неловко-колко меня обнял,
шурша, как будто он песок,
внизу холодный, сверху тёплый
песок меж пальцев моих ног

устав, ещё не раз в текстах
я встречу сотню вишн и бхарат
все встало на свои места
et navita de ventis narrat

он, не стерпя счастливой муки,
сплеча играет деташе,
а я тебе целую руки,
моя весна в карандаше
в твоём летящем лейтмотиве
я нахожу свои мечты,
но ящерки любви — любви ли? —
попрятались, поджав хвосты
невольно совместив поэта,
художника и музыканта — всех! —
я чувствую одно лишь это
и слышу твой гудящий смех.
вотще я ящериц искала,
не спя ночей, не зная мест
я ухожу и не прощаюсь
вотще играет мой оркестр

пятигорск-кисловодск в надписях

7.
мало так от страшных криков
до иконы, где лишь гордость.
старых снимков святых ликов
вечной будет монохромность.
черно-белые картинки
непривычны всякой церкви —
оживи изображенья,
о художник безымянный!
кто всего двумя цветами
создал вдруг все краски света,
те не вспомнят, споём сами:
многа и загробна лета.

ты простишь мне, если это
назовётся богохульством,
только это солнце светит
иль и вправду видно нимбы?
это говоришь ты или
хор поёт многоголосье
с низким призвуком огромных
самых толстых труб органа?
стуки зёрнышек-серёжек,
бряцание твоих подвесок —
это ходит перелесок
тонких гибких детских ножек.
а была бы я ребёнком,
ты б меня брала на руки
и баюкала-качала —
и могло бы быть иначе?
и, конечно, все каноны
в них вложили божью силу,
только женщина иконы
не была лицом счастливой.
когда куришь, сигареты
это дым или кадильный?
в их путях ищу ответы —
воздух в завитках и пыльный.
и всегда куда сильнее
маленьких манят запреты —
так и самым главным входом
стали окна, а не двери.
вот и темные оконца
интереснее, чем двери,
а внутри, я помню смутно,
они так цветно светились.
помню, если не приснилось,
помню, как я расцветала,
когда вдруг твои оконца
чуть блеснув, мне улыбнулись.
только в стены того мира
я ступить смогу едва ли.
ты монахиня? мария?
о тебе молю, тебя ли?
дунуло из щели тонкой,
дверь закрыли, солнце село.
тело — храм? вздохну тихонько —
только если твоё тело.

сон в руку

царапины земли — дороги
казалось даже есть конец им
но я теперь конца не вижу
тогда дорогам вечно быть

и вечно виться или резать
неукротимою прямою
и в этом рвении сужаться
ввиду линейной перспективы

нет у меня той перспективы
царапин нет — бумагу жалко
куда хочу туда шагаю
ведь у меня дороги нет

юные поэтессы с.н. и м.х. неожиданно для всех рассказали про мандельштама, а дальше пошло-поехало-полетело

сказала нарисовать голубя и душой была там

меле хейфиц

одно и то же чудо-тесто
и человек и его дом
пускай он небольшой но в нем
найдутся и тепло и место

каждый получит свою дольку
и горя в этом доме нет
чуть скалясь мопсы пляшут польку
коты танцуют менуэт

врунишки попадают в ад
совсем там нет стихов -
там только речи путина
и водка "ivanov"

🐎

04apr2025

* * *
Хочу быть веселой дурочкой
И строить глазки мальчикам,
Раскладывать по пальчикам
Колечки и бараночки,
Хочу, чтобы в пенальчике
Валялись антисептики,
И больше ничего.
Хочу, чтобы на улице
Стоял сегодня май.

/05.04.25/

l
в слабом слишком сытом теле
не бывать душе-кремня
дождь в окне как нежность гжели
он баюкает меня

что не тлен то скорбно тлеет
голова моя мангал
раскалилась. все вернее
слышу. а не ты ли стал

хрипловатый мягкий голос
гость желанный моих грёз
железнодорожных полос
колыбельною колёс

ll
бороздя горьковатость лица
капля
сливается с слезинкой
становится
маленьким морем моим
но как бы ни было грустно
здесь любить хочется больше
и человек нежно смотря
расцветает

lV
розовое зарево хорошо
с мандаринами в приглушённом свете.
я какой-то бездонный мешок —
залезайте в меня, дорогие дети!

