У войны ведь не женское лицо...

Хоть в жару, хоть в холод простою,
Но никогда это время я не забуду.
Не забуду, как люди в окопах холодных сидели,
Как люди погибали от пули дуры.

У войны ведь не женское лицо,
Да и на мужское не похоже.
У войны лица не видно,
Так как она пролита кровью.

Бессонница и голод,
Мучили каждого второго.
Горел огонь, летала земля.
Эх, как же давно тут не было покоя...

Краски

«Прости меня, мой милый друг, прости.
Пощади меня,
Художник, проработавший многие годы.
Я снова пролила на пол твои краски.
Если за мои глупые ошибки
Хочешь моей же смерти,
То, пожалуйста, прошу, приступай!»

«Жизнь дороже всяких красок, дорогуша.
Эти краски стоят всего ничего.
А ты одна у меня такая.
Поэтому не думай только о плохом,
И давай продолжим нашу работу...»

Очень искреннее, очень любимое...

Любил её глазами...

Я ведь любил её глазами,
Но и этого она не поняла.
Разглядывал её часами,
Но и этого она не замечала.

Что эти встречи?
Что эти комплименты?
Ей всё равно нужен не я,
Так как не видит во мне
будущего счастья.

Какой мне смысл дальше добиваться,
Когда наша "связь" давно угасла?
Она молчит, и я молчу.
Она живёт, а я умру...

И кстати, всех с праздником!

Рыбы не знают горя...

Сидя с друзьями у костра,
Вспоминали, что только можно.
И с каждым разом приходила идея.
Только вот то, что то — не то.

Падали над головой звёзды,
И весело запрыгали струны.
Пришли улыбки, а за ними анекдоты.
Позже игристый алкоголь, и, наконец, танцы.

Только в уголке мрачном
Сидел старый и пьяный незнакомец,
Держа в руках гитару и ром.
Сделав глоток, напридумал, что певец.
Ударив гитару по струнам,
И чуть стоя закричал:
"Только рыбы не знают горя..."

Судьба Василия Праха

XXV глава

Я схватил свою книгу, что передал мне покойный "отец", одев чёрную мантию и цилиндр. Я сразу же направился к Валентине, которая жила в другом конце Петербурга.

Я бежал к ней, а за мною дождь с грозой, за ручку следом шли и рядом ветер могучий завывал. Старенькие, слабые, уличные фонари моргали, будто горько плакали; будто знали из ниоткуда, что сегодня именно Быльмонов скончался. Куда ты не посмотришь, можно подумать, что весь Петербург был поражён и огорчён данной потерей. Каменные дороги, кругом одни перекрёстки и недельной жизнью люди.

Посмотрев вверх, несмотря на то что шёл дождь, я увидел сквозь них чудесные и невообразимые звёзды, которые только можно увидеть лишь в детском сне. До её дома оставалось совсем немного, и дождь резко прекратился, и ветер с грозой разбежались в разные стороны. "Чудеса..." — произнёс я себе посередине пустой Ленточковой улице. Вокруг валялись всякие травы с виду лечебные, но, смотря на их состояние, их уже в быту нельзя использовать, и недалеко пустые деревянные ящики. Создавалось такое чувство, что каждую неделю здесь проводят какую-то ярмарку.

Ну вот, и наконец я начал подходить к дому Валентины, как, к моему удивлению, из дома с яркими эмоциями и счастливыми намерениями бежала ко мне сама Валентина. Бежала, не боясь никаких глубоких и гадких луж, несмотря на своё слабое состояние здоровья. "Она наверняка сидела и меня ждала, потому что была уверена, что я к ней приду", — я подумал.

Видно, она хотела меня крепко приобнять, но как только она до меня добежала, сразу же свалилась мне на руки мёртвым грузом и уснула. По состоянию у неё видно была температура. И пока я её нёс обратно в дом, она что-то бормотала на непонятном для нас, людей, языке. Взяв её на руки, я занёс её в дом. В это же время меня встретила тётушка Софья. Комната была у Валентины на втором этаже. Мы резко поднялись, а нам вслед смотрела тётушка с неким волнением за свою последнюю родную кровь. Я её попросил заварить чаю, желательно с малиновым вареньем.

Отворив слегка узкую и скрипучую дверь, я уложил Валентину на кровать. И, к моему удивлению, тётушка Валентины пришла с подносом, а в нём лежало блюдце с конфетами всякими, будто из-за льда, весь хрустальный и слегка голубого оттенка. Чашка чёрного чая и недалеко ещё лежала маленькая, приоткрытая баночка с малиновым вареньем. Этот поднос она поставила на пустую и чистую тумбочку.

— А можно вопрос? — спросил я шёпотом. — Я же попросил только чай и варенье, зачем же ещё конфеты? Варенье с виду очень даже сладкое.

— Ай! — махнула Софья Ильинична. — Да она у нас просто сладкоежка. Поэтому, если захочет конфет, ты ей обязательно подай, а если надо, то попросит и накормит.

— Без проблем. Ах да, кстати, хотел у вас спросить, а почему у вас Валька немая? Может, ей во дворе язык отрезали за предательство какое-нибудь в глупой, детской игре? Или может, что-то похожее? — спросил я с осторожным любопытством.

— Тьфу-тьфу-тьфу на вас, Василий Павлович! С рождения она такая, мать её была тоже немая. Видно, кровь у Ленточковой родная хлещет, — с недовольством произнесла тётушка Софья Ильинична.

После этого она вышла из комнаты, оставив нас одних...

Странный сон детей

В новом доме, после пьяного аромата,
Танцевала одна прекрасная пара.
Тихо музыка тогда играла,
Что даже дети захотели спать.

И как только они уснули,
Сразу увидели кривые дороги,
А по ним бежали мыши,
Держа на спинах дырявые покрышки.

А за ними — огромные дома,
Где в каждом рождалась новая мечта.
И неподалёку музыка заиграла,
А там танцевали те же серые мыши.

После этого странного сна.
Дети поняли, что нет нынешнего бала.
Девочка этим событием была поражена,
А мальчишка стал каким-то странным...

Девица в бордовом пальто

Предмет обаяния и странства.
Ах, да чего она прекрасна!
И улыбка, и походка,
И глаза, и, наверное, душа.

В ночь и в свет,
И в дождь, и в снег
Идёт она, не знаю, куда.
Наверняка, куда глаза её глядят.

С виду добрая девица,
Одетая в бордовое пальто.
Ох, до чего же она мила!
Вероятно, у неё прошлое кипит добром.

А вот интересно, где она сейчас?
В столь грубый, строгий час.
Ну, почему же я не подошёл
И не сказал: "Давайте знакомиться..."

Судьба Василия Праха

XXIV глава

Солнце уже почти пропало из-за горизонта, но свет ещё остался в нашем городе. Как только солнце исчезло, Кольцовский встал с табуретки и подошёл к столу. Схватив нож, и как только он увидел в нём своё отражение, Алексей Сергеевич произнёс следующее: "Вот и время незаметно пролетело, а мне уже как все тридцать девять лет... Уже полжизни прошло, а у меня абсолютно нечего. Ни семьи, ни детей. Пропиваю я свою жизнь!"

Он осторожно повернулся ко мне и продолжил: "Ты же всё видишь! Ты же всё понимаешь и знаешь! Так чего же ты молчишь, мой единственный и верный друг?..."

Я, сидя, смотрел на него и осознавал, что в жизни вряд ли можно обрести счастье даром или же выпивая сладкий алкоголь. Это счастье и в глубокой яме не найдёшь, и даже на самой высокой горе. Нас везде окружает горе, только мы стараемся от неё увернуться, чтобы не попасть под её горячую руку, как и Кольцовский...

— Алёша, мой родной, ты прав. Да, я всё вижу и всё понимаю. А молчу я из-за того, что мне и самому на душе не сладко. Не только ты в этом мире страдаешь, страдаю и я, и та же Анна (наверное), и та же Валентина. Ты же помнишь историю, которую я тебе рассказывал, как она потеряла близких и надежду на прошлое счастье. Ты же помнишь, или же позабыл?...

— Конечно, помню, как такую историю забудешь... — сказал Алексей, опустив глаза на деревянный пол. — И да, кстати, пока ты спал, я заметил у тебя книгу. Откуда она? И ещё, ты отдал своему отцу тетрадь с романом на печать?

Вдруг мимо нашей улицы послышались плач, стоны, непонятные разговоры, будто шептались. Я чувствовал, что мимо нашей улицы идёт народ.

— Ты не спрашивай, а лучше выгляни в окно. Посмотри, какой собрался народ... — сказал я ему в ответ, слегка опустив тон.

Он быстро подошёл к окну и был просто-напросто поражён от увиденного.

— И народ, и гроб. И плач, и скорбь. Какой ужас... Василий, извини, я не знал...

— Да нечего. — Что позже, я сам встал и подошёл к окну. Когда уже стемнело, был начало вечера, я видел, как закрытый, чисто деревянный гроб несут, создавалось даже такое чувство, что хоронят не человека, а какую-нибудь огромную собаку. И ведь так же хоронят и без уюта, и без сожаления. Даже мурашки по коже разбежались...

Среди толпы я увидел следующие знакомые лица: Ольга, секретарша Быльмонова. Владимир, старый, единственный и верный друг Леонида Карловича. Борис, дядя моего "отца", и так можно перечислять, пока язык не сломается. И как только народ начал пропадать из моего поля зрения, я заметил, как бежит тётушка Софья и, скорее всего, по мою душу. Забежав в подъезд, поднялась к нашей квартире, она начала громко и беспрерывно стучаться. Как только Алексей отворил ей дверь, она, спотыкаясь, побежала ко мне.

Остановившись, она протянула мне письмо.

— Вася. Василий. Держи, тебе Валентина хотела передать это письмо. Без всяких вопросов, я пойду обратно к Валентине, она себя очень плохо чувствует. — Как только тётушка Софья отдышалась, она снова побежала к себе домой.

Я был поражён от данного события, и в мою голову налетело столько непоправимых мыслей, что и словами не сказать, да и пером их не написать.

Как только я открыл конверт, достал письмо и увидел на небольшой бумаге небольшой текст. А в нём было написано следующее:

Дорогой Прах, и снова здравствуй!

После твоего отъезда было всё превосходно ближайшие три дня. И в один день, я пошла на ярмарку за продуктами, как вдруг налетел бешеный ветер, от чего я и простудилась, и, видимо, очень серьёзно. У меня огромный жар, и тётушка твердит, что по ночам у меня страшный бред.
Сейчас с трудом я пишу тебе это письмо, даже моё перо становится тупым, слабым и отказывается писать моё послание тебе дальше. Поэтому приходи проведать меня, прошу тебя!

Твоя Валентина Ленточкова.

Я был в остолбенении, и моя душа наполнилась волнением после этого надолго запоминающегося письма.

— Вася, что с тобой, дружище? — спросил меня с волнением Лёша.

— Валентина серьёзно приболела, хочет, чтобы я её навестил.

— Вот дела, тогда ступай к ней, я не против, а наш разговор можно продолжить чуть позже.

— Хорошо...

Счастья не бывает...

Горькое звёздное небо,
Вместо крыши над головой.
И снова тоска на душе,
Которую я видел только во сне.

Больно, однако, мне смотреть на других,
Которые смеются и не думают о заботах.
Трудно мне жить и осознавать,
Что в нашей жизни счастья не бывает
И не быть ему по сей день...

А бывать нашей любви?...

Вот и встретились наши усталые глаза.
И вдруг полилась хрустальная слеза.
Мы и не думали, что за время
Сможем так быстро измениться.

Жаркими объятиями, нежными словами
Мы друг другу радостно кидали.
Всё на свете мы позабывали,
Как только друг друга повстречали.

Вот и время подошло к концу,
Как только я достал тебе звезду.
На прощание крепко обнялись,
Поплакали и нежно поцеловались.
Вот и снова мы расстались...

Свечи старенькие угасли,
Розы красненькие завяли.
И вновь нас обоих мучает
Вопрос все остальные темные ночи.
"А бывать нашей любви?..."

Что верно, то верно...

Всякий порядочный человек нашего времени есть и должен быть трус и раб. Это – нормальное его состояние. В этом я убежден глубоко.

1869 год
39 лет

Судьба Василия Праха

XXIII глава

Как только я отошёл от дома моего покойного "отца", сразу же начался на удивление очень маленький и тёплый дождь, несмотря на то, что на улице почти заканчивается осень. Я шёл по пустой улице и по поломанной дороге, вспоминал все моменты, прожитые с ним.

Как мы вместе шли в библиотеку. Как мы вместе завтракали. Как гуляли и обсуждали множество литературных произведений, даже иногда из-за этого происходили очень забавные споры.

Как только я начал вспоминать о его покойной супруге, ко мне подбежал какой-то таинственный незнакомец и отдал книгу с запиской: "Для моего любимого Василия...!" Вот это меня окончательно добило, и я вновь упал на эту твердую землю и расплакался чуть ли не как маленький ребёнок...

В моей груди моя душа, мой богатый и внутренний мир, который я строил с детства, как и все, потихоньку ломался, трескался. И я так лежал на этой холодной дороге очень длительное время, а если точнее, то до самой ночи. Я уснул со слезами уже посреди дороги. Грустный и со слезами, лежал, смотрел на луну, и как только я приглядывался в неё, видел отражение Быльмонова. В моем организме даже от этого не хватало воды, что я теперь плакал уже пустыми, но очень искренними слезами, обнимая подарок от Леонида Карловича...

Что позже я уснул, разбудил меня рано утром один с виду добрый старичок.

— Эй ты, пьяница, вставай и прочь отсюда! Разлёгся здесь, как у себя дома! Какой ужас, какую наглость нам время дало... — кричал хриплым, больным голосом старик на всю опустевшую, туманную улицу.

— Извини меня за то, что я вас перебиваю. Но я не настолько пьяный человек, чтобы валяться прямо на дороге. И это чистая случайность... — сказал я старику полухриплым голосом, но с честностью и добротой в глазах.

— Мне-то что, твоя случайность! Погляди на себя! Пыльный и грязный! Словно бродяга какой-то! Я тебе сказал: брысь, кушь-кушь! — крича, начал махать на меня костылём старичок.

Я, обнимая книгу, подбежал к дому и поднялся к Кольцовскому. Как я вошёл в квартиру, все спали. На моё удивление, было всё на месте. Все бутылки, которые лежали по всяким углам. Табуретка, которая лежала полуживая на кухне. Алексей до сих пор спал, и на удивление, в том же положении. А Екатерину, как с моего вопроса, её не слышно.

