Бывают фильмы, которым очень идет пыльный налет. Посмотрела первый полный метр Ангелы Шанелек «Счастье моей сестры»(1995), зависший у меня на компьютере в предпросмотровом бардо на целых три года с февраля 2022-го. Интерес у меня был почти спортивный. Кроме слабости к дебютам, я хотела посмотреть на саму Шанелек, снявшуюся здесь в одной из главных ролей. Как же ей идет розовый свет в одной из сцен!
Однажды с одним очень эрудированным киноведом я обсуждала берлинскую школу, направление в современном немецком авторском кино, с которым ассоциируют творчество Шанелек. Он очень мило сказал, что не понимает, как другие умудряются находить в этой куче навоза какие-то жемчужины. Несложно посочувствовать киноведу, опирающемуся на рациональное аналитическое чутье. Парадоксальным образом, то самое немецкое кино, которое крепко держится на рассуждении и скупо на эмоции, у Шанелек тяжело смотреть как раз из-за избыточной эмоциональности, тщетно скрываемой героями. В центре сюжета любовный треугольник. Чтобы определиться с выбором между Арианой и ее сестрой Изабеллой, фотограф Кристиан, замучивший их и себя, в отчаянии решает кинуть монетку.
В фильме расставание — это затянувшиеся похороны. Процесс безвозвратного отмирания отношений возникает в самом пространстве. Улицы, эстакады, шершавый бетон зданий, запотевшие стекла вагонов заполняют пустоты между героями и обнаруживают все большую дистанцию между людьми. Фирменные Шанелековские города, которые пронизывают тела насквозь, здесь не так нарочиты. Но очень точно передано как в безликих съемных комнатах, много раз перекрашенных белой краской, теряется тепло чьих-то чувств. Вместо них между торопливыми проходками, надрывными монологами и отчаянной борьбой Арианы за любовь — разливается страх одиночества.
Я не ожидала, что в 1995 на экране еще был возможен убедительный длинный монолог на крупных планах. Даже не косвенный, о забытых вещах или неоплаченных счетах, а прямой — о ревности, любви и расставании.
В образе холодного города и тяжеловесных стихотворных фразах траурная патетика фильма возникает как образ остановившегося времени и благородного прощания с прошлым, которое здесь очень материально. Желтоватый цвет кадра от пленки и уже почти забытый аналоговый мир с проводными домашними телефонами и сигаретами галуаз, которые еще можно курить в кофейнях. В одном из кадров Изабелла дрожит на улице без куртки. Абсолютно осязаемые холод, потерянность и необходимость принимать взрослые решения проникают с экрана как естественный порядок вещей и замедляют ход мысли созвучно февралю.