, у Макса Дримлинга на нашу жизнь ещё хватит.

Со временем блог стал не просто эпикурейскими мемориями, а гидом по современным театрам, и не только московским. До сих пор считаю величайшей удачей своей жизни личное знакомство благодаря Лесе Катрич. Все дальнейшие приключения Максима Дримлинга в Великом Новгороде описаны в его каналах. А уж сколько фантастических разговоров может вызывать икоту у театрального мира… Контент для сатирически-аналитического журнала «Сплетни до рампы».

Поздравляю неутомимого искателя художественных впечатлений, искусного рассказчика 18+ и вдохновителя на авантюры. Не забудьте подписаться по всем ссылкам!

И никогда не потускнеет фантасмагоричное, на грани с магией изобретательство Булычева. Несмотря на то, что он убежден в том, что научно можно объяснить всё, даже рогатую собаку, которая ходит половинками, остается пространство для неразгаданной иллюзии. Этого требует воображение, избегающее занудства и приземленности. Мастерство фокусника – это не обман, а искусство радовать и пробуждать ум к пытливости и поиску разгадки. И если пока она остается чудом, то значит детство продолжается!
#КирБулычев #КлимЛи

Повесть ощутимо состоит из двух частей, грешащих против общей композиционной цельности. Булычев – мастер короткого метра, да и для подросткового материала лучше короче и динамичнее. Первая часть целиком посвящена обзору будущего глазами случайного «попаданца» Коли. Писатель специально выбирает «среднего» героя. В нем всего в меру – любопытства, авантюризма, послушания, лени. Не отличник и не хулиган, Коля прокладывает дорогу к приключениям каждому. Ведь главное, что он может вполне вписаться в новое общество благодаря базовой вежливости. И даже проявляет безрассудство, которое в конечном итоге спасает драгоценный прибор из рук космических пиратов.

Что же привлекательного в Москве 2080-х годов по версии Кира Булычева? Во-первых, полная аполитичность. И не очень ясная социальная иерархия. Наблюдение за общественным порядком поделено между людьми и искусственным интеллектом, да и мягкую гражданскую сознательность тоже никто не отменял. Конечно, это взгляд ребенка, который не задумывается о том, кто же в стране главный и как происходит взаимодействие с другими территориями. Кроме того, что полеты на отдаленные планеты происходят почти без затруднений. А разговаривают все на чистейшем русском языке (да и как еще в Москве?) Во-вторых, торжество образования и науки. Хотя развлечений здесь тоже много. Но здесь ничего удивительного нет. Раннее вхождение в науку, акселерация технологий, фанатичная преданность образованию – это культ эпохи и единственно возможный путь к скорейшему осуществлению всех этих прекрасных и комфортных идей для жизни. Но опыты и научные задачи настолько интересны азартным детям конца XXI века, что они им заменяют детство и игры. А почему бы и нет? И хотя в этом мире где-то на горизонте маячит популярная культура, дети будущего начисто лишены интереса к ней.

Кир Булычев угадал и с визуалом. Конечно, сегодня в машине времени более узнаваемо было бы представить управление на сенсорном экране или вообще голосовым помощником. Но если поразмыслить, то механика в таком сложном аппарате куда надежнее и точнее. Позаботился Булычев о футуристическом слэнге – так и хочется куда-нибудь «флипнуть». А люди на улице очень живые. Надменные школьники-ботаники, говорливый старичок Павел, раздражительный капитан Полосков – на характеры и манеру поведения будущее никак не влияет. И апофеозом этого трезвого взгляда являются космические пираты. В одном из пассажей писатель пошутил, что даже врачи отказались от Весельчака У и Крыса, диагностировав у них патологическое отсутствие совести. Но это больше такой сатирический прием, а пираты не только для приключенческого сюжета. Пафос всей повести в том, что в любом времени и при снижении социальной несправедливости, стремящейся к нулю, необходимо бороться за свои убеждения, быть ответственным перед окружающим.

Эта мысль получает развитие во второй части, где мир настоящего изучается глазами девочки из будущего Алисы. Надо отметить, что характер героини отличается от других Алис цикла. Здесь она почти взрослая, лишена лукавства и кокетства, замкнутая одиночка. Зато сонм других ребят рассыпается вокруг нее шумным калейдоскопом. Булычев заимствует немало клише школьной литературы, подцепляя на крючок иронии недостатки, которыми принято клеймить подростков. И в то же время к каждому персонажу испытываешь доверие. У них всех есть особенности, которые сегодня уже даже психологически атрибутированы. И даже Коля Садовский, который все время извергает какие-то невероятные фантазии, не патологический лжец, вредный для общества; у него развитое воображение, которое обязательно пригодится на литературном поприще.

Замечательны и взрослые – врачи, учителя, родители, среди которых нет ни одного идеального примера. Восторженная и доверчивая мама Юли Грибковой. Бодрый Алик Борисович, у которого между строк прочитывается совсем недетская история волокитства за медсестрой. Учителей в школе авторский голос и вовсе нередко называет только по имени – никакого подобострастия. И Алиса со своей сверхобразованностью и заносчивостью как раз становится триггером для педагогической диктатуры.

Как ни странно, шпионско-авантюрный сюжет с похищением миелофона, киднеппингом, многочисленными погонями и планами коллективного освобождения без участия взрослых (хотя deus ex machina – непременный атрибут подростковой фантастики) отходит на второй план. Он важен, чтобы удержать внимание и сделан мастерски. Но главное все же – это уровни общения. Как общаются взрослые разных статусов, школьники разных возрастов, мужчины и женщины, девочки и мальчики, чтобы делиться мечтами, входить в личное пространство друг друга, решать задачи по достижению своих целей. И как раз основная цель повести – выработка языка и манеры общения, которая бы сближала различные страты. Ведь первое, чему учится Коля в будущем – это общаться с различными людьми и даже не-людьми. А умение договориться помогает в настоящем героям избежать опасностей. И на этих примерах нужно учиться.

«Миллион приключений»
Большая повесть Кира Булычева – насильно пригнанные друг к другу повести поменьше, которые вместили приключения во времени и пространстве. И в них наиболее отразилась эпоха с верой в победу разума и социальной справедливости.

Школьники в будущем тратят летние каникулы на то, чтобы заниматься экспериментальной наукой и исследовать далекие планеты. Но никакого занудства не получается. Благодаря обострённому чувству справедливости Алисы и романтическому сумасбродству Пашки все время что-нибудь случается. То взбаламучено «отсталое» средневековое измерение, то отражена атака жадного авантюриста на разумную планету, то спасена целая цивилизация котят (а на самом деле удивительная раса брастаков) от космических пиратов. Много юмора, колкостей, которые позволяет себе взрослый человек, наблюдая, как наивные подростки исследуют недружелюбный мир. Но именно наивность и честность, сниженное чувство самосохранения позволяет им совершать героические подвиги. И надо сказать, что эта стилистика не тускнеет. Подобную иронию и динамизм можно встретить, например, у Алексея Олейникова, который тоже прекрасно разбирается в подростковых фантазиях.

Тем не менее, эпоха в повести дает о себе знать противопоставлением прогресса и отсталых общественных формаций. Ребята опекают питекантропа Геракла, надеясь вырастить из него человека. Ничего научного в нем нет, зато звенит воспитательный пафос. Алиса с ужасом и отвращением изучает нравы средневекового королевства, где царят глупость, жестокость и насилие. Пиратское сообщество доведено до сильнейшей гиперболы тем, что желание грабить и доминировать воспринимается как некий атавизм, впрочем, как и лень. И у человека будущего не может быть лени, а только долг и служба. И тогда его не возьмут никакие специальные нейтрализующие зло средства.

Трудолюбие противопоставлено сибаритству с той степенью антагонизма, что становится отпугивающей назидательностью. Как и индивидуализм противопоставлен коллективизму. Но Кир Булычев не воспринимался бы и сегодня столь живо и вдохновляюще, если бы только отрабатывал идеологическую повестку. Каждый из ребят у него далек от совершенства, даже Алиса, которой присущи все реакции и душевные порывы, свойственные человеку. И каждый с долей карикатурности и характерности, исходящей из адресности целевой аудитории, узнаваемый без абсолютного осуждения. В отличие от взрослых, которые часто у Булычева находятся в тени юных героев. Они многого не договаривают, лукавят и существуют как будто бы как тренажеры для вступления в зрелую жизнь. Например, подводное приключение Алисы, где она выпускает из криосна опасного завоевателя миров – немного жуткая, но с комическим исходом метафора отживающей идеологии, которая пытается пробиться в мир будущего, но обречена на поражение.

#LibroDiem
Дети, с которыми случилось будущее

В сборнике фантастические повести Кира Булычева относятся к разным периодам. В них как будто действуют разные Алисы, встречаются разные жанровые приемы и настроение. Объединяют тексты иллюстрации Клима Ли – немного бунтарские, вихрастые, в предчувствии важных изменений 1980-х годов. Его карандаш как будто торопится нервными и ломаными штрихами ухватить самые напряженные сюжетные моменты, передать страх, растерянность, но и упрямство, твердость характера персонажей. В композиции он сочетает классику динамичных иллюстраций к приключенческим и детективным романам и фантастическую зыбкость других измерений, миров.

«Девочка с Земли»
В чистосердечном детстве так легко увлечь воображение… Всё кажется настоящим и значительным. Боязно возвращаться к детским фантастическим мирам Кира Булычева, когда уже прошел через его более жесткие и депрессивные сочинения. А не окажется ли та Алиса безнадежно маленькой и бледной, да еще на фоне культовой «Тайны третьей планеты»? А вот и нет. «Девочка с Земли», известная также как «Путешествие Алисы», - задает тон всей эпопее, перейдя от сказочно-юмористических приключений к покорению настоящего бескрайнего космоса.

Язык Кира Булычева довольно скромен, движущей силой сюжета являются диалоги, четко обозначающие характер и когнитивные способности каждого персонажа, несмотря на повествование от первого лица. С астробиологом Селезневым классическая ловушка – вроде бы это художественный конструкт, но в то же время alter ego автора, которым поверяются все нравственные мотивировки и результаты событий. Забота о верном восприятии реальности для 1970-х годов ключевая, что не отменяет и юмористического хулиганства, которым славился Булычев. Главное, правильная дозировка, даже если в жанровом отношении это гремучая смесь.

Очарование повести в том, что фантастический межпланетный антураж - это карнавальная упаковка для классической интриги в духе Жюля Верна. Можно даже сказать, что ничего оригинального нет в том, что заурядные путешественники вдруг влипают в детективную интригу и спасают вселенски известных героев космоса, а заодно знакомят читателя с экзотической флорой и фауной далеких «островов». Пока герои серьезно верят в свою ответственную миссию, сам автор, конечно, улыбается. И не забывает продиктовать юной аудитории понятия о чести, долге, дружбе, уважительном отношения к взрослым и так далее, и тому подобное. Но без всякого морализаторства! Строптивая Алиса, очень сообразительная для своего возраста, начинает с «преступления» - шалости в школе, имеющей весьма неприятные последствия, а заканчивает подвигом – уже без всяких кавычек она выручает всю компанию из смертельно опасной переделки. И хотя случается это с помощью волшебного артефакта, шапки-невидимки (привет ранним рассказам), находчивость и смелость окончательно превращают непоседу в образец для подражания.

Что касается сказочных мотивов, то в этой повести как раз заметен переход к НФ. Многие странные явления автор через своих героев пытается рационально обосновать. Если случается что-то необъяснимое, то это больше тяготеет к юмору и абсурду, чтобы разбавить напряжение и зловещую атмосферу, без которой не обходится ни одно настоящее приключение. И, что интересно, Булычев не стремится к подробным описаниям. Отдельные детали позволяют фантазировать и освободиться от визуальных решений Наталья Орловой, которые вошли в историю благодаря фильму Романа Качанова.
Конечно, сервис Алисиной вселенной местами уже отстал от даже бытовых современных возможностей, но сама атмосфера, искусное построение сюжета и безграничный оптимизм нисколько не устарели. В мире победившей справедливости еще есть уголок для вредных пиратов, а значит и проверки своего характера.