Решил я пойти в свою комнату, чтобы лечь немного и нормально подремать. Пока я шёл до дивана, я думал только об одном: "А неужели они тоже мертвы... Да не быть этому! Лягу, посмотрю сны немного и увижу."

И положив книгу рядом, я лёг и сразу же уснул.

Проснулся и удивился, что сна на сегодня никакого нет. "А может, это и к лучшему?" — спросил я себя вслух. Пройдя к кухне, там Кольцовский молча, сидя на табуретке, смотрел, как садится остро-оранжевое солнце.

Я решил присесть рядом, и по его глазам можно было прекрасно понять, что он трезвый как камыш. Сидели мы так минуты три, и вдруг он говорит, тяжело вздыхая:

— А, знаешь что, Прах? Этот мир одновременно и серый, и красочный. Вот без рома мне мир абсолютно серым был и не имел особого смысла. А вот после пьянки, вечером, когда тебе ветер треплет твои чудесные волосы, смотря на закат, ты понимаешь, что в этой жизни стоит ценить всё и всех на свете. Как людей с душой или без...

Множество глупых ошибок...

Скажите мне, только честно, люди,
Для чего мы в этом мире созданы?
Куда нам стоит повернуть,
Чтобы сразу этот мир не кинуть
В чей-нибудь там давно забытый угол?

Я хочу жить, страдать, любить,
Понимать, прощать, скорбить.
Но из-за множества глупых ошибок
Я не нахожу себе места
В этом кругу печали и адского шума...

Родная земля

Зелёные поля,
Лесостепь стеной.
Чернозём блестит от утреннего солнца.
И речку не видно из-за вялого тумана...

Протоптанные дороги,
Бабочки с птицами дуэтом поют.
Нечего прекраснее нет на свете,
Чем быть на своей же родной земле...

Эту ночь я вновь не спал...

Эту ночь я вновь не спал,
Только тебя и вспоминал.
У твоих окон каждую ночь стоял,
Всё твой сладкий сон я охранял!

Проклинал тебя я, но не за правду.
Ты поверила?... Да только зря.
Каждый вечер слёзы лил и прогонял тоску.
Мучился я только от того, что рядом нет тебя!

Любой час жизни гнусной — в голове снова ты.
Как я тебя ждал, ты бы только знала!
Делал вид, что тебя видеть не хочу.
Но в моей душе была совсем другая картина...

Про старые книги

Слова плавают у языка,
Которые написаны в старых книгах.
То бесы в дождь деревья сажают,
То идиоты остальных ночью учат.

В книгах написано про всё,
Что вряд ли нормальному человеку
На ум взбредёт.
Может, пойдёт там речь про смерть,
А может, и лучше — про любовь.

Но, несмотря на эти два сравнения,
Их всё равно объединяет мучительная боль...

Раз, три, четыре, два...

Раз, два, три, четыре, пять.
С рифмой с детства я дружу.
Много книжек я любил читать,
И твердил: "Хочу поэтом стать!"

Шесть, семь, восемь, девять, десять.
Прошло время, позабыл я всё на свете.
Детские мечтания и эмоции,
Близких людей и беззаботность.

Писал на бумаге и переделывал одну и ту же мысль.
"Кругом горькая беда, а рядом бегает суета.
Раз, три, четыре, два..."
Уже забыл, о чём же хотел я написать?...

День за днем одно и то же.

Те же люди.
Те же проблемы.
Кругом одни обвинения,
Оскорбления, требования.

Снова крики.
Снова слёзы.
То же сгоревшее письмо.
Тот же выдуманный город.

День за днём
Одно и то же.
Как же тоскливо,
Мы, друзья, однако, живём!...

Раздражение

Как же меня всё однако раздражает.
Люди ноют, весенняя грязь
под ногами тает.
Одни проблемы, нет мирного
и спокойного решения.
Как же меня это всё раздражает,
если бы вы об этом, конечно, знали...

Только, увы...

Как же я хочу тебя разлюбить
И навсегда про тебя позабыть.
Только, увы, я так не умею,
Как остальные — фальшиво любить
И бросать со смехом в сторону...

Я умею, как единицы:
Плакать, любить вечно и тосковать,
Прощать все холода и измены.
Только, увы, я не для этого рождён,
Как я в конечном итоге понял...

Судьба Василия Праха

XXII глава

Через мгновение я проснулся. Из этого маленького окошка мелькался яркий осенний солнечный свет. А в доме царила гробовая тишина, будто я жил один. Как только я вышел из своей временной комнаты, я увидел всё тот же беспорядок. На кухне спал Кольцовский, упираясь головой об стол. А в другой комнате лила слёзы Екатерина. Я решил выяснить.

"Что же могло произойти, пока я спал?" — подумал я невзначай. Дверь в комнату была заперта. Постучавшись, я спросил: "Екатерина, всё в порядке?"

После моего вопроса в её комнате царила тишина, создавая такое чувство, что нечего и не было. Я подумал, что её лучше не тревожить.

Как только вышел из подъезда, я, не думая, направился к своему "отцу" Леониду, прямиком в библиотеку. Идя по улицам, птицы песни напевали, напевали так, что мы их никак не сможем понять, но очень приятно слушать. Подобную картину можно встретить и в человеческой природе. Несмотря на то, сколько времени человек, которого мы возненавидели, будет нести какую-либо информацию, маловероятно, что мы сможем понять, что он хочет до нас донести...

Бегали старые бродячие собаки, смотря мне в след своими печальными и голодными глазами. Чёрные и белые, рыжие и серые коты лежали под огромной пихтой, наслаждаясь последними солнечными днями. Только позже одно меня смутило. На улице не было людей и даже мысли о них. Словно Петербург сгнил и стал местом для воплощения своих постыдных желаний.

Прошло два часа, и я всё-таки добрался до библиотеки. Как только я подошёл к этой сосновой двери, я дёрнул дверную ручку на себя. Я был поражён: дверь была заперта.

— Неужели что-то с ним случилось... — сказал я себе дрожащим голосом.

Оглядев пустую улицу, где даже собаки не бегали, я побежал к дому, где живёт сам Леонид Быльмонов. Кровь всё сильнее и сильнее сжималась в моих жилах, а сердце моё билось всё быстрее и быстрее. "Неужели он очень болен? А может, он умер!" — думал я, пока бежал, чуть ли не падая на эту каменную петербургскую землю.

Как только примчался к дому Быльмонова, я увидел практически всех петербуржцев.

— Не может этого быть... — сказал я себе полушёпотом, чуть ли не пролив слезу.

Пробираясь через народ и медиков, что там стояли, я увидел очень бледное, холодное, мёртвое тело моего приёмного отца Быльмонова Леонида Карловича... Те же черты лица очередного оптимиста, те же полуседые и длинные волосы. Но меня удивило, что он лежал с открытыми яркими глазами, в которых читалось невообразимое счастье, и с полуоткрытой, забавной улыбкой. Воссоздавалось чувство, будто он свою смерть просто-напросто играет, как прирождённый актёр. Но его, конечно, можно назвать актёром по жизни, только уже посмертно...

Упав на колени, я крепко схватил его холодную ладонь. Крепко сжимая, я начал потихоньку плакать. Я старался, как можно тише скрывать свою слабость, только никак не выходило. Как люди и медики это увидели, решили незаметно уйти и оставить нас наедине.

Как только собрались уходить, я с трудом встал, вытирая свои горькие слёзы. С мёртвым лицом и с холодным чувством некой вины я направился обратно к Кольцовскому и к Екатерине домой...

Схожу с ума я...

Схожу с ума я,
Практически каждый день.
Одна лишь мысль в голове —
И всё равно, она про смерть.

Шрамы на руках и на ногах.
Но откуда они?
А, это всё из-за лезвия тупого ножа,
Которое таит в себе вечный сон.

И холод в сердце, и тишину в душе,
И покой в моём внутреннем мире,
И сочувствие моим детским слезам...

Нагло влюблённая яма

Терпеть у меня больше нету сил.
Я ради тебя в жизни столько пропустил.
Пропустил я дружбу и свободу.
Надеялся взамен я получить
Хоть каплю вечной любви
И нежной доброты.

Выпью я злопамятного яда.
Распарю себе живот.
Позабуду тебя раз и навсегда.
Надоело твердить тебе одно и то же:
«Ты мне дорога! Я люблю тебя!»
О чём я раньше думал?
Зачем я тратил время на тебя?...

Каким же я раньше был глупцом...
Не понимал я тогда чужих,
Но правильных на дело слов...

Почему же я надеялся на взаимность?
К чему же все эти пустые трудности?
Зачем я надеялся на чудо?
Когда ему уже нет смысла
Вытаскивать меня из этой нагло влюблённой ямы...

Туннели будущего света...

Туннели будущего света
Нас приведёт далеко за горизонт.
И вдруг поймём,
Что мы не созданы друг для друга.

"Как же так?" — спросишь ты меня.
"Как-то так..." — отвечу тебе тихо я...

"Мы не пара?" — подумали мы оба.
Грустно разошлись, кто куда.
Она, спустя время, нашла себе другого,
А я до сих пор брожу, уже не знаю сколько...

Белые ночи

Белые ночи воскрешают человека вновь.
А бывает и наоборот — убивают.
Они встречают невзаимную любовь.
И после могут вечно сидеть у петли страшной, строгой...

Встреча

Пусть встреча и пуста,
Но я запомнил все твои слова.
Пусть встреча и глупа,
Но я не забуду твою красоту никогда.

Смех и мимику
Помню я прекрасно.
Эту ночь, эту прекрасную улыбку.
Это место встречи, это звёздное небо...

Судьба Василия Праха

XXI глава

Как только Екатерина начала уходить, Кольцовский быстро подошёл к ней и поцеловал её разбитые губы. Пока целовались, я заметил, что её блузка была слегка испачкана гранатовым соком. Как только увидел те пятна, сразу же эти ноты кислоты от граната заиграли у меня на языке, этот вкус гранатового сока во рту был для меня дурманом, напоминая мне свежее вино. Как только Алексей остановился, он посмотрел на неё каким-то влюблённым взглядом, чуть ли не рыдая.

— Ты бы знала, как ты мне дорога! — прокричал тоскливо Кольцовский и крепко обнял её.

Лицо у Екатерины было какое-то безразличное, то ли от удивления, то ли от взаимности.

— Ты мне тоже очень дорог, Алёшенька! Моё ты сокровище! — ответила она ему, поглаживая его слегка седую голову.

Пока я сидел и смотрел на эту пьяную и больную страсть, я думал о том, как же хочется спать и когда же это всё закончится?

— Слушай, Кольцовский, а где у тебя можно поспать немного? А то я тебе рассказывал, что в последнее время со мною было. Не спал нормально толком, а бывало что и спать не выходило... — сказал я решительно Алексею.

— А что случилось? Алексей, Василий, скажите мне! — волнительно произнесла нам Екатерина.

Кольцовский Алексей только начал смеяться, ярко и громко, чуть ли не на весь голос.

— Нечего здесь забавного не вижу, — посмотрел на Алексея с некой яростью. — Екатерина, вам всё может рассказать Алёша, а если нет, то я смогу, только позже. Хорошо?

— Договорились. А так, я вас прошу, в эту комнату, есть и диван, и окно...

— Превосходно! Я пойду в покой, а вы можете жить себе как и раньше.

Как только Алексей успокоился, он сказал следующее: "Хорошо, желаю крепкого сна тебе, товарищ мой!" И он дальше продолжал хихикать своим грубым, но очень запоминающимся голосом.

Как только я вошёл в комнату, я увидел старый красный диван с ванильной подушкой. Окно небольшое, но очень грязное. Всё в пыли и паутине. А рядом с диваном стояла табуретка, полуживая. Видно было, что её кидали в стену и не только во время пьяных скандалов, но и в яростных спорах. Свой роман я положил на табуретку, а сам лёг на диван. Смотря в это немаленькое окошко, я увидел, что за окном пошёл дождь. Звук дождя и гром — прекрасно, самое прекрасное для насыщенного сна. Только свечки не хватает в таком сером помещении, а так было бы чудесно.

Как я уснул, мне приснилось что-то необычное. Я очутился в каком-то зелёном поле, а посередине поля были ворота, будто здесь когда-то держали овец.

Я подошёл поближе к забору, но не получилось, будто меня куда-то кидало подальше от него. Куда угодно, только не к забору. Я решил пробежаться по полю, может, где-то выход есть, и вижу снова забор. И понимаю, что это ещё один забор, и он в точь-в-точь как первый. Я подошёл к забору и увидел бумагу, а на ней какие-то кресты. Нехристианские и негреческие, а что-то непонятное... И вдруг над моей головой что-то или даже кто-то пролетел. Это ветром было трудно назвать. Как только я почувствовал то чувство присутствия, я сразу же подумал: "А может, это и есть вампир, как мне Кирил Иванович говорил?... Непонятно..."

Я не знаю...

Грустно мне от того, что ты с другим.
Жизнь в моих глазах стала очень серой.
Я всё время бежал к тебе, а ты за ним.
"Как же так?" — я спросил тебя.
"Я не знаю..." — ответила мне с холодом...

Позабыть...

Чтобы тебя позабыть.
Нужно себя убить.
Но я этого не сделаю.
Поэтому на зло они меня убьют,
Чтобы ты навсегда про меня забыла
И не смогла толком вспоминать...

Твою кровь разбавляют слезы...

Твои ладони снова в крови.
Твою кровь разбавляют слёзы.
Твои горькие слёзы гуляют из-за людей.
А нутро этих людей полно страданий...

Снова боль, снова болит душа.
Опять нет желания жить и оскорбления.
Трагедия снова села на твоё сердце-трон,
И, по-моему, надолго...

Среди ужасов и боли
Я приду и потихоньку помогу.
Обработаю все раны твои,
И останусь на время с тобою.

Когда захочешь, я тут же уйду.
Уйду и всё о нашей встрече позабуду.
Но только не тебя, ты это запомни.
А почему? Для этого причин не надо...

Единственная

Сквозь кровь и пот,
Сквозь пыль и прах,
Бежал я, не думая о тех лживых словах,
О которых твердят про тебя за спиной!

Бежал я к тебе, единственной...
Сквозь дождик злой, туман густой.
Я боялся только одного —
И не смерти, и не противоречий.
Я боялся потерять именно тебя...

