***
Сегодня день рождения Роберта Смита, основателя и вокалиста одной из самых известных групп не только английской, но и мировой пост-панк сцены — The Cure.
Стиль группы порой совершенно несправедливо характеризуют как «готика», ставя The Cure в один ряд с разношёрстной фентезийно-вампирской братией вроде The 69 Eyes, L'Âme Immortelle или не к ночи помянутых Him. При этом сам Роберт Смит всю дорогу открещивается от такой узкой характеристики для своей команды, раз за разом скрупулёзно объясняя докучливым журналистам, что играют они никакую не «готику», и даже не пост-панк, а причудливое сочетание последнего с рок-н-роллом и психоделией.
При этом начинались The Сure как одна их самых рядовых групп первой волны английского пост-панка в городе с говорящим именем Кроули, что находится в английском графстве Сассекс. Если послушать «Friday I’m in love» или «Boy’s don’t cry», понимаешь, что ни по звучанию, ни по подаче они почти ничем не отличались от среднестатистической подростковой рок банды Новой волны. Не удивляли ранние The Cure и каким-то оригинальным внешним видом. Группа исправно собирала маленькие залы в клубах на сто человек, и какого-то прорыва не наблюдалось.
Полное отсутствие перспектив сильно огорчало Смита — но как бы они ни старались, выйти на новый уровень группа всё-таки не могла. И тогда, по словам Смита в одном из интервью, они просто перестали пытаться: каждый отдался течению своей бесперспективной жизни, занявшись в основном экспериментами с разными запрещёнными веществами, а не маркетинговым продвижением группы. И, парадоксальным образом, именно в этот момент и произошёл прорыв, которого Смит так долго ждал — родился альбом Disintegration, раз и навсегда определивший индивидуальный стиль коллектива. Альбом быстро занял всевозможные топовые места в хитпарадах США и Британии, но не это главное.
Когда я первый раз послушал Disintegration, то долго не мог понять — а что, собственно, это такое? Рок не рок, электроника не электроника. Почти нет ударных, аккорды будто размазаны во времени и пространстве, как и вокал Смита — то монотонно декламирующий, то шепчущий, то почти срывающийся на крик. Моё сознание, выросшее на простеньком рок-н-ролле в два притопа три прихлопа, было определённо к этому не готово. Однако почему-то нельзя было просто выключить плеер (тогда ещё плеер!) и навсегда забыть об этой странной музыке. Что-то в ней притягивало, заставляло продираться к смыслу, привыкать. И в какой-то момент, сам не могу сказать в какой, я ощутил, что и эта музыка, и эта лирика отзываются на что-то важное, сущностное в моей жизни. С тех пор с группой The Cure я не расставался, хоть и разменял уже третий десяток.
В завершение стоит сказать, что творчество Смита вообще тепло принимается именно в России — сам музыкант не раз с удивлением об этом говорил, ведь впервые The Cure побывали у нас только в 2012 году. Существует даже отнюдь не беспочвенная точка зрения о том, что именно из The Cure растут ноги чуть ли не у всего русского рока. Возможно, секрет такой популярности группы именно у нас кроется не столько в склонности русского народа к меланхолии (что неправда), а в простой тяге к чему-то настоящему, чего осталось не так уж много в победившем пластмассовом мире.
Вечный Post
Поэтарка |
Пиши