ночи после использования порчи отдаются в голове чуи измученным воспоминанием.

вот дазай, в глазах которого пленка неуверенности и раздраженное, сопротивляющееся понимание того, что нужно прибегнуть к этому; вот чуя, который сухо кивает, сглатывает и снимает бархатные перчатки, молча передавая их и свою шляпу в ожидающие руки дазая. проклятье, что срывается с губ — и пустота, в которой откликается только невыносимая боль.

сейчас боль тоже откликается — даже в три раза сильнее — но больше всего чую беспокоит галдеж дазая сверху. у него даже нет сил попросить его заткнуться, и, если подумать, желания тоже нет.

ночи после использования порчи отдаются в голове чуи измученными мыслями.

чуя думал — что со мной не так? — когда дазай молча накинул свой темный плащ на чужие плечи и принялся обрабатывать его раны. чуя шипел — какой монстр это сделал? — когда устало обернулся на поле боя и обнаружил нечеловеческие разрушения. чуя усмехался — кроме меня тут никакие монстры не водятся.

— чуя так много думает, что у него скоро пар из ушей пойдет, — они сидят дома у него — чуи — в полной темноте, потому что после порчи зрение становится слишком чувствительным. чуя раздраженно тыкает его куда-то в ребра. — о чем думаешь?

— отвали, дазай, — вздыхает, удобнее устраиваясь в чужих объятиях. дазай хмыкает — точно недовольный кот. чуя молчит пару мгновений, но все таки решается. — мне интересно, как я выгляжу со стороны. ну, понимаешь, когда я.. такой.

о, чуя, если бы ты только знал. дазай уверен, что со стороны выглядит хуже преданного щенка — морщится от подобного сравнения и щипает чую за здоровое предплечье, игнорируя возмущенное «эй?!» — но ничего не может поделать с тем, что весь его мир начинает состоять из одного чуи — его чуи — прекрасного, такого яркого и человечного. сказать это вслух — сродни до жути болезненному и некрасивому самоубийству, и поэтому он молча перебирает рыжие пряди.

чуя, со своей стороны, расценивает длительное молчание совсем иначе.

— и зачем я тебе такой нужен? — вырывается как ужасная случайность, как что-то, что давно не давало ему покоя и мучало сердце изнутри. шепот — хрупкий, почти неслышимый.

— дурак ты, чуя.. — дазай опускает голову на рыжую макушку, одновременно прижимая затихшего чую к груди — чтобы тот отчетливо различал удары его сердца.

дазаевские руки обнимают осторожно, почти боятся сломать, и чуя хочет разозлиться — чуя сильный, его не нужно защищать, не нужно опекать, но—

иногда — горе бывает сильнее. и чуя победит горе — обязательно победит — а пока, дазай хочет, чтобы он расслабился. чтобы понял — тебе необязательно нести это бремя в одиночку, чуя.

на границе сознания плывут воспоминания о выученном вместе с дазаем шифре — чтобы использовать на важных мероприятиях, тайных встречах, и, иногда, действовать мори на нервы — соприкасаются с сердечным ритмом.

— ты мне любой нужен.

чуя прижимается сильнее — там, прямо у подножья неровно бьющегося сердца, он чувствует слова — они ударяются о стенку груди, не могут вырваться, засиять с полной силой, но он чувствует—

я люблю тебя.

темнота комнаты хранит в себе румяные щеки, в унисон бьющиеся сердца и человечность, в которой переплетается преданность и нечто, чему они еще не могут дать название.

#skk

💀 10 — 400.

— инстаграм ау с мори огаем;
— фем!соукоку в королевском сеттинге;
— текст на день рождения чуи. чуя накахара – пропитан любовью и ею же он цветет;

🌟instagram au! #inst — #mori.
version: огай мори.

; говорят, чтобы работникам в мафии не остаться без зарплаты, надо обязательно подписаться на инстаграм босса..

— расскажите мне о добре, дазай-сан.

атсуши удивительно молчалив. осаму сдерживает легкую улыбку, почти ласковую — атсуши смешной, едва ли не забавный — и поднимает голову к угасающему небу.

о добре? теперь, когда дазай оказался младше одасаку всего на год — которому теперь навсегда двадцать три — он понял. возможно — принял. добро — не любовь и насилие. что-то, что всегда идет за тобой по пятам.