Единственную мою родную кровь,
Единственную мою постоянную мысль,
Единственное, что лежит в моём сердце,
Единственное, что я вижу только во сне...

Чудо творения

Твои волосы,
Словно шоколадные волны.
Твои глаза,
Словно самая яркая звезда.

Ты — просто чудо творения!
Скажу честно, это личное моё мнение.
Почему ты себя не любишь?
Я тебя, увы, не понимаю...

Тебя бьют и нагло врут в лицо.
Как я об этом узнал,
В моей душе стало как-то жутко.
Ты каждый день рыдала
И размышляла: за что мне такие пустые муки?

Мне очень тебя жаль,
Прелестное чудо творения.
Тебя же нужно, наоборот, беречь.
А тебя, наоборот, убивают...

Весна пришла...

Снег тает,
Кот по местности гуляет.
Ребёнок в луже купается
И своей жизни радуется.

Трава на льду снова растёт,
Пока та бежала по речке дикой.
А вслед за ними утка полетит
С редкой для природы расцветкой.

"Весна пришла..."
Дедушка себе причитал.
Пока его топор в руках,
От солнца звонко песни напевал!

Жёлтый кедр

Жёлтый кедр среди мёртвого поля.
Стоит и плачет в присутствии могучего ветра.
Совсем одна, бедная она...

Всё и все сгорели единым ярким пламенем,
Когда она только родилась.
Среди снега и грязи
Живёт она теперь без счастья...

Может, скоро она и погибнет,
Увы, этого никто не знает...
Скучно ей и страшно одиноко.
Мы ей хотим только помочь,
Но не делаем этого вживую...

Роман слуги и королевы

«Королева, вы это поймите, я вас умоляю.
Я вас люблю, примите меня обратно.
Я знаю, что за измены и убивают.
Я был вашим слугой,
Всегда слушал вас и верен был.
Но я познал свои старые ошибки.
Что вы скажете?
Смогу ли я обратно
Вернуться в наш роман?»

«Нет, мистер, извините,
Но про вас я уже давно забыла.
И вы сами рассудите,
После всех этих поступков.
Смогу ли я вас обратно принять?
Ваша жизнь — это лишь гулянки и вздоры.
В наших отношениях
Были одни лишь ссоры.
Поэтому прошу вас меня забыть,
Так как я вас видеть не хочу.
И как раз опаздываю на королевский бал.
Прощайте, мой бывший слуга.
Теперь вы мне и я вам не к чему
От слова совсем...»

Буря

Буря в душе моей бушует.
Она огромна и быстра,
Что это меня тревожит.
Не прощу, если из-за этой бури
Пропадут все искренние чувства...

Моё сознание вновь не понимает,
Почему на свете мало взаимоотношений?
Все вокруг злые и безнадёжны,
Но только единицы боятся признаний...

Ответь...

Слёзы. Грёзы и жуткая боль.
Алкоголь. Насилие и лишние желания.
Вопросы не по теме, так ответь,
Зачем они тебе?
Ответь, зачем мне теперь такая любовь,
В которой нет самого главного — этого доверия и взаимопонимания...?

Судьба Василия Праха

XIX глава

Как только Яков расплакался, вытирая слезы, он сказал мне: "А ты сможешь рассказать о своём товарище? Если не ошибаюсь, то Алексей Кольцовский, верно?"

— Да, всё верно! Мы с ним познакомились именно тут, в Петербурге, когда я пришёл после армии и решил посетить театр. Забавный случай был... После спектакля он решил пойти к актёрам и начал флиртовать с главной актрисой. Оказалось, среди актёров был и её муж. Пару раз прописал ему по шее и выбежал оттуда. Увидев, что он бежит, я решил остановить его и спросить, что с ним случилось.

Он мне сказал, что его какой-то мужик побил за кулисами ни за что. Я поднялся, подошёл к тому мужчине, что Кольцовского побил, слегка. Он утверждал, что тот приставал к его супруге. Что позже, я ушёл. Подошёл к Алексею и дал ему неплохого подзатыльника. Он меня спросил: за что? А я ему ответил: за все твои грехи нелепые! — ответил я Якову.

— Серьёзно? Ха-ха-ха, а как вы всё-таки познакомились? — расспрашивал он меня.

— Позже он меня позвал в бар на бокальчик вина или пива. Я согласился на его предложение. Я выпил около двух бокалов красного и изумительного вина, а он — около двух литров пива; какого сорта, я, увы, уже не помню. Но помню, что он тогда потратился немало. В общем, из спектакля в баре мы и познакомились. С того момента стали очень близкими друзьями. Понимаю, как-то неразумно это всё звучит, но что было, то помню, то и сказал.

— А, вот оно как. И как раз, мы уже приехали! — произнёс он с каким-то хитрым акцентом.

Стояло то самое здание золотистое и слегка с серебряным оттенком, окна те же не большие, но практичные. Крыша крутая, да красная, а дверь была вообще зелёная. "Словно цирк. Также разноцветно, но весёлого в нём нечего и нет..." — подумал я с ухмылкой на лице.

На этом же месте я и попрощался навсегда с таким прекрасным человеком, как Яков Колесников. Крепко его обнял, пожелал ему удачи и провожал его своим холодным взглядом.

Поднялся я к квартире Алексея, которая была под номером двадцать четыре. Постучавшись в дверь, мне открыл сам Алексей. Он был тогда в белой рубашке и в чёрных брюках, что было тогда на моё удивление. У Кольцовского сразу слёзы на глазах появились, не простояв и минуты, он меня принял в крепкие объятия.

Я сразу же подумал в его жарких, дружеских объятиях: "Как собака, ждал своего хозяина больно долго. Хотя не виделись уже примерно семь лет, а может, уже и девять, точно уже не помню."

— Куда же ты пропадал? Мой родной, мой товарищ чуть ли не по крови... — сказал Алексей сквозь счастливые слёзы.

— Друг ты мой прелестный, ну что ты сразу слёзы льёшь? Я ведь по тебе тоже скучал! — принял я с взаимностью его долгожданные объятия.

Стояли мы так примерно минут пять. Лили друг на друга свои слёзы. Как он меня отпустил, через труд он с улыбкой мне произнёс: "Ну, а что мы тут и стоим? Пошли в хату-то!"

— Согласен с тобою, пошли! — произнёс я, закрывая кожаную дверь квартиры в этом мрачном подъезде.

Она была настолько мрачная, что тут могли крысы на окне играть в дурака на своих детей или же на еду, а если и повезёт, то и на деньги. Только для крыс деньги не имеют особой цены. Если только могут её взять как неотразимую безделушку...

Ревность

Гуляет по небу ветер вольный,
А я по лесу бедный и разбитый.
Ты мечтала о будущем с другим,
Но я много раз пытался вмешаться.
Однако люди мне мешали,
Не давали мне и шанса...

Лез к тебе я через боль и мясо.
Ты любила меня и его, знакомого и чужого.
Я хотел его от ярости убить.
Только ты меня на пути остановила.
Говорила, что не надо.
Несмотря на то,
Что со мной после этой ревности осталось...

Готов я свою душу дьяволу отдать...

Готов я свою душу дьяволу отдать,
Чтобы прожить ещё одну ночь с тобой.
Только ты меня больше не хочешь знать.
Но после всего этого романа я задаюсь вопросом: «Почему ты так со мной?»

Раньше радостно мне визжала:
«Теперь я твоя верная жена!»
А сейчас обо мне и думать тебе противно.
«А вот где я так сильно нагрешил, что всё так и повернулось?» - снова я задаюсь этим жизненным вопросом.

Раньше не думала ни о чём.
Не о печали, не о потере.
А сейчас ты думаешь уже рядом с другим:
«Как он меня уже достал!
Лучше буду я с другим, чем жить с такими, как он, под крышей одной!»

У окна твоего снова я стою.
Как до нашей свадьбы... Надеюсь, ты помнишь?
Ты теперь и другому врёшь:
«Как же сильно я тебя люблю!
Больше жизни, и это точно!»

С цветами, со слезами ночью я стою.
Смотрю на всю эту страшную картину.
Надеялся я на наше светлое будущее.
А оказалось, всё не так, как я и рассчитывал...

Судьба Василия Праха

XVIII глава

— И что же дальше? — меня тихо спросил Яков, пока я сидел и вспоминал, что там было дальше. Возникало чувство, будто я всё это сочиняю, но это совсем не так...

— А, ну так слушайте! Пока отец пытался найти работу или пошёл просить помилование, я пошёл в библиотеку и начал искать книгу болезней, чтобы понять, в чём причина данной болезни и что нужно принять, чтобы мать снова встала на ноги. Я нашёл книгу, начал искать, и вдруг я случайно увидел краем глаза одну книгу, по-моему, называется "Ночь таинственной жизни отшельника." Я взял её, начал читать, и она очень меня заинтересовала, что аж позабыл, зачем же я пришёл сюда.

Книга была на самом деле небольшая, как я прочёл, уже была ночь и закрытие самой библиотеки. И за всё это время я нашёл книгу с заболеваниями и не нашёл то, что мне нужно было. После закрытия библиотеки я сразу же побежал под главный мост Петербурга, где матушка лежала чуть ли не при смерти. С трудом она говорила, и ходить она толком не могла. Как я прибежал под мост, я сразу же кинулся в слезах к матушке в холодные объятия. Я тогда прям предчувствовал, что именно сегодня моей матери не станет. Отец рядом стоял и выпивал, по-моему, бутылку рома. Я от гнева крикнул на отца, казалось, что практически все прохожие это прекрасно слышали.

"Как ты смел! Вместо того, чтобы купить нам поесть или же какое-нибудь лекарство, ты купил себе рому! Ты не хочешь матушке помочь?"

Пока я ругался на отца, мать лежала будто мёртвая. На её лице возникла грусть, а её рот чуть ли открылся, будто он хотел меня как-то успокоить и объяснить, что отец в этом не виноват, а виновата она сама!

"Вася, ты знаешь что? Мама уже ни чем не может помочь, она уже старая и, наверное, сама хочет этой смерти, чтобы не страдать дальше от голода," — сказал мне вдруг пьяным, но спокойным голосом, как будто он на свете всё и позабыл.

Я снова обнял мать, начал просить у неё прощения за то, что произошло в библиотеке. Я посмотрел на неё и увидел у неё странную, но ту нежную улыбку. Пока я тихо лил слёзы, и они текли по её голубоватом и слегка рваном платье, я услышал некий шепот в мою сторону и услышал от матери следующие слова, которые, я повторюсь, она с чудом произнесла.

"Ты молодец, Вася мой любимый. Ты нашёл в себе увлечение, и я этому очень рада. Обещай мне, что ты, несмотря на условия, не отвернёшься от литературы."

"Обещаю!" — в слезах ответил я.

Она меня очень осторожно поцеловала в лоб, будто боялась меня чем-то потревожить.

Что после всего этого я больше не слышал ни биения её большого и доброго сердца, ни её дыхания. Я позже встал, начал прощаться с матерью и вдруг заметил, что отца рядом больше нет. Что позже выяснилось, он решился на самоубийство. Привязав себе огромный камень на ногу, пошёл на дно. И в итоге я остался один. Начал как-то выживать и часто приходить в библиотеку.

И вдруг в один день меня библиотекарь средних лет спросил: "А где твои родители, прелестный мальчик?" Я ему ответил, что у меня их нет. Что позже этот библиотекарь меня привёл к себе домой, и до призыва в армию я жил у него. В итоге я сдержал обещание матушки и до сих пор выполняю его. А как я ушёл оттуда, наверное, её труп покрылся белоснежным одеялом, что позже, наверное, её остатки съели бродячие городские псы. Вот, на этом у меня всё.

Я вдруг услышал, как Яков сидел, следил за дорогой и одновременно вытирал свои горькие слёзы.

— Яков, всё нормально? — спросил я его осторожно.

— Да, просто история твоя слишком трагичная! — в слезах мне ответил сам Яков Комесников. — И у меня возник вопрос.

— И какой же? — спросил я его с любопытством.

— А сколько твоей матушке было лет? — спросил меня он с таинственным взглядом.

— Примерно тридцать семь.

— Какой же кошмар! Такая молодая женщина, а такая мучительная и ранняя смерть...

Судьба Василия Праха

XVII глава

Нам предстоит далёкий путь, а точнее, в другой конец Петербурга. Пока мы ехали, уже на половине пути у меня с Комесниковым возник диалог:
— Значит, мы едем к вашему товарищу? Ведь так? — спросил меня Яков.
— Да, мне в ближайшее время нужно быть именно в Петербурге, — ответил я ему ярко.
— И зачем же, это не секрет?
— Ну, я почти известный всем поэт и писатель! Написал роман, теперь мне нужно в Зингер, чтобы его выпустили во все газеты и библиотеки, — вскрикнул я ему в ответ.
— Вот как! А можно вопрос?
— Да, конечно!
— А как называется роман?
— "Мёртвая среди живого", — сказал я ему чуть ли не шёпотом.
— Вот оно как! Кстати, а как вы пришли к этому?
— К этому?
— Ну, как вы пришли в этот мир литературы?
— Это довольно интересная, печальная и долгая история. Ну, это только по моему мнению...
— Ну, расскажите мне. Я вас настаиваю, нам всё равно ещё долгий путь ждёт! — с любопытством воскликнул Яков Комесников.
— Ну тогда внимательно слушайте...
— Я весь ваш в внимании! — со смехом сказал он.
— Как в любой повести или сказке, я тоже жил в бедности. Не той, о которой обычно пишут в книжках и историях, а той, о которой даже слово нельзя вымолвить... Страшные годы тогда были, особенно когда и матушки моей не стало...
— Как не стало? — воскликнул с удивлением Комесников.
— А теперь слушайте... Это было ближе к зиме. Моему отцу, матушке и мне не то что есть нечего, так и жить было негде.

Раньше, конечно, у меня был дом, родился я в тёплых и ласковых условиях. Только в тот момент мой отец очень увлёкся азартными играми. Как мне рассказывали, он сперва проиграл свою трость, а позже и цилиндр, и монокль, и очень дорогую трость, которая была наследственно передана моему отцу от моего дедушки после своей смерти. И вскоре эта участь дошла и до нас и нашего дома, и наших богатств, которые нам тоже достались по наследству. Что после этого мы оказались на холодной улице, а не в доме, где громко трещит камин, наполняя весь дом теплом...
— О, я вас прекрасно понимаю! Вот однажды у меня был похожий случай с...
— Не перебивайте меня в конце да проклятых гонцов! — перебил я Якова. — Если вам интересно, я могу продолжить. А если нет, то вы можете ехать дальше по делам, а я своим ходом.

