Работа с домом — это говорить с теми, кто очарован домом, потому что гость в таком пространстве перебегает из тела в тело, и вдруг на ровном месте человек артачится: не хочу, не могу, никогда не делал так, это нерационально, это дорого, это страшно, это новое, это жутко. И ты охотишься дальше: очарованные домом очень упрямы, они считают себя полноправными хозяевами, даже если по ночам уже в зеркала боятся смотреть, ощущая присутствие, но не отлавливая его нормально. Пусть ломается — нужно чинить, невозможно перестать чинить, оно всё обвалится, всё-всё обвалится, нужно бежать по кругу, положено бежать по кругу.

Ощущение гостя в доме может как заставить ничего не трогать, так и бегать в компульсивной лихорадке уборки: вдруг, если достаточно очистить пространство, если всё вымести, если всё вычистить, дома наконец-то станет светло. Купил же, купил прозрачные шторы, купил светлую мебель, купил красивую посуду — а вот она лопается, а вот снова провисает шкаф, а вот ощущение присутствия не уходит, а вот подкатывает депрессия. В белой чистой красивой комнате тело всё ещё тяжёлое, дом всё ещё скрыто враждебен — но он так вкрадчив, так хорошо убеждает, что в нём безопасно, и ты в это веришь. И засыпаешь без оружия.

Никак не ожидаешь, что именно здесь тебя могут пожирать. Никак не ожидаешь, что это не нехватка витаминов, не недостаток солнца в окне, не даже отсутствие денег на ремонт — каждое действие может постепенно стать тяжёлым. Когда не можешь готовить, не можешь уже убираться, когда приходишь и вдруг зависаешь на час в ничегонеделанье.

А если ещё и сам растил, если сплёлся в симбиозе с гостем в доме, если выбирал не искать ответы, если мать не искала ответы, отец не искал ответы, бабушка не искала ответы, дедушка не искал ответы, то это уже почти норма.

Это уже традиция, какие могут быть проклятия, если вверх по роду пять поколений так же тяжело ходили по дому. Лёгкий шаг будто бы для блогеров, коучей и богачей, ну, может, для богов, а какой обычным смертным лёгкий шаг, отвыкли уже легко ходить, везде и всегда ходили тяжело и стояли по много лет на месте, боясь двигаться.

Но дома можно танцевать. Без блаженного поклонения технике «Флай-леди», без интерьера за миллион рублей — открыть глаза в доме и танцевать. Дома можно просыпаться. Дома можно не застревать. Дом можно строить, легко заходить, легко оставлять, легко находиться. На дом можно смотреть. Дом можно менять.

И сгорят слова призраков, прячущие дом, и расплетутся лозы, сдерживающие пространство, и схлынёт сонный мёд иллюзий, уничтожающий связи с домом, и появится будущее — потому что есть будущее и в таком, есть движение и в таком, есть огонь горения и в таком. Не засыпать в домах, а просыпаться. Не прятаться в домах, а греться. Не вцепляться в дома, а уходить и возвращаться.

Пусты ли кладовые, горит ли свеча на столе, расколота ли посуда, из которой пьёшь вечерний чай? Какое оно? Что здесь есть?

Что найдёт в доме тот, кто пойдёт искать ответы в озарённый солнцем период весенних праздников?

#повседневная_магия

Дома тоже можно танцевать.

Работа с домом — осторожная. Чтобы что-то задвигалось, что угодно, первым делом уничтожается представление о какой угодно области как о неподвижной. Потому что если что-то не двигается, если тебе кажется, что что-то не может сдвинуться, это исчезновение дорог, исчезновение гипотетического другого будущего, исчезновение концепта изменений. Любая неподвижная картинка такого рода — это ложь.

И такой ложью переполнены дома. Именно до‌ма — одна и та же уборка, одна и та же готовка. Именно дома — одинаковые, будто бы неподвижные, изученные до мельчайшей детали близкие, которые будто бы стоят лет по десять в том же положении, в каком ты их помнишь в прошлом. Именно дом — гнездо не разрезанных, таких правдоподобных иллюзий о роскошном интерьере, о практичном минимализме, о том, как один раз всё расставишь — и оно таким останется. Именно дом — место, на которое смотришь так, будто всё о нём знаешь: ведь каждый предмет ты купил лично, поставил на полку, полку прибил лично, что здесь в принципе можно изменить?

И именно дома может гнить пространство так, что даже вне дома будет сложно дышать. Дом — будто бы крепость, бункер, башня и в то же время дикое месиво представлений о том, как будет тихо и безопасно, как заведёшь кота и навсегда застынешь, как поженишься и обклеишь обоями с рыбками тихую комнату, подходящую под детскую. Именно дома сидишь, когда страшно, и обманываешься тем, как тебя ничего-ничего из этого жуткого мира за окном не заденет и не достанет.