— расскажи мне о добре, одасаку.

осаму лениво мычит, одной щекой лежит на липкой барной стойке. одасаку морщится. противный, думает он, и лохматит темную макушку.

ему захотелось сладкого — поэтому он даже не притрагивается к чизкейку, предпочитая вместо этого ковырять раны. старые, незажившие — создает себе новые. одасаку пытается предотвратить появление каждой.

— разве добро — это не насилие? оно просто не научилось жестокости.

— нет, — фыркает одасаку. пожалуй, чизкейк в диапозоне километра плохо влияет на осаму, — добро — это выбор. и отдай мне свой десерт, ты все равно его не ешь.

на небе погасла еще одна звезда, а дазай в сотый — тысячный — раз нарицает себя обманщиком.

он дает обещания и никогда их не сдерживает, но в тот раз — когда одасаку терял свет в глазах, а хватка его ослабевала — это показалось чем-то важным. пообещать и постараться.

— боюсь, я сделаю это сквозь ладони, — смеется, не глядя отпускает ладонь на светлую макушку. почти гладит, почти — напоминает о себе — прямо как звезды, пусть даже давным-давно угасшие. небо сегодня безоблачное.

атсуши смотрит — смягчается. словно понимает. будто связал между собой тоскливый взгляд карих глаз, могилу с незнакомым именем и спичечную коробку в кармане бежевого плаща. трется головой об руку, и дазай хочет пошутить, что еще чуть-чуть — тот мурлыкать начнет — молчит. запоминает.

любовь и насилие — составляющие доброты. так думал дазай в далекие восемнадцать, когда впервые увидел свое вышвырнутое сердце на осколках стекла.

— добро — это выбор, атсуши.

так думает дазай в нынешние двадцать два, когда его сердце оказалось понято и принято, глаза — сияют, а доброте он учится у хороших людей.

некоторые хорошие люди — детективы и делают хорошие дела. некоторые — мафиози, которые делают не совсем хорошие дела. некоторые — бывшие мафиози и нынешние детективы, которые стараются сдержать свои обещания.

«о добре расскажи своей маме, только не сквозь ладони».

#osamu — #odasaku — #atsushi

чуя накахара пропитан любовью; она — его личный палач и ею же он цветет.

она ходит за ним по пятам и стоит над душой, когда чуя натыкается взглядом на порванный зонт, на беспризорных детей и на кусок кирпича — хлеба? — в руке.

она мечется и беспокойно озирается по углам запуганной души, когда чуя чувствует крысиный яд под кожей. она шипит — что ты за редкостный глупец? — и вновь израненной рукой прикасается к волкам в овечьей шкуре, не имея возможности угаснуть и потухнуть.

она почти мертва, когда чуя остается один на один с пятью могилами, мотоциклом в гараже и зияющей дырой в грудью. она успокаивается и горит вновь, бьется, словно не до конца добитое сердце, стоит осаму прикоснуться к чуе прохладной исповедью — успокоить его не прекращающийся огонь, который начинает сжигать хозяина — и сказать — «чуя такой раздражающий, он не может не быть человеком».

она душит его изнутри, разрывает легкие и забирает воздух, когда чуя произносит проклятые слова и прыгает с самолета навстречу к дракону, ко второй половине своей поломанной души, к нераскрытым чувствам, — молча — отчаянно — надеясь, что осаму жив.

она всегда есть. пока шепчет кошмары в ухо, пока заставляет ненавидеть себя, пока нежно смеется, пока — существует.

чуя любит.

отчаянно, до ужасного преданно и сильно. любит каждой непролитой слезой, каждой обманутой надеждой, каждым ножом в спину.

сердце чуи заслуживает тысячи поцелуев, столько же извинений и крепких объятий, но больше всего? о, сердце чуи больше всего заслуживает любви.

вселенной бесконечно повезло, потому что ты родился и засиял сверхновой. светись любовью изнутри, чуя — ты так чертовски сильно этого заслуживаешь.

с днем рождения!

последний список обнаружен атсуши накаджимой под удивленный кашель акутагавы рюноскэ. (аккуратно сложен и поставлен в карман бежевого плаща).