«Сто лет тому вперед»
Дух захватывает, насколько повесть искусно избегает времени. Кир Булычев попробовал сопоставить свои 1970-е с ироничной, но все же утопической картинкой на сто лет вперед. И результат можно смело давать читать новым поколениям без скидки на ностальгические всхлипы.

Булычев Кир
Сто лет тому вперед: Фантастические повести. - Л.: Лениздат, 1991. - 638 с., ил. - (Отвага, умение, честь).

#LibroDiem
Между адом и раем

Как приемчиками массовой культуры посмеяться над массовой культурой? Ответ здесь. Всё, что у Терри Пратчетта казалось натянутым юмором, Нил Гейман сдабривает своей эрудицией и влюбленностью в мифологию. И получился роман «Благие знамения», из которого торчат уши обоих британцев, но тушка общая.

Роман как сатирический анекдот в до-толерантную эпоху, где авторы не боятся обидеть ни бога, ни черта. Но с уважением относятся ко всему, что касается веры. Пратчетт и Гейман исповедуют силу человеческой веры и фантазии как твердой валюты для выживания в мире пошлости, скуки, потребительства и слепоты. За тысячелетия люди уже столько всего напридумывали, что остается только виртуозно этим пользоваться, слагая и спрягая в изощренных комбинациях и поверяя всё это гаджетами своих современников. Текст складывается из парафразов, пародий, скрытых цитат и авторской язвительной интенции. Она прорывается в самых нескромных местах и совсем не у тех персонажей, от которых подобного ожидаешь. А как же иначе, если в юмористический котел беззаботно накрошены ангелы и демоны, Антихрист и детвора, ведьмоловы и американские военные. И все это в общем бульоне – подготовке к Армагеддону.

Только фабулы в романе почти нет. И она предсказуема. Ведь если такие харизматичные и непутевые посланцы небес и ада как Азирафаэль и Кроули решили предотвратить конец света, по-другому быть не может, как бы авторы не нагоняли саркастического саспенса. В плане композиции первую скрипку играет Пратчетт, который всегда придумывал какой-нибудь апокалиптический экшн, а потом, как рождественскую ель, украшал его миниатюрами из жизни побочных и ничего не значащих для сюжета персонажей. Но у каждого обывателя, выгуливающего собаку, есть в этом ряду своё идейно примятое углубленьице. Пратчетт не уставал смеяться над ограниченными умами, социальными шорами и патетикой законного пребывания в человеческом сообществе.

Самое эффектное, что в макабрическом карнавале всё милое, наивное, непосредственное уютно себя чувствует. Для разных чудаков и маргиналов наступает звездный час, потому что они не отказались от мечтаний. Ньют, Шедвелл, Анафема Гаджет, мадам Трейси даже интереснее любовно созданных Кроули и Азирафаэля. Придумав нарушающих все каноны демона и ангела, Пратчетт и Гейман не нашли для них решающей роли в сюжете, практически позабыв на треть книги. Но это всё тоже часть идеи о том, что главная сила – это человеческая фантазия. И только великий Смерть, однажды созданный Пратчеттом, пришел и сюда из Плоского мира. И, как выясняется, не всадником Апокалипсиса. Сколько бы Рай и Ад не мерялись силами, Смерть вне их пределов и границ вечности. Тут, похоже, даже геймановские Endless будут попроще.

У мира не должно быть конца, иначе тогда сами понятия добра и зла станут бессмысленными. И его смысл не в противостоянии праведности и греховности, а в игре. И главными «решалами» у писателей становятся именно дети. Они могут на ходу менять правила, но не изменят одного закона – дружбы, братства. Надо ли им решить какую-нибудь очередную взрослую иррациональную задачу или поделить весь мир. Ведь только то, что они считают серьезным – важно. Остальное шуточки двух британских фантазеров.
#ТерриПратчетт #НилГейман

Пратчетт, Терри.
Благие знамения / Терри Пратчетт, Нил Гейман ; [пер. с англ. М. Юркан]. - Москва : Издательство «Э», 2017. - 512 с. - (Терри Пратчетт).

#СериалVolutpatVestibulum
Натали и Александр (1 сезон, 2025)

Это могло бы быть хорошее пособие для школьников о времени Николая I; о том, что дворяне тоже боролись за кусок хлеба и выживали даже посреди утонченных интерьеров; в конце концов, работало бы на милое, ироничное узнавание мотивов пушкинских сочинений в его повседневных приключениях, демонстрация творческой кухни, так сказать.

Но нет.

В результате получилось жеманное, дурновкусное подражание бульварной романистике в духе Анн и Серж Голон. Да почему в духе? Вполне себе прямое заимствование из «Анжелики», начиная с повествования о бедном существовании Натали Гончаровой среди желчных сестер, замужества за безобразным гением с сомнительной репутацией до шашней с императором и попытки вызволить впавшего в опалу мужа из тюрьмы. И искрящаяся целомудренность на уровне с блаженной святостью.

Никто не требует в парчово-атласной мелодраме с подсвеченными крупным планом драгоценностями грязи, сочной порочности и беспросветного насилия. Но все выглядит как модные эклеры – приторно, неестественно и шаблонно. Интимное, почти домашнее проникновение в семейную жизнь великого поэта и не менее великого императора через одну щебечущую и бросающую колкие разряды исподлобья женщину – ненастоящее, как тысячи бульварных книжечек. Ксения Трейстер и хорошая актриса, но два режиссера Владимира ей вменили в исполнение все уроки претенциозности, вплоть до идиллического чтения сказок Пушкина крестьянским детям. Или буквальное воплощение пошлой чувственности и страстей, над которыми десятилетиями позже страдал Лев Николаевич.

И это при том, что в бой брошены генералы от актерского цеха. Чего стоит только эпизод Сергея Гармаша, сыгравшего этакого добродушного и деятельного медведя, дедушку Натали. Или Александра Ребенок с мощнейшей энергетикой придворной гадины Марии Нессельроде. К Александру Зарядину к финалу привыкаешь – есть в нем мальчишеская искренность в моменты сочинительства, пытливость и вспыльчивость, хотя сцены ревности вызывают неловкость. Пушкин без пьедестала, без времени, без забот.

И мое любимое. Художники усердно потрудились над интерьерами, костюмами, особенно восстанавливая наряд для сцены с акварелью Брюллова. Но как можно было в первой же серии влепить музыку из «Евгения Онегина» Чайковского? А потом, не стесняясь, жечь Делибом, Оффенбахом? Предположим, что Шопен в то время еще не был в опале, и его мазурки могли доноситься до петербургских салонов. Но как объяснить остальные музыкальные анахронизмы, вопиющие о своем пошлом и беспардонном использовании?

Бегут вприпрыжку, взявшись за ручки, Натали и Александр по дворцовой галерее. Бежал и Мопассан от Эйфелевой башни.

#LibroDiem
Драконы это вам не принцессы

Блестящий дуэт Каво Тануки и Тёко Ая продолжает разносить в клочья клише фэнтези-RPG. Всего лишь третий том «Дракона в поисках дома», а кажется, что пол света обошел с трусливым алым драконом Летти, повелителем демоном, эльфом и гениальным архитектором-риелтором Диарией. Они любят цеплять по пути новых персонажей. К хрёсвельгу Пи добавилась белокурая принцесса, которая по всем законам сбежала из дворца. И вся королевская рать пытается отбить ее у дракона. Но дракон-то не против, в отличие от принцессы, обидевшейся, что отец съел последний капкейк.

Джинн-налоговый инспектор, тренировочный донжон для героев, где монстры на королевской зарплате пугают рыцарей, водопад вместо ванны – степень абсурда, творимого Каво Тануки, практически безгранична. Основной пафос сводится к тому, что жизнь в фэнтезийном мире – это не романтика и приключения, а такая же бытовуха, отягощенная различными неудобными проявлениями человеческой фантазии. Тёко Ая полнокровно, масштабно изображает лесные пейзажи, дворцовые интерьеры, прорабатывает каждую деталь со всей серьезностью, чтобы перекрыть это скетчами с определенной долей цинизма.

Но авторы держат стиль. Ураганный юмор не мешает трогательной лирике. Ведь заглавный герой серии глубоко несчастен из-за своей нелепости и неприспособленности к жестокости игрового мира. Но его стеснительность не мешает эмпатии. Летти готов защитить любого, кто просит о помощи, хотя защищать в итоге приходится его.

В томе есть вставной эпизод о двух напарниках, проходящих квест по поимке дракона – Охотнике и кат ши. Через них Тануки изрядно смеется над игровыми штампами, заставляя персонажей выходить из предусмотренных игрой ролей и осознавать себя личностями. Поскольку концепция сериала рискует стать однообразной, ведь Летти еще долго не должен обрести дом, 11 глава помогает отдохнуть от основных героев, продолжая получать удовольствие от искрометного юмора в переводе Е. Папиной. Реплики выписаны довольно просто, но с выверенным ритмом, отлично передающим канцелярское занудство налогового инспектора или вспыльчивость принцессы.

В конечном итоге том насыщен не столько событиями, сколько отношениями в различных стрессовых ситуациях, будь то нападение разбойников, заполнение декларации или осада королевского замка. Всё приходит к тому, что какими бы недостатками мы не обладали, у всех есть повод найти общие интересы. И навести порядок в семье.
#КавоТануки #ТёкоАя

Каво Тануки, Тёко Ая
Дракон в поисках дома, том 3 / Переводчик: Е. Папина. - М.: Истари Комикс, 2022. - 192 с.

#LibroDiem
Драконьи узелки

Сюжет из мира драконов в юбках и необъятными грудями поставлен на паузу. В седьмом томе «Дракорничной госпожи Кобаяси» Кул Кёсинндзя короткими скетчами уточняет отношения между героями в различных сочетаниях. Всё тот же юмор, переходящий за границы приличий, но исключающий какую-либо неловкость, потому что правила игры обозначены четко и бесподобно.

Ведь это мир, где главная героиня – одинокая айтишница, злоупотребляющая алкоголем и похожая на всех заурядных взрослых одновременно. Но однажды на нее сваливается «счастье» в виде эксцентричных драконов, принявших облик соблазнительных девушек, не признающих человеческих правил поведения. Но попытка очеловечиться и делает всю эту вселенную садистски смешной.

При этом мы понимаем, что мангака не пытается сочинить персонажей какой-то особенной расы. Все эти драконы – воплощение сильных человеческих страстей и недостатков. Все неловкие, а иногда и драматичные ситуации, которые они создают – это те же притчи, помогающие разобраться в том, почему люди совершают поступки, несовместимые с логикой и безопасной жизнедеятельностью, нарушают личные границы друг друга.

Заглавная героиня Тору выбирает себе хобби. Но находит себя только в навязчивом служении Кобаяси. Между ней и Эльмой идет постоянная вражда с причинением всевозможного вреда, потому что это их способ общения и разрядки, на который они обе согласны. Канна пытается найти свое место в огромном мире, подружиться и самоопределиться с драконьим предназначением. Лькоа не оставляет попытки соблазнить несовершеннолетнего Сёту, который в свою очередь преодолевает собственную неуверенность в магических силах и бросает вызов обидчикам.

Ситуации этих анекдотов до предела банальны. Но у Кёсинндзя есть авторское обаяние, потому что градус эксцентрики он повышает без предупреждения, и вроде бы не придерживается никаких жанровых правил. Нужно добавить сентиментальности на тему семейных отношений? Да запросто. И вот в финале тома возникает клиффхэнгер, который обещает развитие истории Канны и ее отца (все драконы сбежали в человеческий мир по обстоятельствам, делающим их пребывание в своей реальности невозможными). Но это не значит, что мангака не приготовил порцию циничных шуточек и на эту тему.