лямка фотоаппарата — петля,
уже закрадывается холод морры.
не зря и не зля,
пока горя, обнимаю горы.

вам — частичку любви,
льющейся через край давно, давно.
шёл караван. близко? вдали?
в голове? не все ли равно?

V
отдай мне боль
моя (не)черкешенка
я хочу нести этот крест
алкоголь —
атрибут грешника?
в вагоне больше нет мест
плачет моль —
мела нет
рисовать голубей
твоя боль
меня делает
больше — живей

Vl
у гор белые шапки и зеленые валенки
у моих не-валенок несколько новых ссадин

ах жёлтенькие вы мои ошметочки
люблю вас но скоро вам на покой

Vll
все стихло вновь
и залегло
как будто сом

моя любовь
а не было
ли это сном

фристайл пятигорских улиц

l
скибиди пи дидди
заело в голове
ходим ходим ходим
больше нету сил

что нам разностопность
важно ритм есть
ну а что там с рифмой
да пошла она

тонны муравьишек
кипящих на траве
ах ты моя молодость
ярик мегамозг

ll
внимание работает эвакуатор
его гудок будто рог
охранник дорог
ночной агитатор

lll
рады представить вам дисс на милану а
часто бывает немытой ее голова
артемий сказал она пыталась помыться вчера раза два

а дымит она порой похлеще любого завода
задымление продержится до нового года
напиваясь становится похожей она на люлю
мне на это плевать я милану люблю

в соавторстве с мелой хейфиц

в ТОМ
которое на самом деле ЭТО
определённо есть что-то, чего я пугаюсь

маленькие полицейские, каждый на книжку кричит:
“veto!”

это я в первую очередь о второй части

тема запрета актуальна
но мое восприятие кажется мне же неверным
каким-то скользким

неуверенность усиливает следующая картина:
я одна-одинешенька продираюсь
через правила чтения в польском

а ЭТО по содержанию только первое

родной ли ты мне, серый город?
слегка украшено стекло,
и засоленное тепло
сочиться сквозь последний холод.

как паровоз — куда-то долго,
на память оставляя дым.
а мне так кажется родным
овер после дождя ван гога.

такое вечное движенье:
теряюсь где-то вновь и вновь,
но все спешу, моя любовь;
где ты — там будет утешенье.

что-то свечкою внутри теплится,
редко так обожжёт кожу. жаль.
туман утром,
днём,
вечером.
густеет моя печаль.
я запуталась и барахтаюсь, одиноко гуляющий
жук-плавунец.
поэтому,
огонь яростный, пламя кленовое, пожар вянущий,
молю,
пока ты свеж,
сожги меня наконец.

12.10.24-19.03.25

витебск

было тихо и тепло, никого на улицах —
или давность с памятью что-то исказили.
у ноги изящной скрипача усталого
я была малюткой, была синим козликом.

кисть-смычок да домики — музыка ли, милый?
хороши ль для скрипки этакие струны?
конь да мы с тобою — светлые, но грустные.
помню это, а ещё лампу керосиновую.

я не хочу возвращаться в родную кровать
там мне в душу пристально смотрит
дерево чиркая ручками по окну
я не усну

а на кухне
я невидимка

дело вообще-то не в дереве
меня здесь чайные чашки слушают
не буду спать

под мутным небом
дном перевёрнутого стакана
шагнёшь — идёшь
ещё шагнёшь — упрешься в стену
стеклянную и блестящую утром рано

а я такая
вся из себя черно-белая как пьеро
гляжу и дрожу
изогнутая что твоя запятая
с голубями греюсь в потоках тепла из метро

L|XXI.14-15.LN

русовласый, байкалоокий
и мотивы, и песни странны
одинокий, немного жестокий
вздохов идут в головах караваны

твои тонкие, тонкие пальцы
держат душу мою - ткани кусок на пяльцах.
ты это подразумевал?
меланхолия. айвазовский. девятый вал.

с потолка штукатурка валится,
на кухне (уже постсоветской)
чайник стальной. пар клубится.
комната больше не кажется детской.