список задач атсуши накаджимы:

— сделать так, чтобы дазай-сан не хотел умирать;

список задач дазая осаму (почерк — неаккуратный и скачущий, на бумаге — следы крови. написано в возрасте восемнадцати лет):

— добавить уксус в обед мори;
— рассказать одасаку про обманутых контрабандистов;
— умереть;
— поспорить с чуей на поцелуй;
— попробовать новый способ самоубийства;
— научить спиногрызов одасаку играть в приставку;
— пригласить чую в люпин? познакомить с одасаку и анго?;
— выучить шифр цезаря за рекордное время и бесить мори;

дополнено спустя два дня, после смерти оды сакуноске:

— умереть;
— извиниться перед чуей;
— предложить чуе сбежать?; (зачеркнуто)
— умереть;
— похоронить одасаку;
— умереть;

(список был скомкан, в последствии оказался сожженым вместе с черным плащом).

список задач дазая осаму (аккуратный почерк, разница в чернилах, бумага новая и не помятая. написан в возрасте двадцати двух лет):

— познакомить (зачеркнуто) отвести атсуши и чую на могилу одасаку;
— дописать куникиде в его блокноте пункт о покупке крабовых палочек;
— вытащить из мусорки свое руководство по самоубийству;
— одолжить у хиротсу сигареты;
— сделать чуе предложение? измерить размер его пальца;
— умереть (зачеркнуто);
— делать хорошие дела, чтобы одасаку гордился;

дописано чуей накахарой через n-ое количество времени (на бумаге следы от собачьих лап, на пальце — кольцо, а в паспорте — штамп от загса):

— жить;

#osamu

вдохновлено — на окраине.

и, кстати, если вы вдруг захотите залезть ко мне в дебри души и побывать в цирке одновременно — милости прошу на мой сайд!

чуя считает забавным и совсем чуть-чуть смущающим то, насколько осаму тактильный рядом с ним.

— неощутимо проходится губами по худым костяшкам рук, внимательно слушая чую и время от времени прячет улыбку, прижимая поцелуи к бледным пальцам;

— на собрании агентства и мафии боссы разговаривают о возможной угрозе со стороны синдиката, а рука дазая совершенно расслабленно покоится на плече чуи. завивает рыжий локон на палец, играется и иногда дергает – на шипение и угрозы «оторвать клешни» беззаботно улыбается, продолжая в том же духе;

— засыпает у чуи на плече, на коленях, на чуе – «я во сне подумал, что на меня залез огромный осьминог, а это всего лишь ты».

— лучшее наказание осаму дазая, который покоится на вершине списка чуи «топ сто лучших способов наказаний для осаму дазая» – запретить прикасаться к себе. работает идеально: пару минут, и дазай превращается в провинившегося щенка, который тоскливо трется пушистой головой об чуину ладонь – еще чуть-чуть, и хвостом вилять начнет.

#skk

флаги — последняя надежда чуи накахары.

флаги были небом над его головой, в которое он так и не научился смотреть в упор. он держался за них, как за дым — упрямо, тщетно, будто те могли остаться рядом, если он не будет моргать.

он никогда не звал их своими. никогда — вслух, но каждое их имя пульсировало под кожей, как шрамы: живые, пока не начали кровоточить.

когда они пали — один за другим, как гаснущие звезды, чуя остался стоять, словно храм, переживший собственную веру. он винил всех — небо, врагов, время, но больше всего — себя. его же сердце не заметило трещин и шторма.

теперь? он не знает, за что держаться. не кулаками, не упрямством, не ненавистью. он просто сидит — на коленях, в крови, в тишине.

израненное сердце чуи накахары заслуживает тысячи поцелуев, но его касается только могильный ветер и

о д и н о ч е с т в о.

#chuuya — #theflags

хочу пятнадцатилетнего чую, который только-только начинает сближаться с осаму и совсем зеленый в общении с.. такими людьми. особенно когда у них резкое желание укутаться в одеяло, сидеть в холодном контейнере и втыкать в стену бесконечное количество времени пустым взглядом.

чуе это не нравится.

— эй, рыбья башка, — тыкает в чужую щеку указательным пальцем — также, как и сам дазай тыкал его, — ты хоть кушал сегодня?