Узелочки на придуманном Кёсинндзя мире, состоящем из стереотипов в оригинальных сочетаниях, позволяют поднабраться сил для новых сюжетных блоков, не изменяя темпу и уровню громкости. Ведь это сериал, где все буквально постоянно орут от избытка чувств.
#КулКёсинндзя

Кул Кёсинндзя
Дракорничная госпожи Кобаяси, том 7 / Переводчик: А. Зайцев. - М.: Издательский дом «Истари Комикс», 2023. - 144 с.

#LibroDiem
Квест по кошмарам

Вторая самая знаменитая дверь миров Нила Геймана ведет не в подземелье позабытых богов и волшебников, а в тесное царство одной-единственной ведьмы. И туда ни заглавной героине «Коралины», ни читателям возвращаться никак не хочется.

В повести Гейман блестяще импровизирует на культовые темы. Коралина – прямой потомок кэролловской Алисы, убегающей от повседневной скуки в сплав Страны чудес и Зазеркалья. Этот мир столь же абсурден и враждебен, соткан из лоскутов подсознания. С той лишь разницей, что Коралина вступает в смертельное сражение не только за свою семью, но и за прошлое с вековечным злом. Где-то на пути к современному читателю в родственниках девочки оказалась и Дороти. Квест по стране кошмаров состоит еще из мотива возвращения домой.

Выстраивая сюжет по древним законам, писатель умеет привнести в хтоническое потустороннее повествование свежие детали и прочную связь со своим веком. Отличительным признаком волшебного мира становятся ставшие уже знаменитыми пуговицы вместо глаз – образ, идущий тоже из глубокой древности, связанный с погребальными традициями. Но пуговицы у Геймана обладают всеми эмоциональными свойствами. Как художник, писатель создает впечатление световыми отблесками, цветовыми нюансами, отражает движение мысли и эмоции ведьмы.

А когда начинается хоррор, читатель встречает знакомые кинематографичные образы. Кино приучило нас бояться гигантских личинок, летучих мышей, зловещих уродцев, коконов паутины, теряющих форму лиц… И безумный, гротескный цирк тоже прочно прописался среди грошовых страхов. Гейман демонстрирует все эти страшилки, потому что дети страстно хотят с ними встретиться хотя бы однажды. Ведь это не похоже на опасности и зло реальной жизни. От такой нечисти всегда найдется волшебный амулет, подаренный помощниками, смелость и находчивость не покинут в критический момент. С воображаемыми кошмарами справиться трудно, но возможно, если на кону стоит душа.

В сказке читателям преподносится и вполне сентиментальный урок любви к своим родителям и дому. Ведьма заманивает Коралину идиллическим благополучием, которого девочка не дополучает в семье. Мама и папа заняты, а последний еще и готовит вычурные и не всегда съедобные блюда. Впрочем, героине это не мешает при первых же проблесках опасности стать очень взрослой и предпринять все шаги по спасению родных – от выполнения бытовых инструкций до магического сражения со злом. Главное оружие Коралины – азарт исследователя. Писатель подмечает и красочно воплощает органическое страстное любопытство ребенка, его вызов заурядности и ограниченности привычного мира. Недаром главный из страхов в потустороннем пространстве – его границы, конечность. Воображение ведьмы может только копировать реальные вещи, подражать искренним чувствам. Но это всё исчезает при столкновении с подлинным, живым. Ведьма одинока, а у Коралины сразу появляется множество волшебных помощников, включая надменного черного кота, у которого в родословной явно были Тотошка и Чеширский кот.

Гейман проявляется прежде всего в ироничных деталях. Он травестирует, ехидничает, пародирует клише и отвешивает глубокий поклон традиции. Следуя широкими вековыми тропами фантазии, писатель находит неожиданные детали, насыщающие неумолимое течение событий особенными красками, звуками, интонациями. Артистичная импровизация рассказчика постоянно держит в напряжении, захватывает воображение.
#НилГейман

Гейман, Нил
Коралина: повесть / Нил Гейман; пер. с англ. Е. Кононенко. - Москва: АСТ, 2018. - 224.

#LibroDiem
Энциклопедия китайской жизни

Завершение дикой истории эксцентричной небожительницы Цзинь Ми вышло на редкость предсказуемым. В духе модных трендов девушка нарушает древние традиции этикета и романтических сюжетов, но от суженого ей не сбежать. Вторая книга маленькой эпопеи Дянь Сянь «Удушающая сладость, заиндевелый пепел» дает исчерпывающее представление о том, как китайцы относятся к своему роскошному культурному наследию.

Цзинь Ми, заложница любовных трагедий своих родителей, сама повергает в смуту влюбчивых повелителей Небесного царства. Она как будто жестоко мстит за тысячелетия шаблонных национальных представлений об отношениях мужчины и женщины, но не может побороть природу любви. А потому через смерть, перерождения, боль и несправедливость соединение двух существ неминуемо должно произойти. И непременно праздничный апофеоз.

Разветвленная генеалогия богов, духов, демонов и прочий бестиарий, смешанный с буддизмом и другими религиозно-философскими учениями, отраженная в беззаботном и приключенческом фэнтезийном сеттинге, делает текст собранием скрытых и явных цитат из классических текстов, символов и понятий, поверхностно представленных традиций. Дянь Сянь транслирует огромный багаж знаний и наблюдений за культурой с довольно циничным юмором. И при этом современно, лихо, демонстрируя отсутствие каких-либо непреложных этикетных истин.

Из романа можно узнать о праздниках и буднях, кухне и поэзии, ритуалах и декоративно-прикладном искусстве, фольклоре и философии Китая. И неважно, что рвутся логические связи и культивируемый приключенческий сюжет хромает, как будто никак не может разродиться необходимым счастливым финалом. Он случается, но все к тому моменту как будто так устали от 100 с лишком серий телевизионного «мыла».

И тут читателям предлагают бонусные главы. Вполне естественно, что некоторые хороши как отдельные рассказы, составляющие необязательное дополнение для фанатов, убивших бы напрочь основной текст для тех, кто настроен более скептически. Правда, одна глава заслуживает особого внимания.

В ней пара центральных персонажей проходит круг земного перерождения. Она построена на тех же мотивах – героиня сопротивляется настойчивому вниманию мужчины самого высокого ранга, но вместе им быть суждено. В маленькой повести Дянь Сянь как будто достигает новой грани литературного мастерства. Более сконцентрированное повествование показывает «укрощение строптивого»: мудрая монахиня-целительница сдерживает императора с подвижной психикой и учит его владеть собой. Это нужно не столько, чтобы добиться внимания девушки, не способной отвратить кармическое предопределение, сколько продемонстрировать конец неоспоримой мужской гегемонии. Мудрость, управление временем и важнейшими процессами отныне принадлежат женщине, пусть административная власть формально сосредоточена в мужских руках – соблазнительных, темпераментных, но значительно уступающих по силе личности.

Русскоязычное издание с фанатским рвением проиллюстрирована Софьей Довнар-Запольской. И как будто эти сиренево-розовые конфетные портреты героев ближе к индийской, чем китайской красочности. И уж точно не передают дерзости и колкости романа. В них нежные грезы и пикантность флирта то с одним героем, то с другим, этакий невинный пейринг. И это не отменяет того, что оформление привлекательно для целевой аудитории, составляющей девочек-подростков, гоняющихся за экзотикой, ограничивающей фантазию только отсутствием критического мышления.
#ДяньСянь #СофьяДовнар-Запольская

Дянь Сянь
Удушающая сладость, заиндевелый пепел. Книга 2 / Дянь Сянь; перевод с китайского Екатерины Фокиной. - Москва: Издательство АСТ, 2024. - 416 с. - (Хиты Китая. Фэнтези).

Возвращаясь к длиннотам в фабуле. Расставлены по сюжету драматичные звоночки о том, что крови и страданий будет еще много. И забавное вхождение героини в мистические царства обернется по закону жанра мрачными эпизодами, вроде бы настраивает на продолжение. Но тут нужно быть преданным поклонником, чтобы не гас энтузиазм чтения.
#ДяньСянь

#LibroDiem
Ужасное дитя китайского фэнтези

Примерно так можно охарактеризовать текст романа «Удушающая сладость, заиндевелый пепел» Дянь Сянь на русском языке в переводе Дианы Шоевой. То есть, все эвфемизмы, образные обороты речи, безусловно не поддаются до конца адекватному переносу – спасает обильный комментарий (за такую щедрость издателям АСТ благодарность). Оттого дичь сюжета накладывается на языковую дичь и возникает что-то удушающе пародийное и заиндевело удручающее.

Впрочем, по итогам первой книги не всё так безрадостно. Роман Дянь Сянь – попса голимая, встречается и похуже. Главное достоинство – встроенность в масскультурную индустрию. Без разницы, читаешь ли ты книгу, смотришь дораму или листаешь справа налево маньхуа с рейтингом 2. Получаешь изворотливый и почти предсказуемый сюжет, который никуда не движется, несмотря на обилие сентименталистских и мелодраматических сюжетов.

Тут вот что интересно и никогда не может надоесть, пожалуй. Это невероятный объем традиций и канона, который самым хулиганским образом нарушается. В центре истории героиня, ведущая себя в строгом иерархическом мире столь эксцентрично, что многотысячелетние правила и мифологическая рутина суань-ни под хвост.

Дянь Сянь старательно выстраивает потустороннее мироздание, созданное из даосской культуры, древних китайских мифов и даже новообретенных мотивов с цитированием Мао Цзэдуна. Это очень красивая вселенная, которая столь же вообразима и ощутима, как все земное, бытовое. Несмотря на оперирование масштабными хронотопами, для читателя это остается лишь на уровне прибаутки. Обитатели царств ничем не отличаются от обычных людей – живут во дворцах, любят и воюют, едят и спят, носят обычную одежду, не все физически совершенны, а уж духовно и подавно. Просто бытовые подробности отставлены в сторону, и визуальная роскошь дает ощущение некой эйфории, далекой от повседневности.

И вот нарожденная в горестях главная героиня Цзинь Ми вносит в эти устои хаос. В первую очередь комедийный. Благодаря заклятию, наложенному матерью, чтобы защитить духа от жестокостей, девушка воплощает поговорку «простота хуже воровства». Она невежественная, наглая, воспринимает поэтическую утонченность буквально, чем доставляет постоянные неудобства и даже беды тем, кто о ней заботится. И при этом Цзинь Ми, по канону, невероятно красива, влюбляет в себя двух принцев-братьев, заставляя их соперничать.

Все эти отношения развиваются чрезвычайно долго. Шаблонный сюжет окружен многочисленными повторами, как в сериале – ровно настолько, чтобы удержать внимание на центральном сюжете, но в каждой главе позабавить публику открытием новых миров и персонажей. В результате их набирается столько, что уже начинаешь путаться, кто кому Ху и Му Дань. Понятно, что для китайского читателя нет такой проблемы, потому что имена говорящие и их легко сопоставить с прозвищами, которые к основным именам и титулам раздает героиня. А вот неофитам приходится напрягаться.

Главное достоинство – это экспресс-курс по культурным и социальным традициям Китая, которые остроумно обыгрываются, цитируются и встраиваются в современную этическую парадигму. Тут есть вполне драматургический конфликт архаики и стремления к независимости от сковывающих устоев. Изъян Цзинь Ми – неспособность любить – превращается в неумную жажду знаний и карьерного роста. И это не мешает ей испытывать максимальное удовольствие от пикантных и даже эротических ситуаций, поскольку она лишена еще и представлений о морали. Надо сказать, что писательница вообще не стремится в психологию и правдоподобие. Важнее красота и выразительность каждого момента, поэтому с логикой здесь туго. Но она проистекает не от аристократической мифологической обособленности от земных человеческих реалий, а обусловлена художественно-развлекательными задачами. Гротескная выразительность, театральная зрелищность и гиперболизированность определяет стилистику и ход сюжета. Несерьезность искупает и вкусовые неточности.

Дянь Сянь
Удушающая сладость, заиндевелый пепел. Книга 1 : роман / Дянь Сянь; перевод с китайского Дианы Шоевой. - Москва: Издательство АСТ, 2023. - 448 с. - (Хиты Китая. Фэнтези).

