Таким образом, миф об основании Рима — это не только итерация мифа о Каине и история злосчастного братоубийства, но, прежде всего, сакральный акт пространственного черчения, в котором рождение Города совпадает с обожествлением его границы. Ромул не просто отмежевал участок земли, а задал универсальную парадигму, заключил завет, так скажем, почвы и крови: любой римский порядок будет строиться на основании сакрального чертежа границ. Именно из этой аксиомы вырастает римское понимание пространства, в котором черта, линия, дорога и лимес приобретают онтологическое значение.

Померий, начертанный лемехом, становится безначальной и бесконечной границей римского мира — и его продолжением будет уже не только граница города, но и вся сеть римских дорог, центуриаций — всего имперского фронтира. Рим — это и есть граница-фронтир. С этого ракурса миф о Ромуле оказывается не архаическим мифологическим эпизодом, тем более, боги не принимают в нем ни малейшего участия — в отличие, скажем, от афинского мифа. Рим сотворен рукой человека. Это становится программным базисом всеримской пространственной логики: от плуга до лимеса, от померия до Mare Nostrum. Рим утверждает: пространство не помечено, не исслежено, не застроено, не населено, и даже не захвачено, его бытие вскрыто, явлено и определено. Не как укромное средоточие: закладной камень, ипотечное колышко или стяг со знаменем. Как Линия, которая всегда устремлена в бесконечность. Суверен созидает мир в чистом поле при помощи лемеха и копья. Убив Рема, Ромул совершает первый подлинно римский акт (программный акт человечества) — он начертает линию, становящуюся законом.