— чиби такой глупый. я питаюсь фотосинтезом. — голос до боли скомканный, укутанный безразличием и без обычной озорной нотки режет слух. безмолвно говорит — это неправильно. что-то тут неправильно.

чуя закатывает глаза — если у этого ублюдка есть силы язвить, значит, все не настолько плохо.

осаму даже не поворачивает голову в его сторону, когда говорит — а говорит он только с чуей. это его злит, сильно злит; почти хочется встряхнуть этот мешок с костями и сказать, чтобы тот перестал быть таким грустным, чтобы улыбнулся — той самой противной, глупой, детской ухмылкой, что снится чуе в кошмарах — и чтобы продолжил жульничать в видеоиграх.

«но, эй, никто не идеален; никто не хочет быть одинок».

чуя знает, что пожалеет об этом. очень сильно пожалеет. будет проглатывать издевки еще несколько лет, слушать надрывной смех и с каждым разом все сильнее будет ломать дазаю кости.

но, к сожалению — или к счастью — чуя не прислушивается к голосу разума и уж точно не учится на своих ошибках.

— фотосинтез? — хмурит рыжие брови, растерянно смотря на осаму. тот даже открыл глаза и шокированно обернулся — будто не верит собственной догадке.

— да, чуя, фотосинтез.. ты не—?

раз.

чуя мысленно молится всем богам — хочет даже поблагодарить арахабаки, но одергивает себя, потому что этот урод не заслуживает таких кардинальных мер — и считает до трех.

два.

— погоди, погоди.. — от нарастающего волнения дазай принимает сидячее положение и впивается неверящим взглядом в чую, а на дне глаз уже пляшут дьявольские огоньки.

три.

и он смеется — заливается хохотом, не может остановиться: хриплый, неровный смех срывается с губ, как плохо затушенный огонь. прячет лицо в рукаве, дрожит от сдерживаемого веселья, а чуя сидит рядом с самым унылым лицом на свете, будто именно сейчас вспоминает все свои жизненные ошибки.

его глупая, импульсивная, до боли честная попытка сказать «ты мне не безразличен» без этих дурацких слов.

#skk

тачихара мичизу говорил, что примет чую накахару любым. любым, кроме как находящимся в отношениях с осаму дазаем.

в представлении тачихары, чуя — бог, чуя — гений и небесное благословение. дазай? один из самых безобидных вариантов — биологическая ошибка, которая тянет его накахару вниз.

— я не понимаю, тачихара, зачем чуя так волнуется о том, что он не понравился одному человеку? разве это конец света?

— согласен. ты ведь только одному человеку нравишься, и ничего – живешь припеваючи.

#tachihara — #skk

тишина в зале была абсолютной — только огонь в камине потрескивал, будто слышал мысли накахары. мысленный подсчет в голове королевы закончился точно тогда, когда открылась дверь, и в зал вошла она — дазай — легкой походкой, словно кошка, которая всегда возвращается туда, куда ей нужно.

чуя едва заметно приподняла бровь — взгляд был тверд и неотрывно следил за ней, пока та не оказалась на расстоянии пары шагов от ее трона — не уж то и не поклонится?

— я думала, ты исчезнешь на ночь, — произнесла чуя, ее голос был полон легкой иронии. — но нет, дьявольский шут опять здесь. не боишься попасть под гильотину, дазай?

дазай, не прерывая взгляда, шагнула ближе — ее лицо оставалось таким же спокойным, но в глазах играла какая-то насмешка с нежностью. охрану смущали подобные визиты, словно осаму — птица свободного полета, а не приставленный к самой королеве шут — однако чуя еще давно отдала приказ закрывать на «бесстыжую» глаза.

— гильотина? — небрежная ухмылка украсила лицо, а сама дазай, не спеша, опустилась на одно колено, — я буду не против, ваша светлость. королева-смерть заждалась меня.

чуя едва заметно улыбнулась, а улыбка эта была безжалостной, словно сталь — один ее вид заставлял шутовское сердце биться чаще и задерживать дыхание.

— я твоя королева, дазай, — ладонь в черной перчатке неаккуратно — словно желая показать напускное неуважение — скользнула вниз, к чужому лицу, аккуратно дотрагиваясь до бледной щеки — знай свое место.