сожгу медведя из сена,
из Шри-Ланки, может, Бангкока.
Сорок грамм джина с апельсиновым соком.
борис Виан. дней пена.

могла бы здесь пить с вами чай,
писать священно-нагое тело.
хотя это то, чего я хотела,
а если желаешь ты - отторгай всё и улетай.

тебя - избивать до потери сознания.
потом - синяки на костях целовать,
кровь кружевом рук вытирать,
беззащитное, нежное, божье - моё создание.

2025feb15

нестишной вброс. голуби держались сегодня пятый день. надеюсь, продолжат

синяя краска + вода

когда я подымаю голову от поисков
мне видятся в большой голубизне
синюшные шагаловские ослики
качающие головой во сне

праздник закончился
опять слякоть с щедрой горстью премерзкого ветра
я сплю по десять часов каждый день
и вылезать все меньше хочется
круги под глазами
кофейные круги в кругах чашек
темнота по утрам и холод не щадят пташек
из занятий осталось лишь татуирование
запястий пацификами чёрной ручкой
ледяными руками

(когда-то там на зимних каникулах)

мои обветренные руки
впервые так. хлопот немало
чем дольше я реву от скуки
тем больше похожу на маму

на мне те кольца и сережки
и в профиль только нос другой
идём за руку по дорожке
в ногу нога, нога с ногой

а родители и не знают
что их старшая дочка
по московским улицам
рассекает без шапки
и в расстегнутой куртке
что будто парус
так легче двигаться

напрасное бегство
ее догоняют думы
ни в каких закоулках не спрячешься
и идёшь спотыкаясь потом с ними под руку
длинноногими как трубадур с принцессой
из советских бременских музыкантов

ещё ничего не зная
маленькой ручкой
такая же сашенька
поезду машет

«дома запретили прыгать»
что дальше?

* * *

Связанное облако
Из шерсти
Сохнет на веревке,
К веретену привязано,
Может хочет в небо
Вырваться,
Может свеситься,
В конец повеситься,
Вниз головой,
К земле туманом.
Овечки.
Острижены ножницами,
Острыми и тонкими,
Большими и звонкими.
Колкими иголками
Прочесаны, счесаны,
Ради облака скошены,
Шубки их уложены.
Пропустили волокно
Под песни про вино
Художники
Смелые-неосторожные,
С мыслями хорошими.
Тайную вечерю вспомнили,
Камнями пробросили
Облик Твой,
Выложили дощечками
Пол застеленный,
Покалеченный,
Как души,
Людей прóживших,
Век недолгий свой.
Законсервировали
Руки, звуки, металлические трубы.
Двери, Стул из
Реанимационной комнаты.
Почитай инструкцию,
Как топор использовать:
Возьми топор,
Рукой свободною,
Разбей стекло,
На осколки разделенное,
Возьми топор второй рукой,
Сломай картины
Из заллы голубой.
Проруби им лица, руки,
Чтоб не маялись гости
От скуки.
Облако, белое огромное,
В комнате заковано,–
Сахарная вата,
Жаль, что
Несъедобная.

вскружив опять идеями головку,
полна упрямой светлой детской гордости,
готовлюсь я переезжать в кладовку.
сегодня даже не читаю новости —

до переезда надо очищаться,
и будет обособлен мой мирок;
и потолок подлунный делится на части,
и поднимается от головы дымок

l

шатаюсь деревом по темному коридору.
в глаза лезут-щекочут ивово-плакучие
прутики, и шагаю, шатанием мучима,
пока не споткнусь об какую-то тапку-гору

ll

белая рыба проворней моей ручки хлипкой
так скользит по дну поколенного тёплого моря
что не только не хвать но и видно плохо
когда глаза залепило сонным песком
молчаливым массивным куском
стала спичечная когда-то кроха
солёное мокрое мое горе
тебя ведь тоже называли рыбкой

а где-то очень далеко,
там, где не бродят злые волки —
лицо, покрытое мукой,
и пятна краски на футболке.

и как мне необычно в радость
эта изящная небрежность:
одну лишь только вижу нежность,
где все — безрукость, безобразность