𝖕𝖆𝖗𝖙 𝖊𝖎𝖌𝖍𝖙.
— «𝘐 𝘬𝘯𝘰𝘸 𝘺𝘰𝘶 𝘸𝘢𝘯𝘵 𝘪𝘵 𝘺𝘰𝘶𝘳𝘴𝘦𝘭𝘧... 𝘐'𝘭𝘭 𝘣𝘦 𝘣𝘢𝘤𝘬...»
Доверие - тонкая вещь. Сложная. Непонятная. К каждому нужен свой, индивидуальный подход, чтобы его заслужить. И Малфою, белобрысому задире, которого Гермиона помнит еще со школы, как ни странно, удалось его, подход, найти. Шатенка доверилась ему. По началу неполностью, разумеется. Но с каждым пойманном взглядом серых глаз, она проваливалась в эту глубокую яму все глубже и глубже. Зря ли? Кто знает.
Доверие, конечно, хорошо, но не стоит забывать и того, что любое доверие можно разрушить. И, самое страшное, ударяют всегда со спины и к этой ране невозможно подготовиться. Гермиона знала это. Она знала, какого это, когда в твою душу плюнули, понимая, что человек для нее значит. Больно. Адски больно.
Рон поступил отвратительно. Подло. Бесчестно. Но, похоже, это его не заботило. Его вообще мало что заботило, не считая новой пассии, вечно строящей ему невинные щенячьи глазки. Неужели он на это клюнул? Мерлин…
Возвращаясь к теме. Рон предал Гермиону, не жалея о своем гнусном выборе, но самым пугающим было то, что, покричав, поплакав и выговорившись, Грейнджер как будто приняла это. Не простила и не отпустила. Но приняла.
И извлекла урок. Так, как доверилась ему, она больше никому никогда не доверится.
***
Особняк Малфоев внушал какой-то непонятный трепет. Страх, в перемешку с воспоминаниями, будто ходил здесь по пятам. В доме было тепло. Но обстановка была отнюдь не такой милой и благоприятной. Темные тона интерьера добавляли какой-то дополнительной мрачности. Холодно. Дорого. И тихо. Как будто никого, кроме двух молодых людей, затаивших дыхание, каждый по своей причине, не было.
Грейнджер думала о прошлом. Воспоминания не давали покоя. Она помнила подвал, больше похожий на тюрьму, в этом доме. Помнила, кто жил и укрывался здесь долгое время. Помнила, как острие ножа в руках Беллатрисы Лестрейндж вырезало на ее запястье заветное слово, принесшее в ее жизнь столько нехорошего. Дрожь пробрала спину, а рука подсознательно потянулась к другой, касаясь ровно того места, где под одеждой скрывался шрам. Шрам, каждый день напоминающий ей о том, кто она и кем не станет. Хоть Лестрейндж и мертва, но своего она добилась, мучая шатенку даже после смерти.
Малфой вспоминал не только войну. Не только Волан-де-Морта, живущего под их крышей, но и дом, которым он был когда-то давно. Много лет назад. Драко не мог сказать, что в этом доме не происходило плохо, но и не мог отрицать, что хорошего тоже не было. Он помнил свою мать. Отца. Он знал, что они, по крайней мере мама, любили его. А в отца просто верил. Считал, что тот проявляет свою любовь другим способом. Правда каким, так и не понял.
***
Блондин первый отошел от потока чувств и эмоций, вызванных непрошеными воспоминаниями. Он украдкой взглянул на Гермиону. Та стояла, сверля пустым задумчивым взглядом стену, теребя рукав своей кофты. Он знал, что скрывается под ним. Знал, по чьей вине ее руку уродует шрам-напоминание. Помнил, кто его оставил и по чьей вине слово «Грязнокровка» стало своеобразным триггером. И он жалел. Искренне.
Малфой нашел в себе силы подойти к Грейнджер. Его рука мягко легла на ее плечо, отчего та вздрогнула и судорожно вздохнула, будто очнувшись ото сна.
— Все нормально? – выдавил Драко, убрав руку. Он знал, что нет. И знал, что она соврет, не раскрыв ему душу, ведь до такого уровня доверия он еще не дошел.
— Да… – тихо сказала она, постаравшись выдавить что-то наподобие улыбки. Неожиданное прикосновение и сочувствие, которое девушка, само собой, чувствовала, удивили ее.
Малфой кивнул.
— Хорошо… – после паузы он продолжил. — Пошли, я покажу, где ты будешь жить ближайшее время. – и шатенка последовала за ним, стараясь отогнать чертовы отголоски прошлого. Выходило плохо.
***
Одна из гостевых комнат, в которую Малфой привел Гермиону, была такой же серой и монотонной. Взгляд ни за что не цеплялся: кроме большой кровати, шкафа, пару тумбочек и ковра, лежащего у постели, здесь ничего не было.