как изголодавшийся по прикосновениям кот, осаму на миг спустила фасад — дождавшись утвердительного кивка и одобрения в ледяных глазах, она сняла шелковую ткань, позволяя ей упасть на ковер, словно ненужная тряпка. бледная ладонь дотрагивается до горячих щек, поглаживает — помечает территорию.

— мое место.. — губы аккуратно касаются королевской руки, не то целуя с обожанием, не то притрагиваясь с нежностью — мое место на коленях перед вами, ваше высочество.

#royalAU — fem #skk

а на кухне суп мой стынет,
в голове одно — я тебя люблю.

мяч гоняю по двору,
в голове одно — я тебя люблю.

#skk, ac era_pippi.

дазай появился, как неожиданное «ты жив», сказанное глазами. он не говорил «будь сильным» — он говорил «будь собой».

дазай смотрел на него не как на оружие, а как на человека, которому больно. на того, кто держится — но из последних. он знал, что за его яростью — страх. за бравадой — уязвимость. за способностью убивать — бесконечное, безмолвное желание любить и быть любимым.

они дрались, смеялись, спорили — но в этом было что-то искреннее — впервые. дазай был первым, кто не пытался исправить его, разрушить в щепки и сломать — только оставался рядом.

иногда, в тишине между боями, чуя ловил себя на том, что дышит ровнее. что мир — не такой темный, если дазай рядом. что, может быть, быть живым — не всегда про боль.

он все еще боялся. боялся себя, прошлого, будущего — настоящего. но с дазаем рядом — он не чувствовал себя монстром. не чувствовал себя нечеловеком.

и когда он ушел — без объяснений, без прощаний — чуя не проклинал.

он просто смотрел в пустоту — а рядом стояла бутылка вина — и впервые не чувствовал себя одиноким. потому что знал — вера дазая осталась.

он выживал не потому, что должен, а потому что кто-то — один человек, с ленивой улыбкой и добрыми глазами — верил, что он человек.

но не хватало.

не хватало этого взгляда, что видел его насквозь. не хватало голоса, который звучал как пауза между выстрелами. не хватало плеча, к которому он так и не решился прикоснуться.

дазай верил — а чуя остался. остался в этой гнили, в этой боли, в этом городе, где ничто не меняется. выжил, но не спасся.

и теперь каждое утро — не шаг к свободе, а напоминание: он ушел. а ты? а ты остался.

остался — чтобы помнить, чтобы страдать. чтобы ждать.

что значит жить?

мафия изменилась. или, может быть, он сам изменил в ней то, что мог. теперь по утрам он пьет кофе на крыше с рюноскэ — иногда с другой акутагавой, тоже — который все еще молчит больше, чем говорит, но больше не отворачивается, когда чуя смеется. почти улыбается уголком рта — и чуя засчитывает это за победу.

хигучи — забавная, но немного рассеянная — приходит по делам — занести документ в кабинет — но остается дольше, чем нужно — «случайно». они не говорят ни о чем серьезном, но однажды она поблагодарила его. он кивнул — понял. этого хватило.

тачихара — бесполезный в тишине, вечно шумный и легкий на подъем. как-то вечером они все сели в старом баре — черные ящерицы и чуя — и он впервые за много лет позволил себе просто слушать смех, не думая о том, кто сегодня умрет.

кое приносит ему книги. говорит, что в них нет конца — только разные дороги. у нее всегда есть время на разговор, даже если весь мир рушится. чуя никогда не думал, что будет кому-то доверять так легко — и с такой благодарностью.

с мори все сложно. он все тот же — холодный, расчетливый и непонятный. но чуя знает: за этим стоит человек, который спас его от полного исчезновения. этот человек разделяет бремя чуи — быть лидером. держать на плечах больше, чем ты можешь выдержать. в их диалогах больше шахмат, чем чувств — но чуя играет, и не проигрывает.

и дазай.

вламывается в его дом без предупреждения, приносит дурацкие шляпы, пьет его вино — каждый раз жалуясь на вкус и каждый раз пробуя его вновь — называет напарником. и когда чуя говорит «отвали», он отвечает: «значит, у нас все как всегда».

они сидят на подоконнике, курят, говорят об агентстве, о мафии, о погоде.

