#зарисовка #мш
//Это ваще должно было быть к Хэллоуину в 2024 году, но оно как-то ушло в дальний ящик, а теперь я пытаюсь понять, распишу ли я это больше
ТВ: не особо темно, но маты и упоминания крови
--------
Альцест потерял руку, приобрёл инвалидность и решил, что нахер сваливает куда подальше.
Потому он селится где-то у чёрта на куличиках в одиночку аки злобный учёный несмотря на то, что из злобного у него только язык и, может быть, характер. Иначе не объяснить, хули он чисто из вредности к Модди и его пугалкам пошёл и сбагрил все свои вещи и собственный зад именно в самый жуткий и стрёмный домишко, что только нашёл. Уединённое место, с которого сбегают из-за каких-то слухов, как с Чернобыльской АЭС; ещё и коллеги не будут донимать, вечно кружась вокруг него с беспокойством о потерянной конечности, — идиллия.
...если бы его уже второй месяц не кошмарила кучка мёртвых карапузов.
Ну как карапузов, — скорее в промежутке лет от девяти до тринадцати, — но Альцест, если честно, в душе не чает, потому как минимум половина этих гремлинов изуродована до того, что он даже не сразу сообразил, что все они мальчишки. И призраки. Или нет, хрен их знает, честное слово, ибо по полу ногами они шлёпают вполне себе звонко.
Но не живые, — это уж точно.
Выяснил он это, когда, проснувшись, обнаружил почти у самого лица белокурого мальчишку, во все глаза уставившегося на него. Не дышит, не моргает, и когда эта неведомая ебака потянулась к нему, Альцест перехватил его (маленькое, господи блять, крохотное) запястье, в котором так и не нашёл пульса.
Он в курсе, что в тонкой коже запястья пульс иногда хер откопаешь, но эй. Альцест остался без ебучей руки, — он выучил это медицинское дерьмо от а до я и едва ли не до грёбанного греческого алфавита, — он знает, как искать пульс. И пределы температур человеческого тела знает тоже.
И ребёнок пиздецки холодный. Не может живой человек быть таким холодным. Это просто нереально. Альцест думает, что у него иголки от холода под кожей ещё на пару месяцев останутся. Но Альцест также едва-едва продрал глаза, и единственное, что выдаёт его мозг в раннее утро, это:
— Господи, шкет, найди себе толстовку, на тебя даже смотреть холодно, — бубнит почти невнятно, отпуская руку белобрысого нечто и начиная выискивать свои очки где-то на тумбочке. Пугает ли его обнаружение неведомой чебухни, пялящийся на него во сне? До усрачки. Есть ли у него также медикаменты на ночь, которые по утрам делают из него чуть ли не овоща? Тоже да. Как бы не бесило, без этого спит он... ну, дай бог если поспит. Потому лишь моргает глупо, вглядываясь в лицо девятилетки(?), лицо которой немного опухшее, — точно губка выжатая, но ещё немного влажная, — и самое безобидное из всех призраков-но-не-призраков. Потому как у самого буйного товарища вообще железяки ржавые из макушки торчат на манер рогов из тех религиозных бумажек на чертях, — только ещё и предельно ассиметричные и ломанные. Словно тот на стройке очень неудачно доигрался-таки; а может и специально кто взял да всадил в черепушку металлический осколок как в арбуз. Одно благословение, — пусть и сомнительное, — кровью тому заливало до того, что отличить даже волосы от кожи было проблематично, так что и про видимость источника ранения речи и не шло.
Белокурый мальчишка исчезает, ничего так и не сделав, но Альцест не обманывается, — скоро точно явится рыжий. Тот ожиданий обманывать и не думал.
Вот насчёт него эмоции были смешанными до предела: вроде и не бесился так много, как двое самых маленьких, но и свои пакости строить тоже любил. Альцестов мозг всегда под препаратами моментально вспоминал призрака с Гарри Поттера, — у рыжика тоже едва-едва, и головы бы не было. С глазами синими-синими, разочарованными и обиженными, самыми эмоциональными из всех мальчишек. У Альцеста по крайней мере вечно ком в горле застревал, когда кудрявый малец исподлобья злобно на него зыркал, точно это он ребёнка чем-то наебал. Причём так, основательно. А сам Альцест, как назло, понятия не имеет ни малейшего, чем же так мальцу насолил.