Как я собирался выпрыгнуть из тележки, неожиданно сказал Яков следующее:
— Извините меня, такого дурака, продолжайте, не буду я вас больше отвлекать, обещаю...
— Это вы меня извините, что я на вас поднял тон. Так, я могу продолжить свою историю? — с умеренным голосом, так как я чувствовал на своей душе грех или же что я в данной ситуации виноват именно я.
— Да нечего страшного, я уже привык. Да, конечно, продолжайте, — с радостью ответил Яков.
— Как мы оказались на улице в лёгкой одежде, несмотря на то, что на улице был сильный ветер и холод. "Голод и холод окружило моё горячее сердце..." — как я писал в одном из своих стихотворений. Нам некуда было идти. Все друзья, знакомые и родственники нас не приняли. Из этого мне пришлось просить милостыню у людей, чтобы можно было хоть прожить этот жуткий от бедности день и проклятый голод, который каждый день и каждую минуту нас тревожил...
— Насчёт бедности, я слышал...
— Яков Комесников, вы же обещали!
— Ах да, позабыл я. Я просто углубился в вашу историю, что аж позабыл данное обещание. Извините меня, продолжайте! — с хитрой ухмылкой сказал Яков.
— Вспомните мои условия, и это последнее моё предупреждение!
— Да, прошу прощения ещё раз, продолжайте, прошу вас!

— Хорошо! — ответил я ему. — Ну так вот, когда выпал первый снег, нам стало только хуже жить на этом свете. Люди перестали давать милостыню; может, потому что им самим было нечего есть, не было лишних денег, или может, есть другая причина; но этого уже никто и не знает. Как снег выпал, мать вдруг заболела. С ней всегда бывало такое: как выпадет снег, так сразу у неё болезнь, несмотря на то, что она может быть у камина или на мягкой кровати. Как матушка заболела, я и отец начали искать любые способы, как можно побороть эту странную болезнь...?

Судьба Василия Праха

XVI глава

Как только мы прибыли в этот мрачный город, в котором питала литература и французское вино, в котором бегали дожди и признаки некого веселья. Это город под названием Петербург!

Как мы только приехали туда, мы поехали к тётушке Софии, чтобы Валентина могла где переночевать. На улице уже было довольно темно, и приближалась с виду легкомысленная гроза. Как только мы начали подъезжать к нужному адресу, меня купец спросил:
— Родной, а как тебя звать?
— Василий Прах! — прокричал я ему из-за сильного ветра, грозы и стука копыт.
— Приятно, а я Яков Комесников! — прокричал он мне тогда в ответ. — А твою мадам как звать?
— Валентина, а фамилию, к сожалению, не знаю. Как приедем, у её тётушки спрошу, если она, конечно, не против! — ответил я купцу, что после перевёл улыбку на Валю, а она снова крепко уснула, будто не в чем и не бывало.

Как мы подъехали к нужному адресу, я с Яковом Комесниковым увидели с виду небольшой двухэтажный дом, не бедный и не богатый, не серый и не радужный. Валя в тот момент ещё спала. Как приехали, я вылез из тележки, подошёл и постучался в дверь. Валентина сразу же проснулась, и в мгновение появилась сама тётушка Софья.

Была она небольшого роста, одета в немного старом, но элегантном платье. Худощавого телосложения, руки были спрятаны в перчатках, а ноги были, естественно, перекрыты платьем. Волосы белые, словно снег, а глаза голубые, будто небо среди жаркого лета.

Как Валентина и тётушка Софья увидели друг друга, сразу обрадовались этой встрече и крепко обняли друг друга со слезами на глазах. После всех этих нежностей тётушка Софья проговорила следующее:
— Боже! Подарок ты моей судьбы! Как я по тебе соскучилась! Сколько же не виделись с тобой? Года три точно...?
— Приветствую, меня звать Василий. Я привёз вам её по одной ужасной причине, мне кажется, лучше рассказать у вас дома; просто это долгая, но страшная история, и ещё дождь собирается... — слегка со скромностью я представился ей.
— Да, конечно, проходите! — она неожиданно прокричала нам.

Услышав данное предложение, Якову стало интересно, и в шутку спросил:
— А мне к можно, или же вы меня подлёте?
— Да вы что! Вы же гости, проходите! Быстрее, быстрее, быстрее! — торопила нас она.

Как мы вошли в её дом, нас встретила её собака по кличке Журчка, она была очень рада нашей с ней нежданной встречи. Дом с виду был скромный, но довольно достойный. Первый этаж был очень большим. Посередине комнаты стояли четыре бежевых кресла в круг и посередине стол. Недалеко от них была кровать, с виду старая, будто ей лет за двадцать, не меньше; но на ней спать, по моему мнению, было можно. Недалеко висели полки с недешёвым сервизом.

Как мы только уселись в эти кресла, тётушка Софья меня спросила:
— Ну, рассказывай, добрый человек, что случилось? Как вы здесь в общем оказались?

Я ей рассказал всё в точь-в-точь от встречи с Иваном до встречи с купцом (то есть с Яковым). Тётушка сидела, всё это слушала со слезами, вся бледнела и крепко обнимала Валентину.
— Я прошу вас, успокойтесь. Я хочу у вас спросить, а где родители Валентины и какая у неё фамилия? — спросил я тётушку Софью, крепко сжимая её холодную, наверное, от истории руку.
— Родители у неё пропали, что позже нашли в болоте! В этом же лесу, где и жил её дедушка Станислав Максимыч. У Вали моей любимой был только дедушка и я. А теперь осталась только я одна для неё. А фамилия у неё Ленточкова, — ответила мне тётушка Софья, пока её горькие слёзы текли по её женственным и нежным щекам.

— Извините меня, друзья. Но мне уже пора. До скорых тёплых встреч с вами и доброй ночи вам! — сказал я им с прощальной и тёплой улыбкой.

Яков, не сказав ни слова, пошёл со мной следом. Как я только уселся снова в эту тележку, я увидел в окне Валентину, которая провожала меня своими тоскливыми глазами...
А я и Яков Комесников держали дальнейший путь к моему любезному товарищу Алексею Кольцовскому!

Есть люди с чувствами...

Есть люди с чувствами
И никак по-другому.
Хранят они обиду в своей красивой памяти,
Только иногда быстро это забывают.

Есть люди с чувствами,
А иногда даже с тёплым сердцем.
Теряют любовь быстро они.
Потом становятся холодными.

Чувства бывают от животного
До изгоя проклятого общества.
Они падают и встают.
Они молчат и в стороне со слезами плачут.

Только ночью и только серым звёздам
Доверяют свои последние желания.
Люди хотят отдать свои страдания баранам,
И выходило у них всё всегда наперекосяк.

В голове у них летали мысли о проклятии.
А оказывается,
Это просто судьба с природой дурью маются...

Судьба Василия Праха

XV глава

Иван рубил всё подряд, что попадалось на глазах. Даже пытался зарубить белку, только, к счастью, она убежала. Он был в ярости и повторял одну и ту же фразу: "Кругом яркое счастье, а у меня страшное горе!" Повторял так минуты две точно.

Вдруг Ваня резко поднял топор и громко произнёс: "Нету моего счастья, не быть счастья и твоему!" Как топор начал лететь вниз в сторону головы Вали, я не выдержал, быстро вытащив из своего кобура пистолет дяди, и мгновенно сделал выстрел. Иван резко замер, повернулся ко мне с топором. Смотрел на меня секунды пятнадцать точно, упал из рук его топор, а в другую сторону упал уже Иван, только уже мёртвым грузом вниз в овраг.

Я быстро подбежал к Вале, развязал её, она чуть ли не стояла на ногах. Я взял её на руки, она обняла мою шею и очень сильно плакала.

Как вдруг, из этого тёмного оврага вылезли огромные деревянные люди. Держа на своих ладонях мёртвого Ивана, хоть они были и без лиц, но можно было сказать, что они были очень благодарны за данный поступок. Я пристально посмотрел на них и вспомнил, что примерно такое же дерево держала в руке загадочная дама Оксана. Как только деревянные люди ушли, мы пошли прочь из этих странных мест.

Проходили через сгоревшую избушку, от неё остался только пепел да серый дым. Из живого осталось только одна лавочка, с которой было красиво встречать оранжевый рассвет. Мы вышли в поле и позже к дороге. Я её всю дорогу успокаивал, забавные истории рассказывал. Как вдруг... Нам по пути попался купец с тележкой.

— Купец, ты видно знатный. Ты, случайно, не до Петербурга ли? — сказал я купцу из последних сил.

— Да, конечно. А что такое, родной? Подвести нужно? — с приятным любопытством спросил купец.

— Да нам бы тоже туда, куда и тебе, в Петербург. Сделай доброе дело, мы очень устали, с нами такие вещи произошли на днях, ты только не представляешь. И вот дама чересчур устала, выручи, а?

— Конечно, родной. Присаживайтесь, только товар в сторону немного подвиньте.

Купец был больно интересным, внешность заморская, а говорит замечательно по-русски. С виду полный был мужик, с маленькой бородой, с лысиной небольшой и маленькими ножками. Был он изящно одет в чёрный сюртук, брюки в мелкую клетку, белая рубаха, старенький картуз и с виду очень новые сапоги. Как мы уселись, Валентина сразу же уснула, от того что была чересчур слаба и ей надо набраться сил.

Перебирая её чудесные чёрные волосы, в голове я думал: "Эх, соня она ведь какая! Нечего, пусть спит..." Пока купец посвистывал какую-то яркую и позитивную мелодию, будто она мне была больно знакома. Но я не стал интересоваться насчёт мелодии, а просто смотрел на дорогу и в голове сочинял стихотворение.

Через час, а может за минут тридцать, я смог сочинить за своё долгое время четверостишие:

Эх, мои родные полевые дороги!
Эх, эти первые счастливые слёзы.
Приходит смерть, а приходит и любовь!
Но там и тут есть незабываемая боль.

Когда до Петербурга оставалось примерно около двух миль, Валя проснулась и была полна сил. Как она проснулась, сразу же мне протянула мою тетрадь с моим романом, из-за которого я и еду в Петербург. Я очень удивился этой находке.

— Моя родная, где же ты его взяла? Я думал, что оно уже пропало где-то в огне вашей хаты.

Вдруг из ниоткуда Валентина взяла бумажку и красиво написала мне с улыбкой два слова: "Это тайна." Я не обратил на это внимания и резко с жаром поцеловал Валентину. Она, конечно, была удивлена, но чуть позже она меня поцеловала в ответ. Этот долгий и сладкий поцелуй сводил меня с ума, а на фоне пения птиц и стука деревянных колёс, купец, увидев эту картину, сказал: "Ох, романтика! Да-с, без любви нет и жизни нашей!" Только после этих слов наши губы расстались. И вдруг наши глаза засверкали, как звёзды на небе.

— А у тебя в Петербурге есть родственники какие-нибудь? — спросил я её неожиданно, тихо и плавно.

На этой же бумажке она ответила следующее: "Да, есть. Тётушка Софья."

— А напиши её адрес. Мы приедем, я тебя и провожу.

— О, нет-с. Куда вам нужно подъехать, я вас и подвезу, — сказал купец.

Через час мы уже прибыли в Петербург...

Судьба Василия Праха

XIII глава

Ближе к обеду я решил тоже вернуться в хату после такого тяжелого горя. Пока шёл к двери, я думал: "Почему одни ужасные потери кругом? Полно загадок и очень мало ответов на всё это!"

Как только вошёл в дом, увидел такую картину. Валентина спит на печи уже третьим мёртвым сном. Иван сидит за столом и что-то сонливо бормотал про себя. А дед сидел рядом и смотрел дальше в окно, глаза его бегали, не знали, куда деваться. Смотрел всё дальше и дальше, будто что-то искал и за эту вещь очень волновался.

— А вы, ребята, что не спите? – спросил я более спокойным тоном.
Иван будто меня и не слышал. А дед печально посмотрел на меня и произнёс чуть ли не рыдая: "Вася, мне подсказывает... Что следующей жертвой буду я!"

Я подошёл, успокоил дедушку и упрямо ему сказал: "Нет! Не будет так, родной ты мой! Ты ещё нас всех переживёшь! Поэтому, держись!"
Дед посмотрел на меня детскими глазами, которые были полны счастья, и крепко обнял меня, от чего я был так поражён.

И вдруг Иван резко замолчал и очень осторожно, и очень тихим взглядом посмотрел на нас. Его лицо было словно труп, а глаза все красные от слёз. Мы даже перепугались такому зрелищу, вдруг как Ваня резко встал и пошёл к выходу, не сказав ни слова и ни звука. Я со стариком решили попить немного чаю из самовара и пойти спать, а то одни тревожные, бессонные ночи.

Как я лёг спать, мне почему-то сразу начал сниться сон, а не та начинающая темнота. Я снова в темноте, и вокруг меня находятся огромные восковые фигуры. На меня очень пристально смотрели и, наверное, думали о том, как поскорее бы избавиться от меня. Спустя время они все сразу нарисовались очень жарким пламенем. Начали таять с каждой минутой, и в итоге практически весь воск оказался у моих ног.

И вижу, вдруг, свет... И оттуда начали падать лепестки ромашки и роз, словно после летнего тёплого дождя. Я был этому очень даже рад, а почему — не знаю...

В какой-то момент начался ломаться пол под моими ногами. Спустя примерно минут пятнадцать я стоял уже на одной ноге. Смотря вниз, я видел бесов и их прислуг, много огня и болевые крики людей. Пришло время, и я упал вниз, моя спина всё горела и горела, потом лицо и руки вместе с ними. Почувствовав некий ожог, я очнулся в избе, где и был пожар.

От страха я чудом прибежал на улицу, как только пытался отходить от этого ужаса. Я слышал крики того старика в стороне горящего дома. Я пытался лезть к нему, но огонь становился всё выше и выше, а крики старика становились всё больнее и больнее. Как я только пытался лезть за ним, вдруг бревно из-под крыши свалилось прямо на дедушку. Голос его чуть ли слышно было, и в итоге он посмертно замолчал. Я понял, что теперь и его в живых нет, оказывается, он и не ошибался...