иногда — ни о чём.

иногда — о самом важном.

чуя не спрашивает, вернется ли он. дазай не обещает. у дазая свои причины, но ему — осаму — странно идет бежевый плащ. тебе идет светлая сторона, думает чуя.

но каждый раз, когда он уходит, на столе остается записка — иногда на бумажке, иногда в душе: живи, чуя.

и он живет.

не идеально, не гладко — он все еще просыпается от душащих его кошмаров. от страхов прошлого и ужасов настоящего, не говоря уже про неизведанное будущее.

но теперь — он смеется не потому, что иначе сойдет с ума. остается — потому что ему есть, ради кого.

чуя борется — за свое сегодня.

за то, чтобы когда-нибудь сказать: я счастлив — и не соврать.

vivere militate est.
(жить — значит бороться).

#chuuya

жить — значит заботиться.

так решил для себя чуя — лохматый, с веснушками, не знающий мир — не знающий ничего. на его хрупких плечах лежит чужое детство с тех пор, как дождь перестал отчаянно бить по рыжей макушке — дырявый зонт подарил тепло, а люди, держащие его — смысл существования. он давно уже не ребенок — тянет за собой детскую боль — чужую, но принятую. небо клонится ниже, словно не выдерживает его взгляда, а синева в глазах — гаснет, не успев разгореться. он — персонаж, споткнувшийся в нелепую историю, написанную дрожащей рукой — без предыстории, без родни, с порванным зонтом и растерянными овцами в прологе.

«так ты.. король овец, верно?»

«чуя накахара, сэр».

чуя заменял — старался — им семью. он не знал, как заботиться — знания в его голове представляли из себя инструкцию по несуществующему механизму — но пропускал пальцы сквозь розовые волосы юан и говорил, что монстров не существует, что он — рядом, и никакая опасность им ни по чем. он понятия не имел, как дружить, но заливался в смехе и уверял ширасэ, что никогда их не предаст.

жить — значит быть готовым к ножу в спину.

острые камни режут спину, яд распространяется по телу, а в сердце чуи — сердце? такая вещь не может принадлежать мне — разгорается калейдоскоп чувств — предатель.

взгляд гипнотизирует море. чуя думает, что заслужил — что, в принципе, ширасэ был прав. у него нет никого и ничего в этом мире — теперь уж точно — и история закончится так же, как началась: волки в овечьей шкуре и мальчик, который пытался быть больше, чем ему позволяла его тень.

автора убивают, а к истории — кривой, почти законченной и пустой — притрагивается бледная душа в бинтах. она протягивает руку — улыбается странно, потому что на лице — пустота, а в глазах плывет нежность — и говорит, что чуя — его собака навеки вечные.

чуя злится, кричит, что он — идиот, что он — жульничал, аркады — подставные, и не собирается он быть никакой собакой — самостоятельно застегивает ошейник на шее.

жить — значит страдать.

чуя это понял не сразу — но когда понял, было уже поздно. он не был ребенком; не был мальчиком, который любит сладкое, обнимается и ищет тепло. он был — проект. ошибка. оружие, созданное для разрушения. его не растили — его программировали. не любили — активировали.

в груди у него — не сердце, а гудящий вакуум. в голове — строгие команды, в сердце — двоичный код. в пальцах — сила, которой он не просил. в глазах — тоска по тому, чего у него никогда не было.

он помнит их. альбатрос — слишком упрямый, чтобы уйти первым. айсмен — тихий, со льдом на коже, огнем внутри. док — с руками, дрожащими не от страха, а от нежности. липпман — смешливый, слишком живой для этой войны. пианомэн — музыка, ставшая телом.

и как же легко их не стало.

один за другим — как спички под дождем. их жизни закончились внезапно, без эпилогов. остались только пепел, кровь и эхо. верлен смотрел на него сквозь пламя — не с болью, не с жалостью, а с тем холодом, что бывает у лабораторного эксперимента, привыкшего выжигать.

чуя не просил такой судьбы. он не рвался в небо — но его швырнули туда, чтобы он падал, не разбиваясь. он хотел быть кем-то — стал чем-то.

он научился смеяться, чтобы не кричать. злиться — чтобы не исчезнуть. заботиться — чтобы не почувствовать себя нечеловеком.

