Отрывок из рассказа Анны Малаховой "Я хотела сказать"

Не помню, в каком возрасте начала рыбачить. Помню папу с удочкой у реки. Я улыбаюсь, когда он что-то ловит. Дома я часто натыкаюсь на трупы карасей в белой ванне. Мама обжаривает их на чугунной сковороде. Я наблюдаю, как она счищает с боков рыб серебристую чешую, отрезает им головы и плавники, вспарывает брюхи, выскребает внутренности и обваливает тушки в муке, и прошу маму дать мне потрогать рыбий плавательный пузырь. Он почти невесомый и напоминает мне пузырь из жвачки. Иногда папа приносит домой речных раков и сваливает их в ванну. Раки скрипят и клацают клешнями. Мне кажется, что они могут выбраться и вцепиться мне в ноги, поэтому я не захожу туда, пока их не уносят на кухню. Мы ужинаем жареными карасями и вареными раками, и я объедаюсь до тошноты.
Я думаю о том, чем вообще могут заниматься вместе отец с дочерью. Субботнее утро – мы могли бы сходить в кино. Или прогуляться. Посидеть в кафе. Пытаюсь представить нас вместе за столиком в моей любимой кофейне, и образ кажется странным. Даже нелепым. Мы с папой никогда не ходили вдвоем в кино, кафе, на прогулку. Все, что у нас было и есть – это рыбалка.

Следом за папой я выловила ерша. Тельце – не больше десяти сантиметров в длину. Папа засмеялся и достал телефон.
– Ну-ка, позируй. С таким гигантом надо щелкнуться.
Я встала перед папой, прижала удочку к телу и уперла ее основание в землю. Подняла колючего ерша за леску на уровень плеча, улыбнулась. Папа сделал снимок.
В семейном архиве десятки таких фотографий. Я смотрю на себя в камуфляжном рыбацком костюме с рыбой в руке и вижу аватарки мужчин с тиндера. Мы смеемся над такими фото с подругами. Они не знают, что у меня есть точно такие же.

О рыбалке как об убийстве я задумалась на первом курсе. Я поступила в институт и переехала из поселка в город. В начале первого семестра я сидела в холле перед аудиторией, рассказывала одногруппнику о выходных в поселке с родителями.
– Ты что, – перебил он меня, – действительно этим занималась?
– В смысле? Ты про рыбалку? А что в этом такого?
Одногруппник нахмурился. Скривил лицо. Мне стало не по себе.
– Ну, это убийство. Это же ничем не отличается от охоты. Кровавые развлечения деревенских мужиков за сорок.
Я почувствовала, как загорелись щеки, открыла рот. Легкие словно схлопнулись за ребрами. Я сама превратилась в рыбу. Почему-то мне было важно оправдаться перед человеком, которого я знала неделю.
Я не хотела причинять боль. Ни рыбам, ни червям, ни папе, хотя и не знала, обидится ли он, если я откажусь с ним рыбачить. Я представляла, что мой одногруппник, наверное, в детстве играл с отцом по вечерам в настольные игры. Может, они катались на роликах летом, а зимой на коньках. Мой папа – хоккеист, но меня кататься он так и не научил. Вместо этого он научил меня, как правильно насаживать червей на крючок, а потом выдирать его из рыбьей пасти. Я думаю о песчаных или землистых берегах, пушистом рогозе, ивах и плеске воды, и они перемешиваются с кровью, грязью и вонью чешуи, образуя коллаж моего детства. Я люблю эти воспоминания и стыжусь их одновременно.

Всем привет! На связи редакторка проекта Марина. Сегодня делюсь с вами еще одним текстом, написанным в рамках автофикшен-мастерской школы Band и отобранным в шорт-лист.

В рассказе Анны Малаховой “Я хотела сказать” меня абсолютно очаровало детальное описание повседневности и то как авторка работает с фокусом нашего внимания и планами, как умелый режиссер, то отдаляя, то приближая камеру. У этого текста есть запах, вкус, цвет и форма. Читая и редактируя его, я и сама вгляделась в кружащийся хоровод травинок в ведре, слышала шкворчание карасей на сковородке, ощущала прохладу утренней реки.
Но одновременно – в тексте и много молчания, общение героини и ее отца строится на этом молчании и умалчивании, на шутках и иронии отца, на разговорах о бытовом, скрывая под собой самое важное, то, что о чем всегда так сложно сказать.

Вот что Аня пишет о себе и о тексте:

“Я пишу о доме, детстве, природе и людях, которых люблю. Мечтаю когда-нибудь подержать в руках книжку, которую напишу сама. Учусь во WLAG, проходила курс Band по автофикшену, благодаря которому и создала этот текст.

Я не собиралась писать о папе. Текст пришел внезапно, когда я наблюдала за мамой на кухне — она жарила карасей. Кажется, я носила слова всю жизнь, но боялась их выпустить. Этот текст для меня о любви, он — обнажение чувств”

Помимо самого текста у авторки оказался мощнейший фотоархив и с ним тоже удалось поработать. Я всегда радуюсь, когда удается совместить два медиума, когда текст и фото становятся единым и неделимым.

Читайте текст на сайте проекта

Сегодня публикуем длинный, но очень красивый и одновремено страшный рассказ "Дочь волшебника" об опыте взросления в семье с отцом-сектантом.
Текст написан в рамках автофикшен-мастерской школы Band и отобран в шорт-лист.

Авторка текста, Мария Маурус, родилась в 1993 году в Москве, по образованию - переводчик и преподаватель иностранных языков.
Училась в литературных школах Band (финалистка курсов “Как написать роман” и “Автофикшен") и CWS, публиковалась в журнале Пашня.

Ведет телеграм-канал “Маша пишет”

Отец округляет глаза и качает головой. Покрытая седой щетиной шея багровеет. Нет, это не приступ удушья. Просто я произнесла запретное слово-портал. Чёрта поминать нельзя, ведь тогда откроется вход в нижний мир. К душе прицепится тёмный дух, и человек заболеет. Я бы предпочла встретиться с чёртом или тёмным духом прямо сейчас вместо того, чтобы стоять на кладбище на морозе и выслушивать этот бред от собственного отца.

Я хочу уйти, но вдруг вижу его – маленький, с покатыми плечами, с покрасневшим носом, в старом осеннем кепи и черном пальто, слишком тонком для зимы, плотно застегнутом на все пуговицы. Мой папа.
Могильщик всё еще стоит на стремянке и переводит взгляд с меня на отца, а затем плюет на снег.

– Уважаемые гости, мы что делаем-то? Нам в час уходить, если что. Захораниваем или как? Определяйтеся уже, а!

Я хватаю урну и молча протягиваю ему. Он задвигает её вглубь ячейки. Закрывает плиту, ловко запечатывает швы. Это всё.

Читайте полный текст на сайте проекта