Я отошёл от хаты немного подальше и осознал, что в хате не было ни Ивана, ни Валентины. Я понял, что тут что-то не чисто. Пытался звать Ваню всеми способами — никак. Пытался найти что-то похожее на следы Вани, и, к счастью, я нашёл эти следы! Они вели в левую сторону, подальше от самого дома. У меня с собой был только пистолет от дяди (по маминой линии), а кинжал куда-то пропал.

Я пошёл по следам, они, конечно, обрывались, путались, но в конечном итоге я наконец-то дошёл. Шёл я примерно полтора мили, не меньше. Как пришёл, быстро спрятавшись за небольшим деревом, увидел такую картину.

Иван стоит весь в злобе и печали с топором в руках перед Валей. А сама Валентина была привязана к дереву на две небольшие верёвки, что можно было немного потрудиться и самому освободиться. Но по рукам и ногам, и по лицу было прекрасно видно, как тот пытал её до этого страшного момента...

Валентина чуть ли в силах, а Иван ходит с топором то в одну сторону, потом уже в другую. Рассказывал свою печальную историю любви и очень много раз упоминал имя Варвара...

Судьба Василия Праха

XII глава

Как только я закрыл глаза, я снова увидел странный сон. Хотел проснуться, но не смог. Я был где-то в полной темноте, и спустя мгновение появилась недалеко от меня загадочная дама, а рядом — Анна с Особенным. Оксана мне что-то говорила, почти шёпотом, и было такое чувство, что такого языка не существует. Но было видно, что она сказала что-то угрожающее. Резко она пропала, и тени начали потихоньку рвать Аню. Я бежал, хотел спасти кота и верную подругу. Но как я добежал, я резко проснулся с мыслями: "Почему всё так? То кошмары, то проблемы. Как так жить-то?"

Рядом со мной сидела Валя. Она плела себе косы из своих чудесных распущенных волос. Дед сидел за столом и внимательно смотрел в окно, будто кого-то ждал. Я заметил, что моего кучера давно уже нет.

— А где сам Иван? — спросил я слегка взволнованного деда.

— Вот сам сижу и жду его. Пропал с самого утра, не могли же его волки разодрать на интересные, маленькие части! — прокричал дед.

На его лице было написано, что он волновался и был в ярости. Я встал и решил немного прогуляться недалеко от избушки. Подошёл к сеновалу, где лежал мёртвый конь. Его кровь всё-таки осталась на земле и на сене, а самого коня уже тут и не было.

Я лишь упёрся спиной в дверь, смотрел на тёмное облачное небо и про себя заговорил:

— Кто же тогда решил убить невинного коня? Не дед, не Ваня, как так он со мной был. Ну, может же быть, что это Валентина! — с недовольством произнёс я. — Как же без шума убили его?

Труп коня, по следам крови, видно, что его утащили из сеновала куда-то глубь леса. Я туда всё-таки не пошёл, так как у меня в голове промелькнула мысль: "Ну, а что и вправду тут трупу делать? Лучше отнести его куда-то в лес и с кормить волкам, чем будет лежать дальше и гнить..."

— Не, ну Валентина же никак не могла поднять руку на такое прелестное животное. Так и сам Иван сказал, что она коней очень любит... — вновь начал рассуждать я.

Решил немного прогуляться по лесу и со временем вернулся в избу. Как только вошёл в избушку, дедушка посмотрел на меня таким жалким взглядом и спросил:

— Ты видел кого-либо? Может, Ивана или же кучера своего?

— Нет, никого и ничего...

Я не успел договорить, как в дом ворвался Ваня и начал что-то бормотать, чуть не крича и показывая пальцем в глубь леса.

— Там...! У реки! Утопленник, кучер...!

Мы все остолбенели, и Ваня продолжил свою речь:

— Я гулял и вижу, плывёт вдоль реки крупное и бездыханное тело! Я решил вытащить его, а это ваш кучер! Айда, покажу, где он сейчас лежит!

Мы все встали и пошли за Ваней следом. Шли за ним около двух миль, не меньше. Валентина побежала с нами, крепко держа меня за руку; по глазам её было прекрасно видно, что она хочет спать и похоже мёртвым сном. Было видно, что сейчас польются слёзы.

Как мы прибыли на место, на сыром берегу лежал сам кучер, только без своей рубахи и цилиндра, видно, потерял где-то или же унесло дальше по течению. Борода у кучера была вся сырая, даже можно сказать, что она слегка облезла. Та же лысина на его голове была слегка покрыта какой-то пылью или даже грязью. Лицо его, конечно, бледное, даже можно сказать мутное.

Я как раз решил посмотреть на его шею, которая была прикрыта его же шинелью, на его голое, слегка пузатое тело. Глядя на шею, я прекрасно видел, что его просто-напросто задушили чем-то, похожим на ремешок. Дед, который обнимал свою любимую внучку, которая лила слёзы, увидев эту ужасную картину, заметил то же, что и я. Ваня до сих пор успокоиться не мог от такого и убежал прочь из этого места, в сторону их хаты. Позже мы все пошли вслед за ним, оставив бедного кучера волкам.

Как мы подошли к избе, уже вставал рассвет. Все устали, я на руках держал Валентину, которая уже спала на тот момент. Дед шёл чуть хромая, а Иван уже как ни в чём не бывало. Пока все вошли в дом, я уселся на лавочку, которая находилась немного подальше от дома, и с печалью смотрел на тот прекрасный оранжевый утренний рассвет...

Судьба Василия Праха

XI глава

Спустя время подошёл сам дед с Валентиной. Валентина, увидев всю эту страшную картину, кинулась ко мне в объятия. По моей старой шинели текли её очень тёплые и кристальные слёзы, что на тот момент меня слегка удивило. Дед на нас посмотрел с недовольством и сказал:

— И зарезали кобылу, и чего с того? Нечего здесь слёзы лить, пошлите лучше в избу, чаю с самовара хоть немного попьём, каши поедим. А то на улице не очень-то и тепло.

Все, конечно, согласились, опустив взгляд на землю, и все вошли в избу. Сели за стол, налили всем чаю, а Валя никак не могла успокоиться.

— Она плачет, потому что лошадок очень любила, как и сейчас! - с ухмылкой сказал Иван.

Мне его высказывание очень не понравилось, и я прокричал в его сторону:

— Если человек любит, то и после смерти любви человек будет горевать, а не стоять с счастливой маской рядом на месте убийства.

Вдруг Иван слегка помутнел и замолк. Дед был в шоке, и по глазам его было видно, что у него ко мне проявилось некое уважение. После всего этого Валентина пошла спать, а следом за ней и кучер мой. Иван пошёл прогуляться, посмотреть на утренний весенний рассвет. В доме, за столом, сидел только сам дед да я. Дед пристально разглядывал меня, будто я несу какую-то опасность.

— Усы карандашом, слегка длинные, и приглаженные волосы, серые очи, острый подбородок, не маленького и не высокого роста. Ты кого-то мне напоминаешь, а вот кого — я и вспомнить не могу... - старик произнёс полу шёпотом.

Я сидел и думал: кого я могу напоминать этому старику? Если у меня такая внешность, это не значит, что я могу быть его старым знакомым.

— Кого я могу напоминать тебе, дедушка? - сказал я ему немного с ухмылкой.

— А! А ты случайно не писал сочинение "Нечисть в душе"?

— Да, было дело... - сказал я с лёгким удивлением и любопытством.

Дед остолбенел, глаза у него бегали по избе, не зная, куда спрятаться.

— Это и вправду вы? Василий Прах? - дед спросил меня шёпотом и с улыбкой.

— Да, тот самый.

— Тьфу-тьфу, Божией по милую. Неужели в моей избе тот самый Прах? - после долгого удивления дед произнёс следующее. - Я читал ваше сочинение, оно очень больно и приятно трогает моё сердце, а слёзы льются сами по себе, будто только родился...

— Да, это я, вот так и получилось, что я оказался у вас в избе. И, кстати, скажите мне честно: это вы зарезали моего коня? - спросил я старика очень спокойным голосом.

— Ты как такое мог про меня подумать? - вскрикнул дед. - У меня доброе сердце, пусть и с виду я злой эгоист. Тебе может даже моя внучка Валюша доказать.

Как только он встал со стола и пошёл к Валентине, которая спала тогда на краю печи, я понял, что он хотел её разбудить. Но я поспешил и остановил его.

— Нет, не надо, я вам и на слово поверю. Только её не будите, прошу. - сказал я деду полушёпотом.

— Хорошо. А пока что пойду тоже прогуляюсь немного, может, что-то и полезное найду. Прошлый раз нашёл миску среди лесу, вот лежит на полке. - указал мне пальцем дед на полку, где лежала слегка пыльная глиняная тарелочка.

— Ладно уж, удачи вам прогуляться. А я лягу поспать, а то ночью не могу нормально уснуть. Одни кошмары снились.

— Хорошо, сладких снов тебе. - проводил меня улыбкой перед тем, как захлопнуть дверь.

Спустя время, как я только начал засыпать, я увидел, что кучер вышел немного покурить своего любимого табака. Он очень любит курить, но немного. Как только у меня начинали закрываться глаза, я смотрел на Валю и думал: "Эх, какие же у неё прелестные руки. А волосы, эх, просто чудо..."

Немного слов и от него...

Есенин

Тридцать лет поэту было,
И вдруг умер, будто так и было задумано.
По жизни он гулял,
Дев от нелюдей защищал,
Да и Родину свою он уважал
И очень сильно, сильно любил.

Вроде мало, вроде и нормально —
Он прожил свою маленькую жизнь.
Может, ему и было больно,
Но вряд ли кому он показал свою душевную боль.

Любил, ценил каждое мгновение,
Целовался и прощался как в последний раз.
Только он не отказывался от своей печальной петли.
Понимал, насколько же он был открыт для вас.

Понимал, сколько моментов он не прожил.
Понимал, сколько он в жизни получил и потерял.
Горько плакал с бутылкой в руках,
Пока перед смертью он не скажет свои последние слова, похожие на гнусное "Ах!"

Свеча горит...

Свеча горит, 
Грибы на небе. 
И в голове одни лишь мысли,
Как найти свой смысл жизни? 
И как прожить на этом свете без любви? 

Глупые девичьи слёзы...

Глупые девичьи слёзы, 
Льются по щекам и сразу нам на руки. 
Льются вниз, через наши плечи. 
Глубокие, искусственные муки.

Пусть твои слёзы и вызывают жалость. 
Эта жалость хочет увидеть нашу слабость. 
Я лучше просто встану и молча уйду, 
Не подумав: почему я теперь тебя не люблю...?

Правильно звучит...

Что правда, то и останется правдой...

Жизнь. Боль. Огонь.

Тоска. Больная душа. Точка в конце твоего письма.
Дают мне прекрасно понять,
Что в моей судьбе нет разочарований.
Так всё построено по плану Бога.
Только об этом я и не знал,
Мне об этом старик любезный рассказал.

Он сказал мне лишь три
С виду бесполезных слова:
«Жизнь. Боль. Огонь.»
Я не воспринимал всерьёз
Этих слов значения.
Жизнь причиняет боль,
Это я уже знал давно.
А вот огонь,
Наверное, согревает мою не найденную любовь...

Судьба Василия Праха

X глава

Смотря на звёздное небо после очень длительного дождя, я понимал, что скоро наступит отъезд. В этот момент я увидел, как из избы выходит Иван, чуть ли не в слезах, и пошёл куда-то прочь от своей родной избы. Я понял, что тут что-то не так, и пошёл за ним следом молча. Пока я следовал за ним, он бубнил себе под нос что-то похожее на молитвы. Когда я его догнал, посмотрел на его лицо и пытался выяснить, что с ним произошло. Я увидел на его глазах лишь слёзы, а на лице — какую-то очень странную мимику.

— Иван, что произошло с тобой? Какое горе тебя мучает? — спросил я торопливо, желая поскорее узнать причину и помочь ему.

— М...м...моя, ж...ж...жена... — это всё, что мог произнести сам Иван с дрожащим голосом.

Дав Ване свою чёрную накидку, мы пошли немного прогуляться. Позже мы решили остановиться где-то в глуши.

— В-вот, здесь я и со-собирал грибы... — сказал Иван.

— Сейчас, как я вижу, ты можешь вести диалог. Скажи, какое горе в недрах души тебя сейчас мучает? — спросил я с любопытством.

И Ваня рассказал, не зная, куда деть свои глаза и руки:

— У меня раньше была жена, её тогда звали Варварой. Она была в каком-то плане царского рода. Мне на тот момент было ближе к двадцати трём. Жили вместе весело и страстно, ни о ком и ни о чем не опасаясь. Через три или четыре года я застал её за изменой с моим товарищем раннего детства Сергеем Тропиным. Не знаю, знакома ли тебе эта фамилия или нет, но думаю, это суть не меняет... Это ладно, я ему дал совет — да любви побольше. Но тогда я её очень сильно любил. Жил один примерно год и шесть месяцев. Каждый божий день я видел, как она смеялась вместе с ним и принимала с удовольствием его подарки и сладкие комплименты. Скажу честно, ревновал просто ужасно...

Ну так вот, шли дни и месяцы по кругу, и вдруг я узнаю такую новость: что Варвары больше нет. Причина смерти — прыжок из окна в очень опьянённом состоянии. Есть вероятность того, что это именно её новый муж выкинул Варвару в окно, не поделив каплю красного вина на дне хрустального бокала. После её смерти прошло уже два года, а я до сих пор по ней тоскую...

На тот момент я был очень встревожен и сильно сочувствовал ему. Я слегка пристально посмотрел на Ивана, а он чуть ли не лил слёзы.

— Понимаю я тебя, Иван, в этом деле понимаю прекрасно... — тихонько похлопав его по спине, я уверенно сказал ему. — Дружище, я тебя уверяю: на этом жизнь не заканчивается, и надо тебе чем-нибудь отвлечься.

— Вы правы в этом деле, Василий Прах, вы правы... — сказал Иван спокойным тоном, будто ничего и не было.

Мы встали и пошли в сторону избушки. Я понимал, что скоро должен появиться рассвет. Вижу, кучер уже идёт к сеновалу за конём. И вдруг вижу: он упал на колени и снял с головы свой головной убор. Я подбежал и спросил его:

— Что такое? Что случилось?

