🤩🤩🤩🤩🤩🤩
Школьные концерты на какие-то внутренние мероприятия не отличались популярностью. В актовом зале чаще всего собирались ученики, учителя и некоторые родители, кто смог прийти и поглазеть на выступление своего чада. Многие из них были переполнены гордостью, что их отпрыски могут похвастаться своим талантом, хотя они и палец о палец не ударили ради его развития, только записали на занятие, не спросив, надо ли оно им или нет, да упрекали за отсутствие желания посещать эти занятия.
Ксено Уингфилд был одним из таких, обречённых на вечное мучение дополнительными занятиями, в то время как мог заниматься тем, что ему нравится. Физикой, например. Но сейчас он вынужден поправлять свою причёску и костюм, чтобы на лице горделивых предков расцвела улыбка за сына. Инструмент настроен, струны подтянуты и смазан смычок. Ему дали лишь ложную иллюзию выбора, теперь-то он это понимает. Изначально никто не спрашивал, что он хочет. Вставал лишь один единственный вопрос: скрипка или виолончель. В детстве скрипка казалась ему достаточно девчачьим инструментом, поэтому он не поскупился и выбрал большой, грубый и увесистый инструмент, чтобы хотя бы заставить родителей заплатить в три раза больше, так им и надо. Всем своим "я" он ненавилил классическую музыку, которую его заставляли заучивать на уроках, поэтому в то небольшое количество свободного времени он пытался придумать что-то своё или разучить другие, более интересные мелодии. Так стремительно летело его детство, пока он не перешёл в среднюю школу. Там же он повстречал поборника всех правил. Кто бы что ему не говорил, парень всё дело абсолютно наоборот. Это было элегантно.
Однажды, идя в музыкальный класс для практики своих авторских мелодий, он услышал оттуда потрясающую игру на рок-гитаре. Это была самая ласкающая слух музыка, что он когда-либо слышал, несмотря на грубое и резкое звучание. Музыкант обратил внимание на зрителя не сразу, но когда это произошло, недолго думая улыбнулся.
— О, привет. Ты тоже поиграть хочешь? Проходи, я наушники надену, — парень сразу же отключает гитару от силовой установки, но не успевает сменить штекер, как его останавливают.
— Нет, прошу, продолжай... Мне нравится, — заявляет Хьюстон, не скрывая своего детского восторга. Так завязалась их дружба, постороенная лишь на небрежном перебирании струн медиатором.
Стэнли, так звали этого парня, сразу приметил невероятный талант своего нового знакомого. Они сошлись во многом, но, к сожалению, только не в музыке. Пусть оба и восхищались талантами, вкусами, и умениями, в гармонии сойтись никак не могли и это часто вызывало разногласия. За пределами музыкального класса парни были не разлей вода, но в его пределах становились совершенно чужды друг другу.
Отношения крепли, дружба перерастала в тёплые чувства, но музыка по прежнему оставалась полем брани, где каждый сам за себя. Стэнли оставался так же груб и неприступен, почти не шёл на уступки. Ксено был холоден и непринуждён в своих высказываниях по поводу и без. Но обоим хотелось гармонии с инструментами друг друга. Как бы часто они не ругались, всегда возвращались вместе в этот чёртов музыкальный класс. Не только чтобы поиграть, но и сбежать от чужих глаз. В этом кабинете они были по-настоящему честны друг с другом, в своей музыке, в гармонии своих душ, а самое главное в своих чувствах. Сначала они кидались партитурой в порыве своих не самых хороших мнений, а после небрежно топтались по ней, пытаясь мириться. Даже их поцелуи были максимально отзеркалены от их инструментов. Стэнли целовал небрежно, грубо и даже кусал, словно резкий гул от дёрнутой струны. Ксено это делал нежно, тягуче и очень ласково, словно пытаясь передать всю красоту той финальной протяжной ноты. В этом их инструменты, несомненно, сходились, а они сами чувствовали необъяснимое тепло фантомным прикосновений после расставания за пределами этого проклятого музыкального класса.