Шеллинг и воля к гнозису - 4.
По Шеллингу, зло есть самодовление Темной Основы, волящей не подчиняться свету. Посредством сообщения с божественным откровением в истории (Христос) или через философию свободы можно преодолеть «раскол». Это похоже на классическую схему «возвращения» в Плерому (делезианскую виртуальность, бесконечно растущее поле дифференциальных отношений-рапортов). Существуют активные и реактивные силы: активные силы — творческие, способные утверждать жизнь, реактивные силы — подчиняющие, систематизирующие, замедляющие. Истину нельзя «обнаружить» как внешнее соответствие, ее нужно создать, переоценивая ценности, выявляя, что позволяет активным силам выразиться.
У Шеллинга «активные силы» берут форму, скорее, «божественного самоуглубления», а «реактивная» сила — Темная Основа, когда она становится самодостаточной. Преодоление реакции — это выбор света, но свет не может быть пассивным; он только в союзе с темной волей способен разверстать свободу. Свет истины рождается из тьмы непостижимого — из Сокровенной Тоски, «владычицы всякого знания». Не истина порождает добро, а безымянное Добро придает импульс истине, как матерью — в муке — рождается дитя. Влечение к истине исходит от смертельной тоски. И нисходит, то бегло, то хромоного, — через практику повторных начинаний, устремляющихся к тому, что не имеет начала — по путям катабазиса до темной основы. Выиграть невозможно, возможно сыграть.
Шеллинг признает материю «инструментом», который взыскует одухотворения. Но этот инструмент обладает собственность валентностью и агентностью. Он говорит: познавая внутреннюю драму Бога, человек «соучаствует» в его самораскрытии, что и дает возможность подлинной свободы. Его «София» в том «природно-волевом» аспекте (Grund), который, будучи отделен от света, становится источником зла, но в союзе рождает красоту. Воля к гнозису — рискованный жест, ведущий во тьму, но без него ничтожится и ничтожествует и свобода. Шеллинг говорит о «примирении» Бога с самим собой (и с миром) через императив откровения, расщепляемый до условных наклонений. Его гностицизм — рапсодия сопротивления и превращения в зазорах и паузах колоссального напряжение между «низом» и «верхом» (или «кодами» и «потоками») и необходимостью «гнозиса» (особого знания), который есть чувственно-интеллектуально-волевой акт, меняющий самую онтологическую конфигурацию субъекта.
Гнозис — способность утверждать различие против любого реактивного отождествления. И там, где эта способность проникает в жизнь, раскрывается движение, ведущее к тому, что мы называем становлением-человеком, становлением-творцом — становлением-«Богом» (в шеллингианском смысле) внутри самого божественного процесса. Единственный — подлинно философский — жест, делающий мысль силой, которая не пассивно отражает явленное, но преобразует его, снимая все дихотомии, кроме одной — между тупой реакцией и парением творящей свободы. Иначе сказать, имманентная драма не может быть проиграна трансцендентным Богом. Она ставится и играется в ускользающем между-пространстве радикальной имманентности, где человек и Бог становятся зеркальными сторонами онтологического уравнения.