#MercuriiTheatrum
ВДОХ-ВЫДОХ В ЛАБИРИНТЕ

Казалось бы, еще свежи и остры воспоминания от того, как театр для детей и молодежи «Малый» отмечал 25 лет: акции, эксперименты, деконструкции. И вот уже прошло десять лет, в которые уместились премьеры, фестивали и молодое пополнение труппы.

К 35-летнему юбилею театр подошел с концепцией «Прошедшее нам еще предстоит», навеянной строкой Рильке. Художественный руководитель Надежда Алексеева сделала то, чем владеет безупречно: спектакль-концерт, спектакль-путешествие, спектакль-лабиринт. Без хитов не обошлось (не услышать «Тишина в доме твоем...» в исполнении Татьяны Бобровой было бы большим разочарованием), трюк с деконструкцией прошлых постановок тоже сработал (когда в музыкально-речевую пластику «The Dark Side of the Moon» вплетается физический театр «Однажды я исчез»).

Но основное – это прозаические, драматические и поэтические тексты, которые еще не звучали со сцены «Малого». Дуэты Алексея Коршунова и Данилы Бурсина («Розенкранц и Гильденстерн мертвы» Тома Стоппарда), Любови Злобиной и Ирины Савельевой («Федра» Марины Цветаевой) органично встроились в гипотетический репертуар театра, показали межпоколенческую актерскую примагниченность. Искусство декламации в женском исполнении бьется с мужской философской чеканкой, почти как перекличка, скольжение по строкам с внезапной смысловой акробатикой.

А вот «Микроскоп» Василия Шукшина размозжил и вылепил заново тебя как зрителя. Ну, ладно сатирическое изящество Тэффи, которое Елена Федотова, Кристина Машевская и Олег Зверев исполнили с узнаваемой чеховской декадентской щекоткой. Но деревенская грубость Шукшина, лишенная восторженности и утонченности, высвободила из актеров дух аттической комедии.

Юлия Степанова в роли хозяйки, чуть что готовой размахивать сковородкой, показывает знакомую природу смеха. А вот интеллигентность Андрея Данилова придает борцу с микробами такой объем наивности и фанатичности, что заставляет полюбить любую дурость, им изрекаемую. И, конечно, забулдыга-сосед у Олега Зверева с немыслимой доселе развязностью не отменяет всех ранее сыгранных итальянских герцогов и античных царей, но напоминает, как мы все близки к земле.

Заблистала Татьяна Парфенова, кутаясь вместе с шалью в образ Ирины Аркадиной, неврастеничной и глубоко несчастной. А Дарья Карпова с пылкостью и самоиронией сыграла единственный спектакль Нины Заречной, вместе с музыкальными ритмами и эффектами, так и не выцепив его из пут прошлых заблуждений.

Пушкинский Сильвио, одержимый своей нечеловеческой местью – еще одна мужественная, аристократичная и жестоко-прекрасная работа Алексея Тимофеева.

Было и погружение в транс от Марины Вихровой, прочитавшей совсем свежий текст, созданный ChatGPT. В анализ этого странного произведения, наполненного страданием и зыбкостью всего, что производит человеческий разум, вдаваться не хочется. Но он как будто бы созвучен всему общему настроению, в которое вливается и перевод из Роджера Уотерса с «безумцем в голове» и поиском ответа «Кто я? Кто мы?», и последний стон чеховской Сони «Мы отдохнем…» Проекции Анастасии Алексеевой усиливают гипнотический выход за границы привычной реальности, от человеческих инстинктов к миротворчеству, от легкости жить к боли созидания, по пути в лабиринте.

Мы не найдем выход из лабиринта, он прекрасен своей неразрешимой сложностью, способностью вызывать неоткалиброванные и нерегламентированные чувства. Такой это театр и его миссия.

Были разные спектакли. Но праздничный вдох-выдох показал, что театр «Малый» не намерен отступать от своих художественных принципов и не будет разговаривать на другом языке. Кроме того языка, которому требуется уже собственный словарь.

Фото Марины Воробьевой
#театрМалый

#LibroDiem
Пласт реальности от известного бренда

Фантасмагории фильмов и песен Эмира Кустурицы вполне вычитываемы и из его книги, которая подоспела в переводе Ольги Поляк к тому моменту, когда стала еще острее и больнее. У нас ее назвали просто – «Мятежный ангел». Это то ли сам рассказчик, который пытается воссоединиться с автором, то ли объект видений – реальный нобелевский лауреат Петер Хандке в искривленной сказочной ирреальности повествователя. И оба они как бы наследники «Млада Босна».

При этом у оригинала, изданного в Италии, есть собственное заковыристое заглавие, которое можно попробовать перевести с сербского как «Ты можешь видеть то, чего не вижу я». Для продаж подобная философичная поэтичность не годится, поэтому на обложке получается нечто попсовое, броское и условно интригующее.

А уже когда читатель возьмет книгу в руки и начнет продираться через сомнамбулическое острословие Эмира Кустурицы, объяснять будет некому, в какой реальности сыпется мозаика переживаний и с какой целью мечется сознание от вымышленного события к документальному, от объекта к субъекту.

Героев у книги двое. Один – писатель, лауреат Нобелевской премии 2019 года Петер Хандке, волею автора канатоходец. В этой метафоре можно усмотреть духовные поиски Хандке, бросающего один за другим вызовы буржуазном европейскому обществу. Подлинную и мнимую личности Хандке роднит с такими же личностями Кустурицы балканский вопрос. Хандке сопереживал трагедии Югославии конца прошлого века, которая занимает мысли и чувства Кустурицы. Но это только одна из отправных точек эссеистического плавания в поисках определенности и смысла абсурдности жизни.

В реальности Кустурицы есть как будто бы настоящие боль и страх, идут войны и совершается триумф человеческой мысли, зафиксированных в источниках, ставшими уже историческими. И вместе с тем существует полуфантастическая, эксцентричная, авантюрная параллельная реальность, в которой лидер музыкальной группы пытается избавиться от бездарной картины. И это еще одна метафора форм, задач и возможностей искусства если не менять, то хотя бы переваривать действительность без разрушительного безумия. С неутешительным выводом о том, что настоящее искусство только в великих глыбах прошлого, а сегодня оно разменяно на суету и шелуху. Разве только встречаются отдельные мятежные ангелы, чье величие разглядеть могут немногие.

Кустурица пробует философствовать, искать полые и звонкие афоризмы, подходящие более для светского трепа и бульварной литературы, чем для размышлений, претендующих на вечность. Так художник разговаривает, и речь его необязательно должна быть записана, стать доступной широкой читательской аудитории. Но так случается, потому что сегодня имена оборачиваются брендами, под которыми можно выпускать как образцы массовой культуры, так и научные труды, как товар широкого потребления, так и штучные вещи. Книга Эмира Кустурицы не попадает ни в одну категорию с одной стороны. С другой – поддакивает книжному рынку и его жонгляжу брендами. Кино- и музыкальный кумир рассказывает о своих предпочтениях в литературе и искусстве. И спасибо ему на этом.
#ЭмирКустурица

Кустурица Э.
Мятежный ангел / Эмир Кустурица ; Пер. с итал. - М. : Альпина нон-фикшн, 2024. - 188 с.

Я спокойно отношусь к различного рода творческим конкурсам. Сам никогда в них не побеждал, но очень радуюсь за тех, кому удача, успех и усердие вместе с дипломом дают крылья верить в себя и своих наставников. И уже несколько лет (сбился со счета) сижу в жюри регионального этапа «Живой классики» по приглашению Новгородской областной универсальной научной библиотеки.

И хотя я за сменяемость жюри, эта миссия мне очень приятна. Я старею, а вот дети, которые по несколько раз подряд участвуют в региональном этапе – растут. И добиваются победы. Из самых дальних районов, где, кажется, медведи ходят по деревенским улицам, приезжают удивительные ребята. А это значит, что у них есть не менее удивительные наставники – родители, педагоги, взращивающие в них культуру чтения и публичного выступления.

На фото Кирилла Ерошенко, как обычно, демонстративно развожу руками, удивляясь дерзости и штампам в выборе фрагментов для чтения. С одной стороны, очень легко сравнивать, если, как в спорте, соревнующиеся должны выполнить знакомую программу. С другой – в творчестве оригинальность превыше всего. Если с ней справляешься. Я вот не справлялся.

Жаль, что конкурс проходит в бешеном темпе и не удается переговорить со всеми, разобрать ошибки и удачи с участниками. Ведь удачи случаются редко, а ошибки – с досадной регулярностью. Впрочем, по тому, как ведут себя кураторы, нет в принципе культуры анализировать и рефлексировать. Есть только техническая сторона вопроса – как сделать так, чтобы победить и заработать баллы для отчетов чиновникам. И вот тут поражение для ребенка может оказаться действительно поражением, пониманием, что он всего лишь отработанный материал в культурно-массовом производстве.

Что опять впадаю в брюзжание. Хотел порадоваться. Ладно, радуюсь.

А как вы заедаете стресс?
Или рубрика "книги, которые никогда не будут прочитаны".
Кстати, впервые нашел сочетание перевода Рождественской и иллюстрации Тенниэла в "Алисе".

#LibroDiem
Всем выйти из Нарнии!

Текст Мариам Петросян «Дом, в котором…» вызывает оторопь. Это вроде как и не литература – феномен. Не роман – а сущность. Стечение мыслей и образов, сгущающихся местами даже до линейного сюжета, а на самом деле – шкаф-портал в неосязаемое измерение. Там и звуки вроде бы знакомые. И даже запахи. И люди. Нет, существа. И Лес.

«Собранье пестрых глав» как бы не наследует никакой литературной традиции. Не энциклопедия какой-либо жизни. Не сюрреалистическая рефлексия бытия. Всё, что происходит в Доме, остается в Доме. А Наружность существует как небытие, не соотносимое с границами существования.

Если заставить себя воспринимать цикл зарисовок, созданных то от первого лица, то с хитроумным корреспондированием, как истории воспитанников интерната для детей-инвалидов и их наставников, то происходящее как-то укладывается не в слишком тревожную последовательность. Есть целая культура, порожденная симбиозом-соперничеством подростков, имеющих в силу своих физических особенностей и особую оптику, со взрослыми, которые под влиянием субкультуры Дома тоже начинают обретать фантасмагорические черты. Но как только начинаешь обытовлять дерзкую, вне законов прозу Петросян, становится скучно. Не для этого писалась книга.

Тогда это фэнтези в уникальном хоррор-сеттинге, сочетающем потемки подростковой души, взрослую жестокость и отчаянную философию, восполняющую мыслью и переживанием физическое отсутствие. В книге есть смерть и другое насилие. Есть метаморфозы на уровне языка и тела. Грубая физиологичность и туманная лиричность. Где метафора, а где ее осуществление, и не разберешь.

Главное эмоциональное воздействие тем, что сотворила Мариам Петросян, находится в области катарсического страдания. Персонажи книги живут в странном и страшном мире, перенасыщенном ритуалами, законами и правилами, суевериями. Экосистема, сложившаяся десятилетиями, которую практически ничего не может расшатать. Кроме одного. Этот мир, как целая планета, как галактика, обречен на уничтожение. Дом должны расформировать и снести. В эпилоге Мариам Петросян также туманно и экспрессивно досказывает судьбы основных персонажей, продолжающих воспринимать будничность через свою эксцентричную фэнтезийную оптику. Как будто переход из темной Нарнии совершился не до конца, дверь не захлопнулась.

Обаяние книги не случайно породило культ вокруг себя. Текст взывает к дешифровке и развертыванию смыслов, к сюжетным прибавлениям и визуализации образов. Казалось бы, мир Дома очень материален – тщательно описаны все локации, везде много вещей. Но сами персонажи всё время ускользают, из сумрака выходят только самые примечательные их части. Да и характеры нервные и неровные, не закрепленные в логической вязи повседневности. Это подкупает в тот самый момент, когда ты сам не готов воспринимать окружающее как реальность, а только как Наружность – враждебную среду, способную продезинфицировать фантазию, разрушить маргинальную цивилизацию, выстроенную не по комфортным гуманистическим законам, а по праву человека создавать себя из того, чего ему не досталось стечением обстоятельств.

