Tropic of Capricorn Olympic Orchids Носила этот аромат сквозь призму трилогии Генри Миллера, наконец-то довольная тем, как литературное репрезентировано в парфюмерии.
В начале аромат отхлестал по щекам букетом тропических цветов - резко, пылко, на грани приличия, вполне себе в духе прозы Миллера ("Тропик Козерога" итак случился со мной в жарком июле, а вот от "Тропика рака" было жарко и в промозглом сером феврале).
Стоило об этом подумать, как безжизненный, пронизанный холодом, искореженный дымом из промышленных труб город вдруг явился и в аромате. Растерялась даже, пока не поняла, что это игры хирацеума, в котором и техногенно-индустриальная грань мощная.
Чуть кожа отогрела аромат, как тропическое марево снова явилось, как и Генри Миллер, описывающий жар, рождаемый телами за закрытыми дверями парижских домов.
Стало очень плотско, головокружительная глубина анималики волнами затягивала в пляску страсти, тот самый вихрь, обдирающий до костей.
Хирацеум с цветами красиво играл, переливался - мерещились иногда отголоски сладкой истомы одалисок как в Salome Papillon.
В базе только показалось, что аромат устал и угомонился, как близко к коже явились ворох припыленных писем, скрипящее мыло, манго ласси, чуть тепла от смол, припудренных специями, свежая весенняя трава, латекс. То все вместе, то по отдельности мелькали, вспыхивали и никак не желали с кожи уходить к моей величайшей радости.