жить — значит страдать, и если страдание — плата за существование, чуя платил каждый день, каждым шагом, каждой каплей крови, оставшейся в нем.

теперь нет ни команды, ни дома, ни смысла. осталась только буря. и он сам — не человек, не монстр, не герой. просто — выживший.

и шаг вперед — в шторм, потому что идти ему больше некуда.

жить — значит выживать.

после кошмаров, словно буревестник, осталась только тишина. не было света, не было цели — только память, обугленная и режущая. он выжил, потому что не умел по-другому. потому что смерть — это выбор, а у него выбора никогда не было.

он шел вперед, не думая, зачем. делал, что умел: бился, слушался, терпел. в мафии он не искал дома — он искал границы. искал, где кончается он и начинается оно.

а потом — дазай осаму.

не приказ, не цепь.

Мертвый дом 👁

на каждого молчащего творца
приходится по десять говорящих;
на каждого пропавшего отца,
приходится семья, что громко плачет.

в ушах звенит от шума ярких улиц,
а в мертвом доме вечно тишина.
записки на столе, немного – в урне,
и холодом пропитана страна.

дыханием морозным обдавая,
мне шепчет мертвый дом о пустоте,
о шляпках на крючке висящих,
о туфлях в шкафа темноте.

забытый стол увешан паутиной,
ведь замолчал творец уж век назад.
ты не ищи, не рой себе могилу,
у мертвых в доме на тебя есть план.

и каждый житель говорит о чем-то важном,
и каждый житель верен только лишь себе.
и я спрошу у ангела однажды
а есть ли бог, или же бога нет?

17.04.25

болотная топь омерзительной лаской лижет сломанные в коленях — ветви, мачты, судьбы — ноги, ты глядишь на меня с ужасом, будто на призрака, но если я призрак, то грядущего апокалипсиса.

его парусник плоти — это корабль тесея: он заменил глаза, что видели смерть, заменил сердце, что было накачано ядом, заменил язык, что отпускал на волю слишком искренние слова, заменил каждый позвонок, что треснул под весом всего мира.

но у души нет идеальной копии на замену.

я бы вытягивал кости из их тел, по одной, пока не смог бы свободно дышать.

если жизнь — река, то её течение проходит сквозь или мимо него. он гниёт в сердце бурного потока, рождённого из ледника, из пожизненного стазиса, из клетки вечной мерзлоты, оставив берегам распростёртые в объятиях руки: правую — её кратеры и язвы, левую — её тонкие кости, обтянутые сухим пергаментом кожи.

тело будет стоять до праха, душа будет пылать до зарева, разум будет жить кошмаром — пока горнило мира не захлебнётся волной крови из опрокинутого небесного колокола.

«монстров не существует», но это я — монстр.

слова, которые режут горло изнутри и бьются, отчаянно желающие выбраться наружу – несказанное «я люблю тебя» от осаму дазая звучит примерно как:

— «я забыл свою шариковую ручку, так что избавлю тебя от участи ходить с разрисованным лицом, идет?»

— «я ненавижу его», а потом гладит по макушке, пока тот в бессознательном состоянии, пишет о нем двадцать семь томов и думает об одном рыжем засранце каждую ночь на протяжении семи лет.

— «слышал, ты обожаешь собак? я их терпеть не могу. вот, кстати, я, в костюме собаки, появившись перед тобой, стоило тебе заикнуться о желании приютить щенка».

#skk

если мори спросят о его самом плохом воспоминании — сначала он скажет про переходный возраст осаму с чуей, и только потом про кризис в организации.

— мальчики.. — мори вздыхает, потирает переносицу, — мы в токийском императорском дворце, в сердце японии, на деловых переговорах.

два непонимающих взгляда — осаму в одной простыне, чуя с компьютером мори подмышкой — смотрят на него в ответ, мол, и что с того?

— ..дазай, пожалуйста, надень брюки.

— зачем? скажите чуе, пусть он сойдет с простыни.

— а то что? — чуя улыбается, раздраженно и с вызовом.

— уйду без нее.

— я не возражаю.

просьбу мори «а можно хотя бы не при мне» они оба игнорируют. впрочем, как обычно.

#skk