Мариам Петросян стихийно, интуитивно и очень внушительно смоделировала формирование человеческой культуры. Не для того, чтобы читатели ужаснулись бездне, скрывающейся в инстинктах, не бесовской силе воображения и желания культивировать среду по образу и подобию своему. Хотя ужасаться в книге действительно приходится многому. А для того, чтобы в какой-то момент проснулась эмпатия. И мы научились любить и слышать друг друга в темноте, глухоте, неосязаемости и неподвижности.
#МариамПетросян

Петросян, Мариам
Дом, в котором... - Москва: Лайвбук, 2023 - 992 с., илл.

Даже если не собирался прирастать новыми книгами (ха-ха, кто ж мне поверит), они приходят.

Замечательный режиссер и человек (и пароход) Игорь Лебедев не оставляет мне шансов не прочитать эту вещь.

Осталось только разучиться спать.

Подарки, с которыми собираешь людей, память и радость от всего этого.

#LibroDiem
Чуда нет на букву @

Для писателя или поэта сочинить свою азбуку – отличный вызов. А в тандеме с художником появляются и книги, для которых уже вполне в мировом масштабе можно открывать отдельный музей. Творению Леонида Рожникова и Марии Филипповой там бы нашлось почетное место. Их «Чудо-юдо азбука» - образец просветительства, писательской и иллюстративной изобретательности.

По структуре в книге всё традиционно. Статьи выстроены в алфавитном порядке. А там, где для буквы не находится сущности – пропуски. Или занимательные статьи, вроде буквы «Ъ», которая связывается с вышедшей из обихода «ЕРЪ» и двенадцатиголовым Змеем-Горынычем, столь же редким по сравнению с трехголовым. Вообще, верное замечание, что на одну букву приходится много всякой нечисти, вроде «В», а другие остаются не охваченными, делают авторскую интонацию близкой, домашней.

Леонид Рожников сочетает энциклопедический подход с живым обращением к читателям. Гротескность персонажей вполне соответствует и гротескности стиля с серьезным изложением материала и иронией. Автор цитирует классиков, чем усиливает познавательную ценность своего труда.

Сразу заметно, что персонажей автор выбрал не самых популярных. Есть здесь, конечно, Баба-яга и Леший, Русалка (с блестящим объяснением, что у настоящих русалок никаких хвостов нет) и Феникс. А также встречаются злыдни, чудь (к реальному племени отношения не имеют), Эхо (не та, что родилась в Элладе), Йаконий и ырки – порождение фантазии собрата-писателя прошлого века. Рожников прибегает как к мировому культурному контексту, так и к местным верованиям, сводя старинные предания и современные суеверия. Получается, что нечисть с удовольствием перебралась из изб в городские многоэтажки. Но, по счастью, многие не предали свои лесные чащи и болота.

Мария Филиппова для каждого существа разработала образ, сочетающий традиционные представления и нечто авторское, собственного изобретения. Кто-то вышел у нее довольно милым, детским. А кто-то наводит подлинную и бескомпромиссную жуть. Модник-хабер, рачий царь, заставляет улыбнуться. А от ырка с горящими глазами хочется поспешно отвести взгляд. Паучьи лапки щекотуна тянутся к спящему ребенку – материал для ночных кошмаров. А объятый призрачным пламенем ератник вполне вписывается в общеупотребительное славянское фэнтези.

К каждой букве художник разработала литеры, состоящие из элементов мира, в котором обитает магический персонаж. Их тоже стоит разглядывать подольше.

Вот только качество печати подвело. Цифровая живопись на глянцевой бумаге с плохим разрешением превратилась в гуашь по стеклу. Дискретные мазки и общая «мыльность», неоткалиброванная цветопередача удешевляют изображения и упрощают впечатление.
#ЛеонидРожников #МарияФилиппова

Рожников Л.В.
Чудо-юдо азбука. - Москва : Проспект, 2023. - 72 с.: ил.

#MercuriiTheatrum
Есть в театре «Малый» спектакль Александры Ловянниковой «Ученик чародея». Это бесхитростный сторителлинг по скандинавским сказкам для семейного просмотра. И я как раз дождался, когда сын подрастет, чтобы пересмотреть вместе. Ведь там главный герой Олаф в исполнении Алексея Коршунова, чья суперсила – песни под гитару и восторженное отношение к своему младенцу. Пока жена с незапоминаемо длинным норвежским именем – Татьяна Парфенова пасет коров, чистит свинарник и ходит за водой.

Олаф отдает сына Ханса учиться не полезным профессиям, а непонятному колдовству. И с треском проигрывает все испытания чародею – Алексею Тимофееву, когда приходит время выручать сына из лап учителя. Вот такая ирония над маскулинным миром. И мне очень близкая. Чему я научу сына? Не ковать, не шить, не дрова рубить. Вообще не создаю ничего материального. Даже песней под гитару не могу растрогать чародея. Остается надеяться, что Саша чему-то где-то научится, что окажется ему близким.

И второй момент в этом спектакле, который сподвигнул меня на размышления о том, как наш культурный багаж мешает нам воспринимать другие произведения искусства в первозданной чистоте. У Александры Ловянниковой Ханс безмолвствует и представлен бревном в вязаной шапочке со скандинавскими мотивами. Полено растет, а когда получает «образование» - становится изящным веслом. Очаровательная визуальная метафора, считаю.

Но как вытеснить с арьера сознания фильм Яна Шванкмайера? Его Чурбашка ничего общего не имеет с образами спектакля. Но такой липкий холодок при виде того, как герои наделяют антропоморфностью и нянчат полешко, таки ползает.

А когда царица птиц указывает Олафу дорогу к дому чародея, то бросает камешки и заставляет героя передвигаться к ним всякими чудными способами. Сцена очень забавная, как детская игра. Но крайне трудно не увидеть в ней перемещение сталкеров по Зоне. Тем более, что царица птиц с гордостью называет этот способ перемещения «технология».

И скажите уже, что авторы спектакля совершенно не имели ввиду третий закон Артура Кларка, когда шутили, что Ханс принес в деревню технологии – пылесосы, бензопилы, нервущиеся нитки… Впрочем, может, и имели.

Вот так семейная история, легкомысленная, с душевными актерскими импровизациями, нагружается научно-фантастическим и мистическим сюрреализмом.

Фото Марины Воробьевой

Вроде бы и знал, что Александра Шалашова пишет новый роман. Но когда видишь такую обложку, невольно вздрагиваешь.

Как новгородец.

И в ожидании книги что-то такое начинает трепыхаться ласковое.

Хотя дизайнер постарался максимально отразить всю тревожность содержания, которое узнаём из аннотации.

Он забывает слова, путает имена дочери и внучки. Может быть, это не так важно, а важно другое имя — имя девочки, которую он встретил в Германии в 1941 году, а потом безвозвратно утратил. Блуждая в лабиринтах памяти, он пытается снова найти ее — и себя. Он всматривается в старые фотографии, на которых его родной Великий Новгород, небо и деревья. Однажды он уходит из дома, продолжая фотографировать, потому что только это помогает как-то удержаться в ускользающей реальности. Его ищет внучка — у них большое путешествие, одно на двоих.

Новый роман Александры Шалашовой— пронзительное размышление о любви к трем женщинам, о том, как в сумраке подступающей деменции остаться собой. Ведь ты — это ты, пока даже в полной темноте помнишь, как тебя зовут.

Предзаказ на новый роман «Как тебя зовут».

#LibroDiem
Приходящая натура

В заключительном романе автофикшн-трилогии «Роза» Оксана Васякина объединила находки двух предыдущих книг. В нем есть пронзительная поэзия, эссеистика и пространное цитирование малоизвестных в России текстов. И вместе с тем в бессюжетности рождается фабула гораздо более плотно скроенная, чем сложенная из мотивов путешествия ранее. Жизнеописание Светланы не только как родственницы, но объекта, уводит автогероиню как бы на второй план, порождая магию метатекста. Но на самом деле оптика не меняется. Разве только Оксана стала менее категоричной, больше эмпатичной.

Это особенно требуется для Светланы – в отличие от бабушки, мамы и отца, женщины по-бытовому неправильной, сжигающей себя будто бы назло всему, что ее окружает. В ней прорастает мицелий персонажей рубежа XIX – XX веков, когда мужчины-писатели наконец-то обратили внимание на право женщины бунтовать против вековых устоев. Причем бунтовать не просто сокрушением буржуазной нравственности и норм приличия, а собственным телом.

Автогероиня признается, что после размышлений о биологической и метафизической природе онкологии, она испытывала потребность рассказать о туберкулезе. Эта болезнь по-прежнему существует в социальной плоскости, являясь маркером девиантного поведения, меняющего тело и отношение к нему окружающих больного людей. Но в результате Темирязевский лес, где отчасти шла работа над романом, сделал текст более лиричным и фабульно насыщенным. Читатели видят Светлану практически от подросткового возраста и несколько раз переживают ее смерть, пытаясь понять и принять мотивы поведения то ли персонажа, то ли персонифицированной позиции. А поскольку художественность здесь только на уровне языка, то степень откровенности жалит не менее, чем в предыдущих книгах Оксаны Васякиной.

В «Розе» наступает своеобразное принятие процесса смерти как неизбежного выбора человека. Точнее, выбора, какой эта смерть будет. Но невозможно контролировать, как ее увидят окружающие, как истолкуют сам процесс. В романе не просто документально, а символически много того, что объединяет даже тех, кто никогда не прочитает книгу. Общая неустроенность, растерянность, первобытный страх перед очевидным разрешением всего того, что приводит к боли, страданию. Неизбежная программа женской исключенности, воспринимаемой по шкале от жертвенности до жертвы.

Читать такое должно быть больно – так оно и происходит, хотя Оксана находит нотки сарказма и даже житейского юмора, потому что автогероиню со Светланой роднят куда более здоровые отношения, чем с другими родственниками. Саморазрушение Светланы, тихо рычащей против психологического насилия со стороны старшей сестры, принимающей физическое насилие от многочисленных мужчин, терзающей свое тело абортами, звучит трагическим гимном, переходит в пространство мифологического символа, чего вроде бы автофикшн не позволяет.

Тут, безусловно, дает о себе знать органически разворачивающийся литературный дар Оксаны Васякиной. Набухающий и прорывающийся, словно древесные почки, вкус к метафоре, сочным краскам и темпу повествования. Стараясь сохранить дистанцию между художественной речевой хореографией и правдой документальной фиксации, писательница невольно подпадает под силу и обаяние своего объекта, нагружая ее личность собственным эмпирическим содержанием. В Светлане как будто бы реализуются в утрированном, вызывающем, провокационном виде все те черты, которыми бы Оксана могла наделить себя.

Неожиданно и вместе с тем логично природа «Розы» отбрасывает читателя на столетие с лишним назад, в мгновение русского символистского декадентства. Конечно же, не столь изящного по языку – оно совсем не надо ведь – но очень близкого по силе чувственности, бесстыдности и вкусе к красоте неизбежного увядания.
#ОксанаВасякина

Васякина, Оксана.
Роза / Оксана Васякина. - Москва : Новое литературное обозрение, 2023. - 198, [1] с. - (Художественная словесность).

#LibroDiem
Фрустрации по заказу

Неудержимо рвется красивое поэтическое слово сквозь жесткий и самоуверенный автофикшн в «Степи» Оксаны Васякиной. Как народная песня, не стесняясь порывов и позывов, рассыпая тропы и ритуальные формулы. Только не этнографические, а современные, обязательные для магического волитературовления.

