Удушающий до тошноты запах крови уже не вымывается, уже не отходит, ощущение, что эта вонь въелась в одежду, в кожу, в сами рецепторы, настолько, что стала неотъемлемой частью.
Грязная, уже давно не здоровая и гниющая кровь на руках, что рассматривала девушка, чьи волосы уже не блестят как раньше. Они уже давно перестали иметь первоначальный светлый и невинный белый окрас, превратившись в розовато-бордовые. Отвратительный красный цвет заполонил все, словно въелся в глаза, как галлюцинация, которая никогда не пройдет.
Сердце судорожно трепещет в груди, да так сильно, что этот стук отдается в уши и, словно, бьет по ним, нарушая оглушающую тишину. Больно. В руках, в шее, по коже головы, везде колит, эту боль заглушает лишь моральная. Моральная боль, что растекается из самой души, из самых недр и пульсирует, колется, ноет, как будто ужалила оса.
Ледяной бетонный пол кажется обжигающим, да что тут пол, воздух словно прожигает легкие изнутри, заставляя кашлять и задыхаться. Это кошмар, который никогда не приснился бы, ведь сложно подумать, что такое возможно, сложно сочинить, сложно даже представить. Но это реальность, отвратительная, мерзкая до тошноты, реальность. И от этого осознания Алина, девушка, что кажется пережила так много, сейчас не может ничего разглядеть, от наплывших слез на ее безумные глаза, что с ужасом смотрят на собственные окровавленные руки.
Они не первый раз в крови. Белокурая не боится крови. Но больше не может выносить эту вонь, больше не может видеть бордовый оттенок на своих руках, больше не может терять людей, больше не может смотреть на смерть, на зараженных, на этот мир.
Знакомый до боли и ужаса голос доноситься до ее слуха, грубо разрывая тишину.
— Алина, я знаю, что это тяжело. Прости, что соврала, да, я виновата! Знаю, что это все неожиданно, но так было нужно. Это все было сюрпризом! Разве ты не рада? Скажи, что я сделала не так, милая, я исправлю. — женский голос, охрипший от болезни и множественных инъекций и препаратов, раздавался ласковым эхом от обшарпанных грязных стен.