Смотрю, а у нашего коня все копыта были перерублены. Глаза выколоты, и зубы все выбиты. Всё сено, что лежало рядом с лошадью, было полностью облито кровью и её мучительными криками. Задние копыта были закинуты в один конец комнаты, а передние — прямо перед дверью. И у меня резко появилась мысль, что тут начинается что-то неладное...

Как то Достоевский писал...

Правдивый диалог отца и сына

— Пап, смотри, какое звёздное небо!
Какие звёзды и луна!
Мне даже стало больно в груди
От такой незабываемой красоты!

— Да, сын мой.
Значит, красота на небе спит.
А знаешь, почему у тебя душа болит?
Потому что ты в жизни ещё настоящего счастья не нашёл...

— Как это не нашёл?
Есть ты, мама и друзья.
Всегда рады мне, куда бы я ни пришёл.
Как же можно это назвать несчастьем?

— А скажи мне честно,
с чего ты взял, что они рады именно твоей встрече?
Они тебя в любой момент могут кинуть на бесценное дно!
Сын мой, ты это пойми, пока не поздно...

— Пап, а с чего ты решил, что будет настолько всё плохо...?

— Потому что я был уже на твоём месте и знаю,
что тебя такая же участь ждёт за вратами родного дома.
Ты всё это, конечно, любишь и ценишь, я тебя прекрасно понимаю.
Но всё это надо когда-нибудь отпускать, даже несмотря на обстоятельства...

https://t.me/leelmiz — I.
https://t.me/OS_217 — II.

В общем, наша совместная работы

Мгла и пепел...

I.

Шаг за шагом по грязи,
Снова бой и снова страх.
Мы мечтали о весне,
А лежим в сырых снегах.

Где-то дом и свет в окне
Ждёт меня родная мать.
Но теперь в чужой земле
Мне придётся засыпать.

Друг упал, не встав опять,
Шёпот — "мама", и затих...
Я не знаю, как сказать,
Что наш мир так безразличен к ним.

Пули свищут, грохот, дым,
Я живой, но всё равно
Чувствую, что вместе с ним
Пало сердце в эту тьму.


II.

День за днём мне всё хуже и хуже.
Надеюсь я на то, что победа уже близка.
Мой соперник словно уж бессмертный.
Всё кричит и пытается убить меня.

Одни закопанные штыки,
Одни использованные патроны.
За каждым метром труп лежит,
И ты вновь думаешь: ради чего мы страдали в этой жизни?

Снова ужас, снова мгла.
Нет сил больше сражаться у меня.
Одно спасение — этот нежный свет,
Который я когда-то видел в детстве...

А вместо этого я получил отбор.
Хотел счастья, получил наоборот.
И вдруг мне в спину кто-то зарядил топор.
Сразу пропали слёзы да стихи,
Пропала боль да пот.
Земля стала холодной
И такой спокойной, только для меня...

Разлука отца и дочери

Пьяный до чёртиков отец
Пришёл свою дочку повидать.
Не виделись уже примерно месяц
И, возможно, даже больше,
От чего ему так больно...

Бился головой об дверь,
Смеялся, ругался и горько плакал.
Бывшая жена прокляла его на смерть.
Пока на коленях дочку увидеть он просил...

Девочка на диване долго плакала,
Думала о счастливых днях,
Где отец в театр с ней ходил,
Где они вместе ловили на небе смех...

Памятники стояли...

Памятники стояли,
Нашей ценной истории.
Нашей ценной страны.
Которые построили наши деды и отцы,
А помогали им их же сыновья и внуки.
Чтобы новые люди однако знали,
Как же раньше жилось не просто,
И не просто так за это воевали...

Судьба Василия Праха

IX глава

Я, растерявшись, подошёл к ней, чтобы познакомиться и узнать эту прекрасную девушку поближе.

— Доброй ночи, прелестная девушка. Позвольте спросить, как вас зовут? Меня зовут Василий, для близких — Вася или же Василёк. Понимаю, звучит это как-то глупо, но вот так как-то вышло, — сказал я ей, немного неловко мне тогда было.

— Слушай, Вася или как там тебя зовут. Во-первых, её зовут Валентина, — произнёс дедушка, слегка ворча. — А во-вторых, она немая. Она как собака, понимает, а сказать об этом не может, — сказал дед, слегка посмеиваясь.

Я сидел рядом с Валентиной в недоумении. Сперва посмотрел на старика, а позже на Валентину. У неё глаза были полны печали, я это прекрасно видел. А улыбка всё та же яркая. И с первого взгляда можно подумать, что она чему-то очень рада, что аж слёзы от счастья наворачиваются, а на самом деле я вижу, что это совсем не так.

Я сидел и не мог оторвать взгляд от её очень прекрасных и глубоких глаз, как и она от моих. Нас что-то тянуло, было чувство чего-то непонятного...

— Всё! Посидели, пообщались? А теперь, отбой! — прокричал дед слегка сонным голосом.

— Хорошо, всем сладких снов. И вам, особенно, Валентина! — с лёгкой улыбкой я сказал, смотря на эту чудесную девушку. По её глазам я понял, что это было взаимно. И провожала она меня своей очаровательной улыбкой, перед тем как потухла свеча.

Как я уснул, мне сразу высветился яркий сон. Как я бегу по полю с Валентиной, и через мгновение всё пылало огнём. А вдали виднелась Анна, вся ободранная и в слезах, я в руках держал кота Особенного, весь истощённый, беленький мой. Рядом стояли родители Анны, они были все вялы, будто чем-то больны. Я не сумел сказать и слова, как всё резко накрылось страшной мглой, где был только я один. И потихоньку я начал видеть очень ужасное для моих глаз и разума. С каждым дыханием появлялись трупы моих близких людей и знакомых. Без головы Валентина. Бледная, как труп, Анна, будто её утопили. Мать Оксана вся вялая, с неё сыпался песок, не переставая. Большинство жителей деревни Седозеро. И среди всех их стояла та загадочная дама по имени Оксана. Она улыбалась злой улыбкой и безумно смеялась своим слегка хриплым голосом. Я понимал, что это просто кошмар. Бегал в одну сторону и в другую, ища какой-либо выход из всего этого, возможно, непонятного видения.

Через мгновение меня разбудила сама Валентина. Я не успел и слова сказать, как она резко повела меня во двор, взяв карандаш и лист бумаги. Как мы вышли, Валя начала резко что-то писать, положив бумагу на пенёк, используя его как бумажный столик.

Спустя длинный промежуток времени она протянула мне лист бумаги. Как только я начал читать послание, не успев прочитать и двух слов, я сразу почувствовал очень нежный поцелуй. Он продолжался, может, минуту, а может, две. Позже, после поцелуя, Валентина лишь мило улыбнулась и пошла в избу. А я стоял и не понимал, что это было. Я не понимал, то ли я счастлив, то ли я в растерянности. Усевшись на землю, к ближнему дереву, я начал читать её письмо (если его так можно, конечно, назвать):

Извините меня за то, что я, наверное, прервала ваш сладкий сон. Если бы я могла говорить, я бы вам сразу сказала, что вы мне очень даже понравились, и вы меня теперь поняли, насколько. Вы очень интересная личность, Василий. Как я знаю, вы уезжаете через пару часов в Петербург. Мне было очень приятно с вами познакомиться. До новых встреч, я буду вас очень ждать...!

Убрав листок себе в карман, я был очень восхищён ею. Думая о Валентине, я смотрел на звёздное небо и думал: "Эх, какая же прекрасная ночь сегодня..."

Темнеет в глазах...

Темнеет в глазах,
Меняются взгляды.
Уходит детство,
Пропадает та забота и любовь...

Исчезает из мира бумажного
Вся доброта, что показывали мне тогда,
На рисунках, фильмах и в стихах.
Всё исчезло под чистую...

Осталось в мире только сознание и боль,
Которую выдержит не любая личность.
Кто гниёт в душе своей,
Противен стал практически всем.

А кто только цветёт в это время,
Пока все плачут у родных могильно-каменных стен...

https://t.me/OS_217 - I.
https://t.me/vishelpokyriti - II.

Проще говоря, наша совмещённая работа

Не взаимно...


I.

«Милая моя, вы это поймите.
Что нам в жизни не суждено быть вместе.
Вы любите меня, а я с другой.
И я ваше разочарование прекрасно пойму и крепко обниму...

Несмотря на всю боль, что я вам причинил,
Несмотря на все эти душевные потери,
Несмотря на все эти оскорбления,
Вы всё-таки остались именно со мной...

Вы прошли через боль и предательства зловещие.
Вы поймите меня правильно:
Я, к сожалению, не ваш лирический герой.
Нету желания и времени,
Чтобы ваше сердце сохранить своим теплом...

Я понимаю ваши прежние чувства,
Я ведь тоже это пережил.
Но, к сожалению, это не взаимно...
Поймите и вы меня, искренне простите...»


II.

«Простите меня, милый мой,
За чувства, что так вам противны.
Для вас величаюсь тоской,
Давно мне просторы не дивны.

Давайте не будем скрывать,
Что всё-таки взгляды чужие,
Как солнце всегда убегать
Во власти бурной стихии.

Вы даже в агонии — мой идеал,
Позвольте служить до конца.
Я буду бойцом, а вы — генерал,
Но только цените жреца.

Вдруг руки протянуты мною,
Вам сердце своё отдаю.
Я буду хрупкой судьбою
И шлемом в смертельном бою.
Я буду нетленным следом
Для вас даже в сильный зной,
Но только останусь врагом,
Не став никогда родной.»

Судьба Василия Праха

VIII глава

Как я выехал из деревни Сидозеро. Я решил немного поспать, чтобы с чистыми мыслями приехать в Петербург. Пока спал, шёл быстрый и тёплый дождик. Я вспомнил, как бегал под таким же прекрасным дождём в середине белого лета. Эх, былые времена. Как же мне с ними было тепло, обычно, хорошо… Я проснулся от резкой остановки. Оказалось, лошадь увидела что-то похожее на хищника. Как мне сказал кучер, я подумал: "Ладно, надо что-то придумать и где переночевать. Нельзя же оставаться среди ночи, в дождь, да ещё и около леса. Хм, проблема…" Вдруг, вдали леса показался яркий, но тусклый свет. Осмелившись, я взял в руки свой небольшой кинжал и на всякий случай – старый пистолет, который мне подарил двоюродный дядя по маминой линии. Не боясь дождя, тумана и грязи, я шёл к свету. Свет приближался ко мне. Оказалось, это очень молодой грибник, возвращавшийся домой. Я очень удивился и пристально посмотрел на него – он кого-то мне напоминал. Глаза голубые, словно небо в начале мая, волосы не длинные и не короткие, не кудрявые и не прямые – непонятно. Веснушки покрывали почти все его ещё детские щёчки. Я не растерялся и проводил его до своей кареты. Уселись, и я спросил: "Как тебя звать, мой милый друг?"

Прошла минута молчания, и вдруг он произнёс своё имя своим слегка изогнутым голосом:

— Иван меня звать… — Он всё время смотрел в окно, боялся мне в глаза смотреть, будто чего-то опасался.

— А меня Василий Павлович! — с улыбкой произнёс я. — Можно к тебе вопрос? А ты далеко отсюда живёшь? А то мы сейчас заставим лошадь двинуться, и тебя довезём до дома.

— Не далеко отсюда, не далеко… — сказал он с какой-то печалью.

Я сидел и удивлялся с каждым разом, какой интересный малец.

— А давай так. Мы тебя отвезём к твоему дому, а ты нас с кучером к себе на ночлег, чтобы набраться сил, а то нам нужно в Петербург. А за окном такое… — произнёс я с нотками недовольства.

— Да, конечно. Едешь прямо, и после этого два поворота направо. Там будет небольшая избушка, вот там я живу со своей сестрой и дедушкой. Только он в последнее время начинает то ли хворать, то ли странно себя вести…

— Кучер мой любезный, слыхал, куда нам нужно? — прокричал я своему кучеру от радости.

— Разумеется, Василий Павлович, сейчас поедем! — сказал он с ухмылкой.

Кучер пытался сдвинуть коня с места, и спустя некоторое время нам удалось поехать к той избушке. Дождь усиливался, гром сверкал всё ярче и ярче. Грязь и трава создавали нам дополнительные трудности.

Добравшись, коня отвели к сеновалу. Как раз и поест, и поспит. Войдя в избу, я увидел: у печи сидит прекрасная дева, а на печи – их дед. У деда глаза были полны безумия, это даже немного пугало. У него была небольшая бородка и лысина. И, к моему удивлению, рост у деда был примерно метр семьдесят. Вдруг на всю избу недовольно прокричал старик: "Что это ещё у нас тут за гости взялись?"

— Они ехали в Петербург, но из-за дождя и хищников не смогли доехать. Ты не будешь против, если они у нас одну ночь пробудут? Ближе к рассвету их уже не будет в доме, я тебе, дедушка, обещаю… — ответил Ваня своему дедушке.

— Ну, хорошо. Устраивайтесь тогда, а я сейчас немного посижу, поем и отправлюсь в свой мёртвый сон… — сказал дед шепотом. Но по голосу было понятно, что он успокоился или же ему до нас нет дела. Пока я заходил в избу, на меня та прекрасная девушка смотрела своими серыми глазами, словно чистый кристалл. Волосы у неё были русые, губы тонкие и какие-то пепельно-сизые. Даже появилось такое чувство, что у меня появилась симпатия к ней…

Рушатся семьи...

Ледяная трава окружила города.
А в городах одни лишь семьи.
Со временем мёрзнет и любовь,
Любовь, которую обычно ценят в семьях!

Есть такие семьи, которые не образовались.
Произошли в них некие недопонимания
Или же непонимание чувств...

"Если любит, значит, и простит."
Обычно женщины так и думают.
На самом деле, если мужчина сильно любит,
То и слабое предательство в его сторону
Он не простит на этом сером свете...

Рушатся семьи одна за другой,
Оставляя детей без тёплого детства.
Потом, возможно, и будущее в них рушится,
Потому что надо ценить и дальнейшие обстоятельства...

На ногах одни лишь ссадины...

На ногах одни лишь ссадины, 
На руках одни лишь шрамы. 
В голове одни лишь мысли, 
Как можно поскорее покинуть этот мир несправедливый!? 

Стараюсь, страдаю ради вас, 
А вам нет дела до меня! 
Я видел, как пропадали мои товарищи, 
Один за другим. 
В итоге я остался совсем один, 
Один в этом проклятом строю... 

