СИЛА
Читаю новости об очередном случае булинга с увечьями детей в школе и понимаю, что ничего не меняется.
Мне повезло со школой: учиться было интересно, учителя прекрасные и с чувством юмора, класс умный, культ чтения, любое творчество поддерживалось. Правда, к среднему школьному возрасту стало очевидным, что атмосфера за пределами нашего дружного класса далека от идеальной: дети обзывались, и старшие задирали младших. При этом я не помню ни одного случая гомофобного булинга по отношению ко мне, возможно потому что, кроме тонкого голоса, я ничем не отличался от сверстников, даже наоборот, часто (совершенно заслуженно) имел неуд по поведению.
Высокий голос, которым я на концертах самодеятельности и дома на табуреточке под бурные овации взрослых пел жалестные песни, однажды сыграл со мной злую шутку. Это случилось во время моей самой первой «ходки» в пионерлагерь. Мне тогда было всего лет 11 или 12. Мальчики мне уже нравились больше, чем девочки, но в этом в силу возраста ещё не было ничего сексуального, так что я мало что понимал о себе и был как все — моё «лето в пионерском галстуке» случится лишь несколько лет спустя.
Меня невзлюбил один старшеклассник из другого отряда: ему не нравилось, как я говорю, и он при любой возможности, каждый раз, когда мы пересекались где-нибудь на улице или в столовой, говорил, что у меня «бабий голос». Мне мой голос казался обыкновенным, и он вряд ли сильно отличался от голосов других мальчиков. Разумеется, я не связывался с парнем, который был в два раза выше, но он почему-то постоянно меня доставал, придумывая новые обидные прозвища. Он наслаждался своей силой и тем, что мог творить, что хотел.
В какой-то момент это зашло далеко. Ну, например, он стал угрожать, что заставит меня «сосать» его член. Я в том возрасте еще не понимал, зачем кому-то нужно, чтобы кто-то сосал твой член, и мне, интеллигентному мальчику из приличной семьи, эти угрозы казались какими-то дикими и нереальными. Тем более я не понимал, как с этим связан мой якобы слишком высокий голос. Никакого рукоприкладства не было, были лишь словесные оскорбления и наезды, которые всегда вызывали массу веселья у сопровождавших его других мальчишек.
Он продолжал меня травить, всё чаще углубляясь в детали, как я, по его версии, буду это делать. Подробности вызывали у меня отвращение и стыд. Да, мне было стыдно, что именно я стал объектом его издевательств, что не мог ничего ему противопоставить, что, наверное, как-то сам спровоцировал такое отношение (и почему у меня голос не как у всех?). Никто за меня не заступался, и это заставляло думать, что все на его стороне, и я почему-то ни у кого не вызываю сочувствия. О том, чтобы наябедничать взрослым, и речи быть не могло. Я стал бояться, что он подкараулит меня и перейдёт от угроз к делу.
Я ненавидел и его, и себя, и с ужасом думал о том, что буду делать, если он применит силу и меня будут держать его прихвостни. Я представлял, как умру. И вот, помню, что мне в голову пришла простая мысль: если его член окажется у меня во рту, я просто откушу его. Рвану изо-всех сил зубами, чтобы ублюдок истёк кровью. И пусть меня потом опозорят, убьют, посадят в тюрьму — мне будет уже всё равно. Главное — он получит по заслугам и уже никогда никому не будет совать эту штуку в рот.
Удивительно, но от принятого мной решения стало легче, и страх отступил. Крови я никогда не боялся — ни своей, ни чужой. Я почувствовал себя сильным. А потом смена закончилась.
Эту историю я никому не рассказывал, как молчат, наверное, тысячи мальчишек, которые в детстве получают угрозы сексуального насилия или становятся его жертвами. Почему он так себя вёл? Мне всё равно. Неважно, какие у него были детские травмы или борьба с собой, потому что в основе его поведения была слабость, а, может, ещё и страх оказаться «не таким». Я же никого не унижал, с собой не боролся и смело принял то, что мне дала жизнь, не испугавшись ни своей сексуальности, ни любви, ни осуждения со стороны.
Если подумать, то в этом и есть настоящая сила.