🍒🍒🍒🍒🍒🍆🍒

#аувоенный #джережаны #зарисовка
Начинайте плакать


Военная служба… долгая, муторная, будто растянутая на целую вечность. Особенно для Джереми.

Дни, недели, месяцы в одиночестве — бесконечное ожидание любимого, который вот-вот должен вернуться. Разные часовые пояса, звонки — как повезёт, но даже редкие минуты голосом через динамик были самыми счастливыми.

Часы напролёт с телефоном у уха, рассказы о том, как прошёл день… Даже тишина между ними была родной.

А удовлетворять себя в одиночестве, зная, что где-то там есть родной человек — было почти невыносимо. Хотелось выть от бессилия. От невозможности прикоснуться. От тоски, липкой, как мед, только без сладости.

Но… Джереми любил. Безумно. До ломоты в груди. Жан любил не меньше — он просто держался крепче.

А когда пришло сообщение, что командировка затягивается ещё на месяц — в тот самый момент, когда Джереми уже считал часы до его приезда — это сломало его. Как будто кто-то под дых ударил. Прошла неделя, а смирения всё не приходило.

Собака скулила рядом, прижавшись к сидящему на полу хозяину, который в полумраке листал старые фотографии на ноутбуке. Золотистый ретривер, обычно игривый и вечно счастливый, сейчас просто молча лежал, положив морду на колени Джереми, чутко улавливая его настроение.
И даже сейчас — даже он казался грустным. Даже он знал, как больно сейчас его человеку.

Слёзы тихо стекали по щекам, капали на собачий нос.

— Лоан… ты чего делаешь? — выдохнул Джереми, когда тёплый язык начал слизывать солёные дорожки с его лица.

— Ты тоже скучаешь, мальчик мой? — прошептал он, гладя мягкую шерсть, чуть взъерошив её ладонью.

— Пошли… прогуляемся вокруг дома, развеемся… — с трудом поднявшись с пола, Джереми направился к шкафу, не закрывая ноутбук.

Но не успел и шага сделать, как услышал — открылась входная дверь.

Может, какой-то пьяный идиот перепутал двери? Он же забыл закрыть… Чёрт, растяпа.

Он рванул к двери, уже почти в панике — но замер.

На пороге стоял Жан. В военной форме. Уставший, запыханый, немного растрёпанный. С букетом пионов в руках — и с такой мягкой, такой ужасно тёплой улыбкой, что в горле сразу застрял ком.

Джереми на его фоне казался маленьким, потерянным. Волосы растрепаны, глаза и губы припухли от слёз, которые всё никак не прекращались.

— Я дома, — просто сказал Жан, распахнув руки.

И Джереми кинулся в них, почти с разбегу, вцепившись, прижавшись, вжался губами в родные — как будто не поцеловал, а выдохнул сквозь поцелуй всю тоску, всё одиночество, всю любовь сразу.

Руки скользнули по любимым щекам, прижимая крепче, жадно, будто боялся, что тот исчезнет, если отпустит хоть на секунду.

Обними. Обними сильнее.

И Жан обнимал. До хруста в костях, до дрожи. Одна рука крепко сжимала талию, вторая лежала на спине, не отпуская.
Он отвечал на поцелуй — нежно, трепетно, будто не был на службе, а вернулся из сна. Щурясь, чуть улыбаясь, вжимаясь лицом в любимое.

Поцелуй прервался только когда воздух закончился. Джереми не отстранился — он просто отлип на полсекунды, чтобы перевести дыхание, и сразу снова к нему. Глаза бегали по лицу Жана — будто не веря. Он здесь. Он дома. Он рядом.

— Ты же говорил… месяц… — еле слышно прошептал Джереми, утыкаясь в родной взгляд.

— Меня отмазали. Пришлось на уши всех поднимать, но я не выдержал… Я должен был вернуться, — чуть улыбнулся Жан и осторожно поцеловал его в уголок глаза.

— Ты чего тут… плакал, а? — прошептал он, мягко вытирая ладонью слёзы с его щёк. Те всё ещё текли, как по инерции.

— Я тут чуть с ума не сошёл… Жан… Боже… — выдохнул Джереми, и, наконец-то, впервые за долгое время — улыбнулся. Честно, по-настоящему. — Я скучал. Я ждал.

— Я тоже скучал. Ужасно. Спасибо, что всё ещё… ждёшь меня.