Сгорел мой родимый дом. 
Вокруг один лишь страшный шум. 
Как же я устал от всего этого... 
Убейте меня, я вас прошу...

Юные солдаты

Тащат юные солдаты тяжкий груз. 
Тяжкий груз в своей душе. 
Когда-то они хотели поступить в высший ВУЗ. 
А так сложились обстоятельства, что теперь они в окопах сидят и молятся...

Раньше они спали до обеда. 
А сейчас здесь очень плохо без сна дремучего... 
Раньше жили весело и громко смеялись. 
А сейчас они боятся даже слово сказать...

Кругом мины, идёт красный дождь. 
Все лишь бежали на врага, не зная даже слова "смерть". 
Надеясь только на чудо, 
Что сохранится прежняя Родина! 

Деньги — это лишь ценная бумага...

Деньги вряд ли мне помогут,
Смотря на моё душевное состояние.
Пусть я и буду дальше жить как безумный шут,
Но в моей душе всё равно будет плавать безволие.

Деньги — это лишь ценная бумага,
Которая мешает нашим планам.
А когда-то без них было просто замечательно,
А сейчас за них чуть ли не войну проводят...

За эти проклятые деньги людей жестоко бьют.
Здоровье их губят, несмотря на то, сколько им лет.
Зачем же всё это? Объясните мне, дураку!
Через всю эту печальную беготню...!

Деньги только губят нас!
Деньги стирают в нашем мире весь окрас...
Деньги дурманят только слабых,
А сильные уже знают, что это просто ужасно...

Судьба Василия Праха

VII глава

Я проснулся от шума и гама под своим окном. Думал: «Что это за повод у нас сегодня? Тем более, около дома Тумановых!» Я встал с кровати с трудом, будто на душе какой-то груз лежал. Посмотрел в окно, а оказывается, меня решили встретить после долгой пропажи.

Вышел я на крыльцо, и меня сразу встретили: каравай да соль, сплетни да глупый смех. Я всех поблагодарил и пошёл снова в дом. Вернулся, а в доме никого нет…

Вижу, на стуле ещё спит Особенный. Я ему заранее налил молока, присел за стол и недоумевал: куда все подевались?

Вдруг глухой стук в дверь. Я подумал, может, соседка снова соли просит или пришла к матушке Оксане новый миф рассказать.

— Заходите! — прокричал я.

Дверь резко приоткрылась, и на пороге стоял слегка пожилой дед с повязкой на левом глазу и очень интересной шляпой, словно пират какой-то. Он слегка хромал, длинные светлые волосы… Я подумал: «Где-то я тебя уже видел? Нет, это точно не Облипин Олег, хотя на фотке ему лет шестнадцать, а этому деду за сорок шесть».

— Всех приветствую, особенно тебя, Аннушка моя! — хриплым голосом крикнул на весь дом незнакомец.

От этого хриплого крика Особенный убежал в другую комнату за кресло отца Петра.

— И вам не хворать. Позвольте спросить, вы кто такой?

— Я Облипин Олег Михайлович. Наверное, вы про меня что-то слышали. И это точно, я вижу! — с ухмылкой сказал он. — Только теперь у меня к тебе вопрос. А ты кто такой? Что ты тут делаешь? Куда все пропали? — слегка агрессивно спросил он, будто за его спиной ствол пистолета.

— Сам без понятия. Я Василий Павлович Прах. Меня в этот дом принесла Анна для выздоровления после одного случая. А куда все исчезли, этого я, к сожалению, тоже не знаю.

— Ого, неужели это вы? Я вас знаю, я читал ваши произведения. Из всех ваших книг мне больше всего понравились «Купец лжи» и роман «Бумажная удача на любовь». — Облипин с улыбкой пожал мне руку. От него сильно пахло пеплом и табаком. Мы сели за стол, и он начал рассказывать свои впечатления о моих работах и о том, куда он пропадал всё это время!

Через час после нашего знакомства пришли отец Пётр, матушка Оксана и Анна. Когда она вошла, я смотрел на её лицо. Она казалась холодной и отстранённой. Будто новость о смерти Облипина изменила её взгляд на жизнь.

— Ой, Вася. А кто это твой друг и наш гость? — спросила с удивлением матушка Оксана.

— А вы меня и не узнали? — спросил Облипин семью Тумановых.

— Ты о чём, мужик? Мы тебя впервые видим! — с недоумением спросил отец Пётр. Анна стояла рядом и молчала.

— Так это же я, Облипин Олег! — сняв свою странную шляпу, Олег сделал им небольшой поклон.

Анна замерла. У неё потекли слёзы счастья, она прикрыла лицо руками. Через три минуты она бросилась ему на шею, целовала его как только могла. Родители были поражены этой новостью. Пока по дому летали смех, любовь и слёзы радости, я собрался уходить обратно в свой домик. Все расспрашивали Олега, а я начал собираться. Наконец, надев цилиндр, я вышел из дома. Выходя с крыльца, я увидел повсюду рассыпанный порох и соль, порванные платки и крошечные кусочки каравая, которые птицы почти всё съели. Идя к дому, я видел счастливых детей, старушек у окошек, которые болтают без умолку. Через некоторое время я вернулся домой. Распахнув дверь, я увидел, что всё в пыли…

Свеча давно погасла, на кровати давно никто не спал, и мой недописанный роман, на котором давно не прыгало перо. Я сел за стол и через четыре месяца наконец-то дописал этот чертов роман. И ближе к июлю я поехал в Петербург по своим не отложенным делам…

Ребята, я вас всех приглашаю в этот замечательный канал со стихами, которые даже смогут тронуть немного вашу душу.
Прошу пожаловать👇

https://t.me/tvorim_slovom 🎉

Мой недавний рисунок.
С виду бессмыслица, но я думаю в нём какая то особая мысль есть...

Маленькая философия о чужой смерти

Живёт мало лишь тот,
Кто знает ответ на загадку этого мира.
А кто считает себя полнейшим идиотом,
Проживёт довольно прекрасную жизнь...

А кому на всё было всегда всё равно,
На этом свете живут не так долго.
Их позже будет только совесть мучить,
Пока сами смерти не попросят...

Хорошо,
Что страшная смерть и мысли о ней,
Почти не имеют связи.
Однако маленькая философия о чужой смерти
Даёт всем шанс задуматься о смене судьбы...

Судьба Василия Праха

VI глава

Я пригляделся и понял, что это и вправду сестра Анны, Оксана. Я ускорил шаг, приближаясь к ней. Как только промчалась передо мной вьюга, она сразу исчезла. Я был очень разочарован, что снова её упустил. Пока я горевал, к дому Анны просился какой-то серый кот. На улице было очень холодно, и я решил впустить в дом незваного гостя. Как только я вошёл в дом с котом, я остолбенел…

Я увидел, как Анна, сидя на удобном кресле у окна (на котором обычно сидит её отец), громко и горько плакала. Я подбежал к Анне и спросил: «Моя верная подруга, что с тобой случилось?» Она посмотрела на меня украдкой и продолжала плакать.

Я подошёл к её родителям и спросил:

— Что случилось? Кто её обидел? Почему она плачет? — с волнением спрашивал я.
Отец сидел и смотрел прямо куда-то в угол, словно его что-то тревожило.
— Она вспомнила своего старого друга Облипина… — с огорчением сказала мать Оксана.
— А что такого случилось, что Анну до слёз пробило? — я так быстро расспрашивал, словно куда-то торопился. Создавалось впечатление, что они не понимали моих вопросов.
На кухне повисла тишина, и вдруг отец Пётр, ответил мне с явным раздражением, не глядя мне в глаза:
— Облипин Олег Михайлович, старый друг Анны. Он дружил с ней практически с детства, как и ты. Но потом, однажды…
Когда вам всем было лет по девятнадцать или двадцать, Облипин по каким-то обстоятельствам должен был уехать из наших краёв. Сел на поезд в Питере, а куда поехал, зачем – увы, уже не помню… Анна каждый день ждала его у окна, как пёс хозяина. Отправляла ему письма, не получая ответа. Лила слёзы, глядя на их детские фотографии… Позже выяснилось, что Облипина убили прямо у его квартиры, ударив кинжалом выше живота (не в грудь и не в живот). Когда Анна узнала о его смерти, она стала плохо спать из-за кошмаров. Не ела, не пила, аппетита не было. И смотрела в окно, надеясь на чудо…
— А как он выглядит? — с любопытством спросил я.
Мать, Оксана, протянула мне фотографию с третьей полки (хотя полок у них, кажется, пять). На фотографии Олег выглядел хорошим парнем, который и муравья не обидит. Не большой шрам у левого глаза, рост средний, светлые и длинные волосы.
Я понимаю, что так продолжаться не может…
Пока мы с родителями Анны болтали на кухне, мы не заметили, что Анна, возможно, минут десять назад уже уснула в своей комнате…

— Облипин Олег… что-то знакомое… — ответил я с лёгкой ноткой печали.
— А это что ещё у нас за кошачий гость? — с восторгом спросила мать, Оксана.
— Ой, какая прелесть! Давно хотели завести кота или кошку, но как-то не получалось, — сказал отец Пётр, с восхищением.
— Я не знаю, увидел этого кота по дороге домой. Он просился к вам в дом, я его и пустил. Разве это не ваш кот?
— Да что ты! У нас котов никогда и не было, — с улыбкой сказала мать, Оксана. — Надо ему имя придумать что-ли.
— А как насчёт… Особенный? Понимаю, что кличка странная, но всё же особенная! — сказал я.
Оксана Николаевна и Пётр Алексеевич посмотрели друг на друга, а потом на кота. Подумали так минуты три и сказали:
— Да, для него это кличка будет замечательной!
Особенному налили молока и дали немного мяса. Мы сидели за столом, попивая чай до полуночи, а затем легли спать. А на следующее утро…

Великое стихотворение, я так считаю...

Волнистый иней в середине февраля...

Волнистый иней в середине февраля,
Корчит одни испуганные лица!
Лица смотрят на твою раненую спину!
Кругом волнение и обман,
Я заметил вокруг тебя.
Накрыл я тебя своим теплом.
Только я тебе за ту измену
И на другом свете не прощу…

Грешник

Грешник бедный у стены,
Вновь читает свои молитвы.
Люди думают, что он в Бога верит,
А оказалось всё наоборот.

Крепко на полке мышка спит.
Только бесы по крышам прыгают.
И одни проблемы
Летают лишь к одному бедному грешнику...

Хочет жить, он заявлял.
Родных своих умирать он не заставлял.
Пошла слеза одна за другой.
Грешник наконец-то понял,
Что в жизни только одна боль!

V глава

После чаепития я быстро собрался и побежал к тому старику. Или же, как дети его называют, к "Лешему". На улице уже темно, время уже почти поздное все уже наверное спали. Дует сильный ветер. Спустя примерно десять минут я всё-таки дошёл до него. Я постучался, никто не отвечает. Я слегка приоткрыл дверь и вошёл в дом.

— Добрый вечер, люди добрые! — сказал я, стряхивая с плеч снег. Я немного осмотрелся в их избушке, а затем плавно посмотрел на деда. Дедушка был весь заросший, волосы до плеч, борода по грудь. Глаза у него были очень добрые, будто у маленького щеночка. Он был слегка горбатым и невысокого роста. Внуков и внучек у него всего трое: две девочки — одна старшая, другая младшая — и мальчишка, на вид ему лет семь.

— Добрый вечер. Ой, дедушка, а кто это? — спросила младшая внучка. Дедушка ей не ответил, он посмотрел на меня и потихоньку улыбнулся. Своим взглядом он пригласил к столу, где он сам и сидел. Я присел, и вдруг неожиданно дедушка сказал слегка хриплым голосом и с улыбкой до ушей:

— Неужели к нам сам Прах пожаловал? Ну что ж, по какому поводу вы ко мне пожаловали, Василий Павлович?

Я тихонько перекинул взгляд на свечу, которая горела рядом, прямо у окна. Выражение на моём лице изменилось, и дедушка решил меня спросить:

— Прах, всё настолько серьёзно?

— Да, а как к вам можно обращаться? Если не секрет, — чуть ли не шёпотом я его спросил.

— Обращался ко мне Вася, как Кирил Иванович.

— Хорошо. Кирил Иванович, у меня к вам есть вопрос. Вы же знаете практически всю историю нашего леса. Вы знаете что-нибудь о загадочной даме? С виду будто мёртвая, а на самом деле живая.

— Да, знаю я её. Она ещё вся в белом, так? Так она покойная младшая сестра Анны Тумановны.

— Не может быть... Она мне про неё никогда не рассказывала, — сказал я, перебивая дедушку. — Извините, продолжайте.

— Так вот, её младшую сестру звали Оксана, назвали её так в честь матери. В последние яркие дни своей жизни она сильно болела, ничто не помогало. Хоть бери и уже в гроб ложи. Но резко в нашей деревне появилась неизвестная никому старушка. Как эта старушка узнала про это горе, как и в любой сказке, она пришла и каким-то чудом её вылечила. Но было всё иначе, как и в жизни. Она пришла домой к Тумановым, просто молча протянула сосуд и ушла прочь, не сказав ни слова.

Сосуд был слегка длинный и небольшой, в нём была какая-то жидкость. Кто был рядом, заявляет, что цвет был красным или синим, зелёным или белым. Никто ничего не разобрал. Девочка выпила этот сосуд, и резко ей стало лучше, родителей и саму Анну это как-то потревожило. Шли дни и недели, и всё с Оксаной было нормально. В один день Оксана пошла прогуляться в наш лес загадок, шла где-то около четырёх сосен, у неё резко всё поплыло, и она свалилась в овраг. В итоге она утонула в болоте. Сейчас она сама гуляет по лесу и очень редко приходит в деревню, и только ночью. Говорят, что она самой ведьмой стала.

Я очень внимательно слушал Кирила Ивановича и понял, что это просто какой-то ужас...

— Ты ещё что-то хотел узнать, Вася? — снова меня спросил дед.

— Да. А у нас в лесу кроме этой дамы есть ещё нечистая сила?

— Конечно. Утопленники, те же ведьмы, вампиры и какие-то длинные люди, но это уже другая история.

Дети всё это время сидели около нас и слушали все эти истории с интересом.

— Ладно, Кирил Иванович, я пойду. А то уже поздно, нужно в это время уже яркие сны видеть. Доброй ночи вам и пока, ребята! — сказал я, закрывая дверь.