Идейно продолжая «Рану», Васякина в приемах и общем настроении отходит от первого романа. Да, тут есть и путешествие с отцом (еще живым, но рифма с первым романом, где героиня перевозила прах матери, читается), и раскапывание памяти о его смерти и похоронах. Однако рассказчица в художественном отношении не стесняется бегать за красотами. Тут же растушевывает их бесстыдным описанием какого-нибудь физиологического процесса. Не без эпатажности, не без вызова целомудренной публике. А что такого? Что естественно, то не безобразно. Впрочем, безобразно. И живите с этим.

И все же разбираться в художественном языке Васякиной не тянет. Он местами цепляет объемом, умением передать в первую очередь суровый простор южнорусских степей, их самодостаточную гибельность для одиноких, грязных, уставших людей, гниющих в бесполезности существования по собственной воле.

Колышется ли в бэкграунде «Степь» Антона Чехова? Безусловно. Вплоть до ощущения травестирования натурной чеховской лирики. «Натуризм» Васякиной имеет другую природу и старается отцепить корни от почвы русской литературоцентричности прошлого. Это уже не литература, а письмо, что-то пространственно-процессуальное, фиксирующее новые отношения слова с реальностью, аудитории со словом.

Впрочем, в этом романе, как уже было отмечено в начале, Васякина меняет координаты. У повествования появляется адресат. Он добавляет письму некоторой старомодности, актуализирует читателя-собеседника. Героине требуется непосредственным обращением удержать внимание читателей-наблюдателей и в то же время сформировать им маску. Нарочито грубоватая, разговорная интонация сразу же лишает адресата какого-либо социального статуса и формирует ему гендер. Это подружка, с которой делятся самым сокровенным небрежно, предлагая этакое «панисестринство». При этом, конечно, реципиент лишен голоса и права на позицию, кроме одной – перестать читать.

Формирует ли Васякина в романе какую-то принципиально иную по значимости картину мира? Пожалуй, это уже привычный запрос на фиксацию постсоветской действительности, оставившей токсичные следы на фрустрированных личностях современных тридцатилетних. Это и стремление удержать от мифологизации и романтизации, и в тоже время выработка общецехового нарратива, который письменной коркой осядет на теле российской прозы.

Проблема, кажется, в том, что если не рассматривать письмо как систему знаков и триггеров для выявления сопричастности адресата к транслируемому нарративу, то структурно текст зияет пустотами. Они порождены интуитивным чувствованием создателя с опорой на частный опыт, отшлифованный не методологией, но практиками. Текст сформирован тренировками, подстроенными под параметры индивидуализированного сознания. Некий биомеханический комфорт отказывается от конструктов, догматов, укореняющих литературу на ее привычном месте. Это ближе к культуре блоггинга с купированной рекреационной функцией.
#ОксанаВасякина

Васякина, Оксана.
Степь : роман / Оксана Васякина. - Москва : Новое литературное обозрение, 2022. - 226 с. - (Художественная серия).

#LibroDiem
Антисептик отменяется

Степень обнажения в романе Оксаны Васякиной «Рана» и захватывает, и вызывает чувство неловкости. Это такая отчаянная рубка запретных плодов, с обжигающими брызгами, разъедающими кожу до ран там, где их и в помине не было.

Текст лоскутами отмерших тканей и живой материи, страшным существом, сшитым отчаянным вивисекторским методом, касается читательского сознания. Это не фантазия, не моделирование ситуации. Это Оксана Васякина, отринув все табу, презрев ожидания, рассказывает, как ухаживала за умирающей от рака матерью и везла ее кремированный прах через всю страну. Модернистский сюжет, макабрические интонации которого так и просят невольной первобытной иронии. И в тональности письма Васякиной она есть – то мрачно-акварельная, то проходящая резкими, непокорными штрихами туши.

«Рана» - это в какой-то мере феномен, стремящийся к преодолению привычного текстового пространства. Или художественный конструкт, который неокрепшее, несогласное читательское сознание всегда может облечь в удобную интерпретацию. Или публицистика, обличающая, не терпящая возражений, упертая в своей правоте. Васякина забирает себе всё – и прозу, и поэзию, и репортажность, и эссеистику. Всё, что подсказывает, подкладывает ее писательское своеволие, находящееся в свободном танце.

Когда понимаешь, что это не литературные эффекты, не стремление найти прием и образ, чтобы выразить идею или образ, заставить читателя переживать эмоции, становится вдвойне больнее. Автогероиня «Раны» ничего не требует, не таит ничего за пазухой, не манипулирует, а просто изливает свою личность, масштаб которой становится значительным и значимым для окружающих. Бесконечная, беспросветная боль, которую нельзя – невозможно – утишить, усмирить, вылечить. Если этот процесс заражения, распада остановить, то и жизнь закончится. Жизнь мысли, рожденной в момент нападения.

Писательница требует размышлений, насколько женское письмо отличается, может требовать себе отдельное пространство, подходы и методологию. Взять себе то, что противопоставляется веками сформированной норме, привычной, удобной, жизнеспособной. Но отрицающей жизнь для тех, кто в эту норму не вписывается.
«Рана» - это новообразование не просто на российской литературе, а вообще способах позиционировать себя, выходить к обществу. Довольно атомизированному обществу, часть которого о тебе может и не узнать. Но и насильно такие вещи не инъектировать.
#ОксанаВасякина

Васякина, Оксана
Рана : роман : [18+] / Оксана Васякина. — Москва : Новое литературное обозрение, 2021. — 275, [1] с.

#СериалVolutpatVestibulum
Sen Çal Kapımı (2020-2021)

Я это сделал. Посмотрел 100 серий. Поначалу всё казалось невинным – наивная эксцентричность, подростковый флирт и зашкаливающая дизайнерская красота в интерьерах, экстерьерах и костюмах. Как и в случае с Южной Кореей, Турция, которую можно увидеть только на экране.

Но в определенный момент стало понятно, что аристотелевские заветы построения драмы утомляет на уровне «да ну нафиг, seriously?». Попытки разнообразить сюжет самыми дикими поворотами набили оскомину. Впрочем, наверно, для этого просто нужен темперамент.

Будем честными, это феномен. В нем есть чистота, практически целомудренность, безбашенная вера в то, что люди могут измениться и у каждого есть право на любовное счастье. Да, персонажи сериала толкутся в тесных локациях, наступают друг другу на пятки в борьбе то за одного мужчину, то за другого, потому что большого мира нет. Мы все вместе становимся семьей, где решительно осуждается психологическое насилие и всяческий разврат. Любой прихоти должно быть обоснование.

Так, наверно, должен выглядеть земной рай, где везде успешный успех, никто не задумывается о бытовых трудностях, каждому по способностям и смерти нет.

МОЛОДЦЫ!

Пожалуй, нет какого-то другого слова, которое доводит меня до бешенства, когда я слышу его в зрительном зале.

Молодец – что этим хотят сказать? Одобряем? Справились? Порадовали душеньку? Сделали невозможное?

Молодец – какое безликое, ни к чему не обязывающее слово. Даже детские психологи не рекомендуют использовать его как похвалу, потому что оно не несет в себе никакой конкретики и лишает ребенка мотивации.

Молодец – это такое междометие, но в отличие от итальянского bravo(a)(i), веет от него малокультурным патернализмом в адрес исполнителей.

А есть какие-то слова, бросаемые публикой, которые вас раздражают?

Здравствуйте. К вам обращается Санкт-Петербургский Театр Поколений. В ночь с 28 февраля на 1 марта в здании, где находится театр, произошел пожар. Главное помещение театра почти не пострадало, но основные повреждения получили репетиционный класс и Малая сцена Театра Поколений. Ситуация осложняется тем, что в здании нет электричества. Весь ущерб на данный момент мы посчитать не можем, но уже сейчас убытки по отмененным спектаклям составляют 163 885 рублей, поэтому мы вынуждены открыть сбор на эту сумму для будущей аренды помещения, потому что Театр Поколений является негосударственным театром, и все оплаты мы производим за счет проданных билетов на спектакли. Еще нам необходима химчистка костюмов и стульев в зале, что тоже требует затрат.
На сайте Театра Поколений есть кнопка “Поддержать театр” teatrpokoleniy.tilda.ws/donation, вы можете отправить нам любую сумму. Еще нас можно поддержать переводом по номеру телефона +7 905 260 62 66 Сбер или +7 981 015 22 57 Т-Банк на имя Наталья П. с пометкой “Благотворительное пожертвование”. Мы обещаем дать отчет по всем потраченным суммам.
Еще нам нужна помощь в устранении гари в пострадавших помещениях, это мы делаем собственными силами, поэтому нам очень нужны: губки, тряпки, несколько швабр и ведер, средства для очистки от гари, средство AZELIT, мусорные пакеты 120 литров, резиновые перчатки и респираторы.
Телефоны для связи:
2 марта 8 921 988 00 64 Анна Овчинникова
С 3 марта 8 965 772 44 17 Анна Джахуа
Театр Поколений будет благодарен любой помощи и поддержке. Спасибо, что остаетесь с нами в трудный для нас момент.

#СериалVolutpatVestibulum
Pennyworth (3 season, 2022)

Удивительным образом к финалу, который по традиции всех закрытых проектов ничего не решает, уровень трэшового насилия в альтернативном Лондоне снижается. Но повышается градус трэшового сюжетообразования, как фирменной печатки Бруно Хеллера. Наркотик от ЦРУ, ползущие из подвалов ЛСУ, безумец-художник, ввергающий весь город в хаос, появляющиеся на мгновение прежние герои и тут же слитые. Или перекованные непонятно за каким-то лядом.

В общем, все уже поняли, что сюжетных хлястиков за короткий сезон столько, что даже неловко. Вроде бы смысл в том, чтобы еще раз пробудить симпатию к людям с особенностями, поговорить о ценности семьи и здоровых отношениях. Но в итоге штампы всех телепроектов Хеллера и DC в уже наскучившей стилевой картинке 1950-х.

Но зато в человеческом отношении драма, достойная турецко-индийских традиций.

Альфред (по-прежнему нераздражающий Джек Бэннон) гадит под себя, но мечтает стать отцом. Внезапно его пожилая мама превращается в охотницу за сексуальными удовольствиями (по-прежнему блистательная Дороти Аткинсон, чуть ли не единственная актриса со школой). У Бет Сайкс просыпаются материнские чувства, что не мешает ей всаживать ножи и пули в кого придется (Палома Фейт – это безотчётная любовь, чтобы она не творила в кадре).

Скучно только от Томаса и Марты, которые устраивают банальную перепалку – ты вся в опасной работе, а ты поднял на меня руку, теперь никакого доверия, развод и дети в форточку. И фантастическое кровопролитие не способно добавить к этому никакой глубины.

Поджаренный ракетой Лондон в конце как бы намекает на «продолжение следует...», но может и не значить ровным счетом ничего. Кроме того, что все, к кому прикипели сердца зрителей за четыре года, выбрались. А Готэм еще впереди. Не повезло только Рамону Тикараму. Его инспектор – премьер-министр был неплоским и крепким персонажем. И его так глупо слили, просто потому что гладиолус.

#LibroDiem
Немного попроще

Коммерческий успех Паддингтона как бы сделал очевидным появление варианта рассказов Майкла Бонда с иллюстрациями Р.В. Элли. Адаптированные под малышей тексты обильно сопровождаются рисунками. И они внезапно оказываются выигрышнее, чем сами истории.

Локализованное издание вышло под названием «Медвежонок Паддингтон. Большая книга цветных историй». И она действительно большая – омнибус словарного формата и веса с крупным шрифтом. И по-настоящему цветная – ведь оригинальные иллюстрации Пегги Фортнум были воздушными черно-белыми скетчами. На мой вкус Р.В. Элли уступил Фортнум в остроте, умении передать характер и ситуации, идеально подходящие рассказам. Манера художника более добродушная, подробная, полностью замещающая фантазию гармоничным сочетанием акварели и пастельного карандаша – умеренно ярко и детализированно.