Шёл я обратно домой к Анне и вдали вижу, почти около их дома стоит та дама. Будто всё это время она ждала только меня...

IV глава

Шли дни, один за другим. По всей деревне распустились слухи, что великий поэт Василий Павлович Прах пропал где-то в лесу. Все уже посчитали, что его давно нет в живых, так как в лесу много хищников или даже может быть нечистая сила.

Вечером Анна сидела за столом и молча смотрела в окно, в ту глубокую темноту. Подошла мать и, волнуясь, спросила: "Всё его ждёшь?"
— Жду. Надеюсь, с ним всё в порядке, — ответила Анна без настроения.
— А можно, я тебе вопрос задам, единственная моя доча?
— Да, конечно.
— А ты до сих пор любишь Васю?
— Да, только вот в тот вечер, когда я в церковь пошла, я ему признаться хотела, но не смогла. Не решилась!
— Ой, доча, так и до старости лет будешь одна! — сказала её матушка Оксана.
— Решено, с завтрашнего дня! Я иду в лес одна на поиски! — резко объявила Анна и ударила своей нежной рукой об стол.

А отец Пётр из другой комнаты ей отвечает: "Говорят, что завтра снег выпадет."
— Вот завтра с утра, как солнце свои первые лучи отбросит, я сразу же отправлюсь на поиски! — сказала Анна и пошла спать.
Родители прекрасно понимали чувства Анны, эти чувства молодой и прекрасной любви. Они, по этому поводу не решили её останавливать от своей же цели.

Пока я разглядывал и восхищался этой картиной, вдруг по центру комнаты открылись двери. Вышел огромный рыцарь в чёрных доспехах, и его плечи были белыми, как снег. Он встал передо мной, простоял минуту-две, и вдруг резко открылся его шлем. Оттуда полился белый свет, и раздались звуки, будто конь куда-то мчится, а за ним знакомые мне крики: "Вася, Василий, ну где же мой родной?"

Я начинаю приходить в сознание, чувствую холод, голод, сырость, сонливость, боль и слабость. Открыв глаза, вижу овраг, а на верху два дуба. "Какая же интересная картина, среди оврагов и болот растут два огромных дуба", — думаю. И вдруг над головой, будто приближался конь, это была моя подруга Анна. Она резко подбежала ко мне, не побоявшись испачкать свой плащ, и усадила меня, повезла не знаю куда. Я резко уснул...

Я лежал, чувствовал, что кто-то гладит мою голову. Не придавая этому значение, я открыл глаза и увидел счастливую Анну.
— С добрым утром, Вася! — ласково произнесла она.
Я лишь улыбнулся и спросил: "Где я? Почему ты меня спасла?"
— Ты у меня дома. Спал после приезда два дня. А вот почему тебя спасла, на этот вопрос я пока что не смогу ответить. Главное, что ты живой! — сказала Анна, слегка о чем-то думая. — Ладно, к чему эти разговоры, позже всё выясним. Пошли к столу, чаю попьем? — пригласила она.

Я молча встал и пошёл к столу. Уселся у окна, где обычно сидит Анна. Окно было небольшим и слегка покрытым инеем. Я долго любовался зимним пейзажем.
— Эх, как же я люблю зиму! — сказал я чуть ли не шёпотом.
— Даже не знаю, мне больше нравится лето, но зима как-то не очень. Холод, лёд — не люблю такое, — ответила Анна с недовольством.
— Вася, вот скажи мне честно. Ты же пошутил про то, что тебе жить надоело? — искренно спросила меня Анна.
— На этот вопрос, мне трудно дать ответ. Но, скажу тебе так, да. Это была шутка. — с лёгкой улыбкой сказал своей прекрасной подруге. — А вот у меня к тебе Анна возник вопрос. Как ты меня смогла найти?
— По следам милый мой, по следам и по кусочкам ткани из твоего пальта...

И я дальше смотрел на детей, которые лепят снежную бабу и играют в догонялки. И вот из леса вышел пожилой дед, едва передвигая ноги. Он выглядел добрым и дружелюбным.
— Это кто? — спросил я Анну, показывая взглядом на старика.
— Так ты не знаешь? Это наш лесник. Дети его обычно "Лешим" называют. Он не обижается, а тихо смеётся в след. Он очень мудрый, знает всю историю леса и, возможно, что-то о нечистой силе! — рассказала Анна, слегка посмеиваясь.
— Мне нужно встретиться с лесником, срочно! — прокричал я.

Может, он знает что-то о той загадочной даме.
— Да, конечно. Выходишь из дома, идёшь всё время прямо и на последнем повороте направо. Он обычно приходит в деревню навестить своих внуков, — ответила Анна.
— А почему он здесь не живёт?
— Никто этого, увы, уже не знает...

III глава

Трава золотая была всё выше и выше росла, листва — ковром, дорогой моей цели. Небо тёмное, всё в облаках. Я шёл и думал: "Неплохо над ней я так пошутил. Хе-хе, я знаю, что со смертью не шутят. Но хотелось разбавить обстановку."

Шёл всё дальше и дальше, не по известной мне тропе. И вновь, услышав это пенье, я решил остановиться и понять, о чём же она там поёт. Увидев краем глаза её вдали, я заметил, как она красиво танцевала и кружилась, будто одуванчик на ветре. А напевала она следующее:

Сердцу милый не прикажешь!
Хочу — люблю, хочу — живу.
Ты просто глянь, какая замечательная ночь,
Ожидает нас сегодня впереди!
Люблю другого, а живу с тобою.
Прошу, отпусти меня на волю светлую.
Каждый день я в омуте тону,
Потому что я его люблю...

Пока она пела, я не смог оторвать от неё глаз. Как только она меня заметила, сразу же побежала прочь, а я за ней следом. Кричал всё время: "Постой, прошу тебя!" Она будто глухая, не услышала ни слова. Она свернула направо, следом за рекой, бежала сквозь кусты, деревья и огромные камни, а я за ней.

Она резко повернула налево, после тех четырёх сосен, и я сразу же полетел в небольшую канаву, а внизу было болото. Пока я летел вниз, я успел камнем повредить себе голову.

Я видел очень яркий сон, что всё-таки добежал до неё. Прибежал за ней к ледяному дворцу, как позже я понял. Потолок весь в сосульках, пол, лестница и ступеньки были полностью покрыты чистым белоснежным снегом; вместо цветов стояли ледяные горшки с елью, а колонны и всё остальное было полностью из льда...

Сам дворец был небольшой, можно было сказать, маленьким хрустальным домиком. Внутри я любовался всей красотой снежной природы. Я хотел что-то сказать, но не смог вымолвить ни слова. И в голове, и на языке крутилось только одно: как же тут прекрасно! Не хочу я отсюда уходить...

II глава

Незаметно день прошёл. Наступила ночь, я направился в тот же лес, через главную улицу, чтобы отыскать ту самую очаровательную даму. Почти дошёл до конца улицы, и вдруг появилась она — моя старая подруга Анна. Анна была как первые лучи солнца после пасмурной погоды. Она была наивной, но очень доброй и отзывчивой девушкой. Глаза у неё карие, волосы русые, руки нежные, как у матушки моей. А улыбку просто не описать словами...

Когда-то я был в неё по уши влюблён. Писал в её честь стихи и прозы, даже хотел поставить спектакль по своему произведению, и всё это для неё, для Анны... Я старался, а она не обращала особого внимания. Я подумал, что, может, это просто не взаимно. Всё бросил и позже уселся у себя дома, в своей комнате, в этих четырёх стенах...

Вдруг я встретил по пути Анну, она обрадовалась этой встрече, на моё удивление. И тут начался наш диалог.

— О, Вася, ты где пропадал? Ну давай, рассказывай, что у тебя нового? А то от тебя ни слуху ни духу, — с очаровательной улыбкой расспрашивала она меня.

Я ей ответил:
— Да иду в лес, а так всё это время сидел дома. Нездоровилось мне что-то.

— Какой лес? Ты видел, сколько сейчас времени? В это время уже спят и сны сладкие видят. А ты в лес!

— Если сама так говоришь, тогда сама куда путь держишь? — я перебил её.

И она мне полу шепотом отвечает:
— Иду в церковь. Помолиться мне надо. Как месяца два одни кошмары вижу: то про смерть и страх, то про предательство и коварный смех. Мне надоело, и буду только надеяться на Божью помощь.

— Ясненько, но я тебя прекрасно понимаю. Я ночами не сплю, не ем днями. Ты глянь, как изменился после последней нашей встречи, — ответил я ей, слегка отпустив глаза. — Иду вот в лес не просто прогуляться или же по грибы. Жить мне надоело, понимаешь? Если ты думаешь, что я в шутку это говорю, то ты ошибаешься... Пойду, потеряюсь где-нибудь в овраге за четырьмя соснами.

— Ты понимаешь, что ты говоришь? Жизнь — это ведь не шутка, её беречь надо... — с волнением прокричала она, чуть не проливая свои зеркальные слёзы.

Включая актёрскую игру, я ей ответил:
— Понимаю, но мне просто уже нет надежд и смысла в этом мире находиться. Ладно уж, я пошёл, до встречи...

— Но ты же не можешь так... — Она кричала мне в след, и только после этих слов я больше от неё ничего не услышал...

I глава

Однажды, одной глубокой осенью я решил прогуляться ближе к лесу. Бродил по знакомым мне веткам и мхам, муравейникам и следам. И в итоге я забрел куда-то в глушь. Где практически не было ни души, кроме пару сов и насекомых, я здесь больше ничего не наблюдал. Время уже подходило к полуночи, а обратную дорогу я никак не мог найти.

Луна. Облака. Огромные деревья и гробовая тишина! Были мысли лишь о том: "А вдруг я тут и помру, а об этом вряд ли кто будет знать?" "А может, я уже умер, только этого не замечаю?" и так далее...

Из ниоткуда я услышал чей-то чудесный женский голос. Словно она что-то напевала, а я тогда не сумел понять, что именно. В этой сумасшедшей темноте разглядеть нечего не смог, боялся делать шаги, шаг за шагом.

Я решил пойти по этому очаровательному голосу, а в голове были мысли следующие: "А вдруг это моя смерть, а может, судьба? Непонятно..." Спустя минут пятнадцать или даже тридцать я всё-таки дошёл. Я пришёл к какой-то забытой опушке, словно как в сказке. Эту опушку освещает луна и всё, что с ней рядом находится. Посередине стоит пенёк, а на этом же пеньке сидит одна дама, сидит и поёт грустные песни...

Она была полностью бледная, словно мертвец. Мешки под глазами и сами глаза полны печали... Волосы седые, с худыми руками и ногами. Даже была мысль: "Как она с такими ногами по миру передвигается?" С виду ей лет девятнадцать или даже может двадцать три.

В руках она держала какую-то веточку непонятно какого дерева. Она не похожа ни на дуб, ни на березу, ни на сосну и ни на пихту. Позже, как я понял, она почувствовала, что тут не одна... Она начала потихоньку всё тише и тише петь. Всё тише и тише лить слёзы...

Как она замолкла, она резко посмотрела в мою сторону. А я тогда прятался за большим и старым камнем. У меня было такое чувство, что этот камень в любую минуту может взять и развалиться. Камень был примерно в три метра в высоту и в два в ширину. А я только сидел и удивлялся, как же он тут оказался! Сидел, думал снова о жизненных вопросах. Я чувствую что-то неладное и вижу, как по моей руке ползёт целая армия муравьёв. Я для них был словно мостик, поэтому я не вижу смысла их обижать.

И вдруг я слышу мягкие шаги, которые идут по земле. Я, как маленький ребёнок, решил задержать дыхание и закрыть свои сонные глаза... С каждым её нежным шагом было превосходно слышно её дыхание. Она так дышала, будто всю жизнь только и делала, что работала...

Я, решив выглянуть из-за камня, вижу эту прекрасную девушку прямо перед собой. У неё на лице было всё прекрасно написано. Только прочесть это я не смог, как так я в тот момент уже уснул...

Проснулся я только уже дома. На своей же старой кровати, которая скрипит не переставая. Мой рабочий стол, где я обычно пью чай и пишу свои стихотворения, прозы и даже романы. То же окно, которое смотрит на улицу, а за улицей тот самый лес виднеется. Сел я на кровать, походил по комнате немного. И только вот сейчас я понял, что та дама, которая была похожа на мертвеца, оказалась для меня совсем не страшной, а даже через чур прекрасной. Она оказалась моей музой, что позже и повлекло меня написать свой новый роман под названием: "Мёртвая среди живого." Пока писал свой новый роман, я решил взять перерыв. Время уже было утро, как появились первые лучики солнца, до меня только дошло, что я влюбился в ту загадочную даму...

Мой роман:
Судьба Праха

Это текст связан из моего романа.
На данный момент я работаю над нид.
В ближайшее время, я выложу первые пять глав.
И позже, постепенно буду их выкладывать.

Песня мертвой дамы.

Сердцу милый не прикажешь!
Хочу — люблю, хочу — живу.
Ты просто глянь, какая замечательная ночь,
Ожидает нас сегодня впереди!
Люблю другого, а живу с тобою.
Прошу, отпусти меня на волю светлую.
Каждый день я в омуте тону,
Потому что я его люблю...

Бедное дитя

Тихо в поле ветер дует.
Растёт трава у моего окна.
Громко где-то плачет бедное дитя,
Пока её мать на полу мёртвым сном спит...

Отец сейчас где-то на войне.
Сейчас воюет за право слова,
А дитя где-то смотрит на рассвет
И мечтает о счастливой жизни.

Пусть и закончится война,
Но отец домой больше не вернётся никогда.
А у него одни лишь мысли:
Как же там моя бедная дитя?
Как же она дальше будет жить без меня...?

Откровение

От жизни я хочу лишь одного, 
Чтобы всё оставалось как прежде. 
Не было ни войны, ни изобретений, 
Ни ссор, ни прежних воссоединений... 

Хочу я оставить прежнее время. 
Понять, для чего мне эти холодные воспоминания? 
Эти резкие приливы счастья, 
Эти ненужные к делу слова...

И немного от меня

В этом есть и своя правда...

Человек есть тайна. Ее надо разгадать, и если будешь разгадывать всю жизнь, не говори, что потратил время зря.

1880 год
59 лет

Кому интересно, продолжение будет здесь:
https://t.me/PostapCherdak

Ну что ж, друзья-товарищи... Всех приветствую на моем канале 😏