Но в варианте для совсем маленьких такая тщательность и забота о детском восприятии восполнила пробелы, которые возникли при адаптации. Тексты Бонда поблекли, стали схематичными и не слишком внятными по сюжету. Сокращая и упрощая, писатель растерял весь шарм заглавного персонажа и колкость неприятностей, которые он доставляет окружающим. И, конечно же, в сборнике опущены моменты становления дружбы с мистером Крубером, вражды с мистером Карри. Роль Джонатана и Джуди тоже не такая явная. Да и весь юмор в основном до ворчаний миссис Бёрд. Подбор историй, в основном, строится вокруг хаоса, творимого Паддингтоном, но на деле приносящего благо (почти как у Гёте).

Зато какое удовольствие разглядывать недоумение и детскую решительность на мордочке медвежонка! Художник лишил его хитрости предшественницы, но также заставляет смеяться. Паддингтон очень пластичен и постоянно находится в движении, буквально играет роль, как заправский комик, совершая глупости с серьезным выражением.

Люди же очень похожи друг на друга и не столь выразительны – они как куклы, фон для любимого героя, хотя Р.В. Элли не делает их условными. Просто мы смотрим на них глазами медвежонка. А его в первую очередь занимает он сам и то, какой эффект производит на окружающих. Р.В. Элли рассказывает почти самодостаточные истории, придавая настроение суховатому тексту. И если бы в опыте не было, так сказать, расширенной версии приключений Паддингтона, то можно было бы подумать, что художник гораздо глубже и изобретательнее писателя.
#МайклБонд #РВЭлли

Бонд М.
Медвежонок Паддингтон. Большая книга цветных историй : рассказы / Майкл Бонд ; пер. с англ. А. Глебовской. - СПб. : Азбука, Азбука-Аттикус, 2022. - 448 с. - (Малышам о Паддингтоне).

#LibroDiem
Бессмертны не только немертвые

Почти 30 лет разделяют основные сборники цикла Майкла Бонда о медвежонке Паддингтоне и возвращение к нему уже в XXI веке. Попробовать почувствовать разницу между рассказами 1979 года и 2008-2012 годами позволяет «азбучный» омнибус «Всё о медвежонке Паддингтоне. Новые небывалые истории». И вот что сразу замечаешь… Разницы никакой нет!

В новый век Паддингтон, семейство Браунов и его друзья вступили абсолютными консервами. Можно встретить упоминание мобильников. Но Генри по-прежнему работает где-то в Сити, Джуди и Джонатан не окончили школу, а медвежонок не постарел ни душой, ни телом. Сказочная условность как она есть. Однако Бонд стремится всё же привязать своих героев к реальной действительности. И потому цикл 2012 года сочинен под знаменем лондонской Олимпиады. Она проходит по касательной, но Паддингтон на волне спортивной лихорадки успевает побыть телезвездой, о нем снимают короткий «документальный» фильм как о выдающемся спортсмене. Бонд иронизирует, правда, крайне осторожно, над медийными ухищрениями, пафосом и иллюзорностью технологий.

Вообще есть ощущение, что Бонд не стал разрушать старомодный уют мира Паддингтона гаджетами и цифровой метавселенной. Когда закрываешь книжку, понимаешь, что это не зря. Слишком многие культовые герои пострадали от того, что их постаревшие создатели с наивностью и задором, не свойственной возрасту, кинулись капитализировать и актуализировать своих созданий.

Совсем не раздражает, что Паддингтон прожил 50 лет в консервной банке дома на улице Виндзорский Сад. Всё так же он ходит на «послезавтрак» к антикварщику Круберу, как выяснилось, тоже иммигранту из далекой и загадочной Венгрии. Вот уже и Майкла Бонда с нами нет, а медвежонок, его семья и друзья будут жить вечно и попадать в истории.

В новых циклах единственное событие, выходящее за рамки ритмичных нелепостей и счастливых совпадений – это приезд дядюшки Пастузо. Эксцентричность семьи Паддингтона дополняется по-американски предприимчивым и легкомысленным медведем, которого носит по всему миру. Доходы, полученные от продажи напитков перуанским шахтерам, позволяют ему быть независимым. Тут писатель, конечно, подкалывает американский континент. И хотя южная его часть всегда ассоциировалась с бедностью, тяжелым трудом и строптивым, импульсивным характером его обитателей, Бонд не слишком разворачивает колониальную иронию. Пастузо ему нужен для того, чтобы еще раз обозначить генеральную мысль всего цикла: дом там, где тебе хорошо, где есть семья, даже если нет родства по крови.

Но точку Бонд всё же поставил слабоватую. В 2014 году вышел сборник писем «Медвежонок Паддингтон. С любовью» - тех самых, что он отправлял тете в Лиму. Это пересказ, довольно путаный, некоторых историй. Они уступают и по остроте юмора, и по темпу повествования. В них Паддингтон будто оправдывается. Оправдывается и тетя Люси, рассказывая, зачем отправила племянника подальше от Перу. Бонду нужно было завершить историю героев так, чтобы не углубляться в подробности, достойные семейной саги. Чтобы осталась легкость и парадоксальность придуманного им светлого и забавного мира. Но, видимо, настойчивость читателей требовала ответа на некоторые вопросы.

В русскоязычном издании последняя часть проиллюстрирована избранными рисунками Пегги Фортнум. Кстати, надписи на них аккуратно русифицированы. Современная тенденция так поступать, может, и упрощает восприятие книги юными читателями, но отбирает экзотический привкус далекой страны, другого языка, другого мышления. В 2008-2014 годах Паддингтона иллюстрировал уже только Р.В. Элли. Она больше уделила внимание человеческим, и даже эпизодическим, персонажам. Милые, улыбающиеся заурядные фигурки вполне подходят поздним рассказам. Но всё равно скучаешь по виртуозным острохарактерным штрихам Фортнум.
#МайклБонд #ПеггиФортнум #РВЭлли

Бонд М.
Всё о медвежонке Паддингтоне. Новые небывалые истории : повести / Майкл Бонд ; пер. с англ. А. Глебовской, К. Сиверцевой. - СПб. : Азбука, Азбука-Аттикус, 2018. - 512 с. - (Всё о...).

#LibroDiem
Визит дамы

Казалось бы, сколько можно придумывать истории, построенные по одинаковому сценарию, чтобы не утомлять публику? Майкла Бонда хватило на много лет. В омнибусе «Всё о медвежонке Паддингтоне. Новые приключения» собраны циклы 1964 – 1974 годов. Заметно, что писатель уже снизил темп до одной книжки раз в два года.

И не избежал самоповторов. Например, сцена с неудачными фокусами или спасение школьного спортивного матча самым эксцентричным и вопиющим участием Паддингтона. Но сила Бонда в такой непосредственности и позитивности, что прощаешь ему лукавые приёмы и подтасовки. В переводе Александры Глебовской (при участии Катерины Сиверцевой) истории звучат крайне правдоподобно. Собственно, медвежья особенность Паддингтона практически не ощущается, он окончательно очеловечивается и с упрямством сохраняет верность своему характеру. По жанру рассказы полностью соответствует культуре телевизионных ситкомов конца 1960-х – 1970-х годов, когда зрители ждали очередной семейной нелепицы, разрешающейся самым счастливым образом. Образы персонажей должны оставаться неизменными, как и их набор шуток и присказок, а каждую неделю будет появляться какой-нибудь чудак, который преподнесет главным героям урок или сам от них настрадается. В этом отношении интересно следить не столько за тем, какую находчивость проявит всеобщий любимчик (тем более, что Паддингтон нередко самоустраняется, уповая на помощь приютившего его семейства), сколько на то, как в мире станет еще одним добрым и счастливым днем больше.

В циклах 1970-х годов Бонд усиливает мотивы наивности и жульничества. Не единожды Паддингтон подвергается атаке нечистых на руку незнакомцев. Его доверчивость и в некоторой степени пристрастие к деньгам – хорошая приманка для аферистов. То поддельные акции купит, то бракованный пылесос в надежде получить барыши. Но в тоне рассказчика нет осуждения наивности и алчности. Скорее, это урок терпеливости для семьи Браунов, которые всегда готовы поддержать очередной «прогар» медвежонка. Чаще и сосед Карри эксплуатирует Паддингтона. Удивительно, что ни того, ни другого катастрофическое и разрушительное сотрудничество ничему не учит. Впрочем, тут уже писательская алчность. Рассказать о том, как медвежонок в очередной раз разнес половину соседского дома под видом помощи – золотая жила.

А долгожданным событием становится появление тети Люси. Наверняка Бонда упрекали в том, что он ничего не рассказал о прошлом Паддингтона, о его семье. На это писатель дал ответ в одном из рассказов – неприлично задавать такие вопросы, если Паддингтон сам не откровенничает. Мало ли какие травматичные тайны там могут скрываться. Но тетя Люси все-таки приехала из Дремучего Перу как очень дипломатичная особа. Если вспомнить начало, то Паддингтон появился в Лондоне жалким, растерянным и напуганным нелегальным иммигрантом. Можно было подумать, что его опекунша по немощи слегла в дом престарелых и сказала малышу – беги, ищи лучшей жизни в стране первого мира (вполне себе колониальная позиция). Но в 1974 году выясняется, что тетя Люси с таким комфортом живет на социальном обеспечении, что даже не отказывается провести Рождество у себя дома. А Паддингтон продолжает оставаться триггером для британской столичной чопорности.

Обязательно хочется отметить работу переводчиков. Диалоги очень часто построены на игре слов. Паддингтон основательно туговат на ухо и слышит не то, что ему говорят, комично удивляясь несовпадениям реальностей. Блистательно найденные соответствия ни разу не дают ощущения непереводимости, органичность каждой шутки сохраняет непосредственность стиля с очень плотным, выразительным визуальным рядом.

И иллюстрации Пегги Фортнум порой даже смешнее текста. Как же снайперски точно художник передал характер медвежонка, его комичную насупленность, решительность, иногда растерянность! И всё это стремительными карандашными штрихами, не заботясь о форме и привлекательности, как и у Р.В. Элли, это небольшие заставки, подстегивающие эмоции и воображение. Паддингтон вполне себе икона не одного поколения.
#МайклБонд #РВЭлли

Бонд М.
Всё о медвежонке Паддингтоне. Новые приключения : повести / Майкл Бонд ; пер. с англ. А. Глебовской, К. Сиверцевой. - СПб. : Азбука, Азбука-Аттикус, 2016. - 656 с. - (Всё о...).

#LibroDiem
Разрушитель спокойствия

Какое же это удовольствие – открыть книгу, от которой с ума сходил в детстве, и снова погрузиться в эти же приключения, почти не чувствуя налета возраста. Под обложкой «азбучного» омнибуса «Всё о медвежонке Паддингтоне» собраны циклы Майкла Бонда 1958 – 1962 годов с набором рисунков Пегги Фортнум. И хотя это не единственный том, в книге даже больше, чем было доступно на русском языке в начале 1990-х годов.

Медвежонок Паддингтон – один из лучших героев литературы, который без волшебства и иллюзий переоткрыл устройство общества. Целый архетип, который даже спустя полстолетия не потерял своего очарования и выразительности. Какие-то моменты даже усилились. Кто такой Паддингтон? Он не просто медведь, разговаривающий свободно по-английски и в силу своих физиологических особенностей не всегда встраивающийся в общественные нормы. Он иммигрант из далекого Дремучего Перу, оказавшийся в центре цивилизации. Паддингтон не дикий, и даже не наивный, но он осваивается в среде, где его принимают без раздумий добрые люди, другие смотрят на него с предрассудками, где чужой культурный опыт не только влияет на него, но и он перестраивает окружение под свое мировоззрение.

Сеттинг Лондона 1960-х годов у Бонда местами устарел, но общему пониманию, безусловно, способствует блистательный перевод Александры Глебовской (отдельные рассказы переведены Катериной Сиверцевой). Глебовская подстраивает авторский текст под манеру выражаться, знакомой нам по отечественной литературе. Она чутко переводит междометия, поговорки, тропы так, что мы слышим старомодную, но очень ясную речь. А там, где реалии совсем не совпадают, переводчица дает художественные комментарии – и это отдельные рассказы в рассказе, стилистически соотнесенные с основным повествованием.

Итак, семья Браунов, самая тривиальная из всех возможных семей, получает шанс разнообразить свое существование, приютив медвежонка, который целыми днями занят тем, чтобы доставлять всем беспокойство. Конечно, удивляет безоговорочное добросердечие взрослых, внимание и покладистость детей. Джонатан и Джуди Брауны – настолько образцовые, что Паддингтон просто необходим для того, чтобы почувствовать вкус жизни.

В отличие от многих героев детской литературы Паддингтон не проказлив. Он влюбляет в себя тем, что стремится исключительно помогать другим, исправлять несправедливости и учиться жить в очень сложно устроенном мире. Бонд с помощью своего героя позволяет читателям оценить, насколько привычные для нас паттерны оказываются трудными, а порой и непреодолимыми для тех, кто только начинает узнавать, как всё работает. Иногда кажется, что дети нарочно ломают вещи, влипают в неприятности от своей рассеянности или вредности. Но посмотрите на Паддингтона, который сражается со стиральными машинами, луковицами в ресторане, пытается выбрать наилучший подарок для своей семьи в фешенебельном магазине или снять деньги в банке, устроить национальный праздник по всем правилам. Все эти условности, системы, ограничения, правила, ритуалы – часто смешная нелепица, которую вскрывает честный и отзывчивый медвежонок.

Бонд оптимистичен, он старается каждую домашнюю и публичную катастрофу, что устраивает его герой, превратить в победу – здравого смысла, счастливого стечения обстоятельств. Это триумф доброты и взаимопонимания. Ворчливые, жестокие, высокомерные люди часто несут заслуженное возмездие, но еще чаще – встают на путь исправления. Хотя, конечно, такого колоритного персонажа, как сосед Карри, терять нельзя. Как и тот самый медвежий «суровый взгляд», которым Паддингтон награждает всех, кто не соответствует его представлениям. Достаточно его вообразить, чтобы понять, насколько это смешно. И подсмотрено у детей – они тоже, бывает, так исправляют взрослый снобизм перед простотой и наивностью.

И хотя сложно представить себе эти истории без иллюстраций Пегги Фортнум, иконой всё же стал Паддингтон, нарисованный Р.В. Элли. Фортнум свободными, условными линиями изображает медвежонка, больше похожего на настоящего – растрепанного, неуклюжего, в недоумении застывающего перед новой загадкой, но всегда обаятельного. В ее рисунках чувствуется то напряжение, которое рефреном проходит через рассказы, ясное всем членам семейства Браунов – у Паддингтона появилась Идея. Настоящий комедийный саспенс, обещающий огромное удовольствие от очередной заварушки, которая обязательно закончится торжеством справедливости и подарит читателям чувство свободы. У Элли медвежонок более ребячливый, сказочный, проказливый, он не личность, а забавная игрушка, часто напуганный, чем заинтересованный собственной оплошностью. Но зато он цветной.
#МайклБонд #ПеггиФортнум #РВЭлли

Бонд М.
Всё о медвежонке Паддингтоне : повести / Майкл Бонд ; пер. с англ. А. Глебовской, К. Сиверцевой. - СПб. : Азбука, Азбука-Аттикус, 2016. - 608 с. : ил.

День за днем, публикация за публикацией Скандальная баба из идеи провоцировать читателей неудобными, неловкими и откровенными разборами повседневности превратилась в элегантный канал о человеческой культуре.

Никуда не делась искренность, жесткая и непримиримая позиция, провоцирующая на то, чтобы оглянуться (во гневе, незнакомым прохожим, на Эвридику, как зима катит в глаза).

Я люблю этот канал за колумнистскую актуальность, живость, цепкость, ясность. За неизбежный диалог. За тематическую неотвратимость.

Сегодня у его автора день рождения. И новая публикация-размышление. А если подписаться, то такие истории будут случаться практически каждый день. Ну, то есть, день рождения раз в году (к сожаленью), а посты – в самый мозжечок – часто.

#LibroDiem
Все они прекрасные люди

И всё-таки «Идиот» Ф.М. Достоевского - это фантастический роман. Очередное к нему обращение убедило меня в том, что писатель творит альтернативную вселенную, персонажи которой пребывают в бесконечном трагически-готическом карнавале.

Если подходить к «Идиоту» с позиций реалистической прозы, то нет иной возможности, как представить себе всё происходящее в сумасшедшем доме, а Петербург, Павловск – это лишь названия больничных палат. И при этом роман естественен настолько, насколько возможна естественность в математике. Все истерики, безумие, прихоти, прекрасные порывы, дьявольское и божественное связывается математической моделью, которая единственно совершенно может очертить грани сущего.

Со школьной скамьи нас приучили, что в князе Мышкине Достоевский пытался вывести второе пришествие (но гораздо обстоятельнее у него это получилось в «Братьях Карамазовых»), которое злые люди не принимают и издеваются над бедным «идиотом». Но ведь писатель, как создатель, любит всех своих персонажей. Он по-отечески оберегает Епанчина и его супругу, вздыхает над Ипполитом, дает один шанс за другим Лебедеву и Гане. Но дух захватывает от мощи и смелости Аглаи, Рогожина, Настасьи Филипповны, князя. Если обратить внимание на форму повествования, то рассказчик представляет себя летописцем, который знает не все события и не может объяснить все мотивы поведения героев. Такой своеобразный привет реализму, еще более усугубляющий фантастичность романа. Или даже мифологичность.

С главными персонажами Достоевский позволяет читателю пережить невообразимые в быту чувства, как в античной трагедии. Ощутить размах, не скованный социальными нормами, этикетом, воспитанием. Кстати, судьба самых страстных персонажей и служит уроком читателям, тогда как у периферийных, по воле писателя, складывается все относительно благополучно.

И, наконец, этот неповторимый язык, взахлеб, мешающий возвышенные речи с просторечными словами, искусственно выведенные фразы, которые разминают сознание. Диалоги сами по себе являются событиями, со своей фабулой, идейно-стилистическим содержанием. И философские диспуты, серьезные или пародийные, заворачиваются вокруг действия романа, сбивая с ног иногда зло, но затем по-дружески протягивая руку, чтобы подняться.

Достоевский, конечно, писатель для тех, кто не боится страдать. Не лить ванильные сопли и жалеть птичек, а страдать от слов, подавленных желаний, невозможности надолго удержать прекрасное и непошлое на земле.
#ФедорДостоевский

Достоевский, Федор Михайлович
Идиот. - Электронная книга

Размышления о том, как писать о книгах, в канале у Леси Катрич вылилось в жаркую дискуссию о том, зачем мы вообще читаем. Этому споры тысячи лет, а он по-прежнему волнует и заставляет подбирать слова. Здорово же!
🎋🎋🎋
Но вот зачем и как рассказывать о прочитанном всё же тянет на «игру в бисер». Есть только два крупных аспекта – это аналитика (критика) и маркетинг. Вот тут ум с сердцем часто бывает не в ладу, как в нашей перекличке, но там и там текстами занимаются профессионалы (в идеале).

Любители же просто выплескивают, как умеют и что хотят. Я тоже проявляю эмоции. И в текстах тоже, но только если они служат в качестве художественного приема. Ведь в итоге главный вопрос – кто наш читатель? Мой читатель всегда я. И этим текстом должен быть доволен сам.
☕️☕️☕️
В позиции Леси Катрич меня зацепил еще один момент: оставить свой отзыв только в том случае, если произведение (или научпоп и прикладная литература) действительно вызывала эмоции. В противном случае не тратить время.

Я же всегда пишу обо всем, что прочитал. Нередко через насилие, через мучительный поиск слов и времени. Иначе не буду двигаться дальше. Из-за этого заметно сокращается объем прочитанного.
🐈
А для кого свой канал ведете вы?

📚📚📚
Книжная культура нынче приобрела обвальный медийный характер. Зачем люди пишут о прочитанном, тема отдельная. Также как и отдельно стоит смысл блогерских ритуалов, распространяющихся, как пал травы, по активным «читунам» (треки чтения, книжные эстетики, распаковки, видеообзоры полкожителей и другие заклятья).
📇🪶📝
Оставив только на LiveLib.ru более 660 текстов, я в основном полагался на интуицию и довольно простые задачи. И назрела необходимость их сформулировать, на какие вопросы сам себе отвечаю в процессе рефлексии.
📖📒📖
Меня больше волнует вопрос – что? Что автор сам-то хочет сказать, когда выходит к публике со своим высказыванием о произведении, будь это Гомер, Л.Н. Толстой или Джемайма Старбьютифул, звезда отечественного самиздатовского ромфанта.
👀💀👁
Мой неприкрытый снобизм продиктован частым раздражением от того, что я вижу волей-неволей. А потому было бы верным рассказать, чего я требую от себя, когда сажусь за текст об очередном комиксе или новинке интеллектуальной прозы.

🌹 Определить жанр и объем произведения. Тут вроде бы не так сложно, потому что система жанров не такая уж пространная. Главное, помнить, что детектив, научная фантастика и тому подобные понятия – не жанры, а приемы.

🌹 Текст необходимо препарировать на композиционные, стилевые составляющие. Собственно, способность воспринимать «искусство как прием» (спасибо, Виктор Борисович) и является одной из увлекательных целей чтения художественного произведения.

🌹 Увидеть позицию и личность автора. Всё-таки не Шкловским единым, а потому вступить в заочный диалог с автором. Внимание к его биографии и общему контексту деятельности способствует более точному анализу идейной составляющей.

🌹 Отсюда вытекает и трансляция собственной позиции. Конечно, Чарльз Диккенс и Иван Тургенев уже не ответят на твои претензии. Но если автор современник и с определенной долей вероятности может прочитать отзыв, то почему бы не воспользоваться случаем и не высказать всё, что о нём думаешь? Признания в любви ему будут особенно приятны. Но лучше о понимании, о поддержке или отторжении тех смыслов, с которыми автор выходит к читателям.

🌹 Соотнести время создания произведения с современностью. Когда ты определяешь эпоху, связанные с ней исторические события, доминирующие и противоборствующие направления в искусстве, тогда только можно позволить себе добавить личного отношения к актуальности и места в современном литературном пространстве.

🌹 Рассмотреть оформление и иллюстрации. Художники тоже нуждаются в анализе. Тут требуются специальные знания и навыки, чтобы не скатиться в описания и ничего не значащие оценочные эпитеты.

🌹 Наконец, у каждого произведения или книжного издания есть что-то такое… Назовем это аурой. Тут и сращение контекстов, и побочные эмоции, возникающие в процессе чтения. Она нужна для выбора тона высказывания, сквозного приема, который связывает все задачи.

А вывода не будет. Устал. Но жду комментарии, если таковые возникнут. 💀

В моей коллекции около 100 томов комиксов, десятки романов с 1990-х годов, артбуки и прочие книжные издания, связанные с киновселенной Star Wars. Есть пара фигурок. И к ним явно не хватает вот этого тамагочи.

История восхождения Энакина Скайуокера, заточенная в культовый шлем Дарта Вейдера, станет прекрасным дополнением моей темной стороны, если однажды удастся достать. Интересно, что тамагочи имеет классическую форму яйца, а шлем – это силиконовой чехол. Миссия – воспитать своего крошечного ситха.

Сам-то я не фанат. Не в том смысле, что разбуди меня ночью, и я перечислю основных участников Великой Гиперпространственной войны или изложу главные вехи формирования темной империи ситхов. Но различить события ДБЯ и ПБЯ, наверно, сумею.

И злюсь, конечно, что новые боссы Marvel списали роскошную Расширенную Вселенную в Легенды, оставив местами беспомощный коммерциализированный канон.

Да, в детстве оригинальная трилогия Джорджа Лукаса на VHS произвела на меня сильное впечатление. Но вот обрастать фэнской атрибутикой я стал гораздо позднее. Очень радуюсь тематическим подаркам. И потихоньку стал читать то, что накупил.