Работа с одержимым домом (а пространство может быть одержимым) — это когда ты сдвигаешь предмет, а потом тот, кто живёт с тобой, вдруг вызверяется и ставит его обратно, раз за разом. Когда никак не выбросишь сломанное — отводит и отводит. Когда при попытке видоизменить ситуацию внутри пространства вдруг всё неочевидно восстаёт против тебя: тело тяжёлое, хочется спать, хочется сбежать, хочется забиться в угол, врезаешься в косяки, ломаются вещи, горит и горит техника. Несмываемое пятно на кухне смотрит на тебя, обновляемое призраком, и ты не прикасаешься к нему, потому что ты уже не совсем хозяин пространству, в котором ты живёшь, — там завёлся гость, который тоже хочет быть в нём хозяином.

#повседневная_магия

Хтонь не обязана быть доброй. Добрый — это категория для людей.

Хтонь не обязана быть злой. Злой — это категория для людей.

Хтонь не испытывает стыда. Стыд — это категория для людей.

Хтонь не обманывается надеждой. Надежда — это категория для людей.

Нечисть выходит играть, и за окном мелькает силуэт — соблюдай правила, не впускай гостей. Добрые соседи требуют подношений — и это не вежливость, это условие, где, если попробуешь играть в забывчивость, они придут и возьмут своё, потому что хотят и могут. Людям можно играть друг с другом и людям можно обманывать друг друга — но если бюргер решит притвориться, будто не было беды, не было волшебного охотника, крыс не было, ужаса не было, то плату могут взять детьми. Плату могут взять жизнью. Как обманешь того, кто ходит по-другому, видит по-другому, слышит по-другому? Где будешь прятать правду — в левом или правом кармане? Найдут в глазах, найдут по звуку, найдут по запаху — и возьмут долг. Лучше платить деньгами.

Цивильность — игра людей. Повязка на глаза, работающая, пока не столкнулся с хтоническим. И где бы ты ни был, как бы ни прятался, сколько бы ни делал мир меньше и слабее — ходят, зовут, звенят, весна приходит, весна, духи ночные и духи дневные ждут солнца, ждут лета, ждут начала — и могут мелькнуть за плечом, и могут коснуться щеки, и могут прийти наяву, и могут прийти во сне. Пробуждается, движется, поёт — услышишь рано или поздно.

Здравствуй, хтоническая Остара, здравствуй, сакральный театр. Начинается представление. Публика берёт бинокли. Актёры выходят на сцену. Тигры терзают мученика. Сизиф катит и катит камень. Но разве получится просто смотреть? Кто играет с тобой, кто играет для тебя? Разве получится остаться в стороне, если на все четыре стороны — огромное празднество всех древних, яростных, жутких, прекрасных, кто вышел встречать зарю?

Следи за словами, следи за тенью, следи за другими, следи за собой. Остара играет. Остара начинает разгораться.

#поворот_колеса

«Обмани его», — говорит старая ведьма. А потом добавляет: «А после этого обмани себя». Иди, иди, бери красивый цветок, бери волшебный напиток, ешь, пей, наслаждайся, съешь яблоко, оно такое красивое, такое сочное, такое ничьё. Сунь руку в чужой карман. Выбери самый красивый бокал и самое пьяное вино в мире из него пей — и потом скажи, что ничего от тебя не зависело, потому что пока ты пил, тебя пили, потому что пока ты ел, ты не подумал, потому что когда ты закрыл глаза, кто-то взял твою руку и убил ей. Не твой гнев, не твоё наслаждение, не твоё вожделение. Возьми и не думай — мы потом им скажем, что раскаялись, мы потом им скажем, что не знали, мы потом им скажем, что не знали о последствиях.

И вот есть твои любимые игрушки, и вот есть рядом те, кого ты ешь, а они не могут ответить, и вот есть вещи, такие красивые, такие ненужные, такие ничьи, такие твои. Бери. Красивый костюм, лего-вертолёт, чужие мысли, которые так приятно использовать в разговоре, сгнившие удовольствия, украденные деньги, такая упоительно чрезмерная сладость, безграничный гедонизм того, кто добрался, того, кто смог, того, кто схватил. И придёт Западный Князь, и назовёт это красиво: «Бери от жизни всё, всё нужно попробовать». И за этим скроется голод, который не прекращается, и за этим скроется нехватка чего угодно — заткни дыру, скрывай мерзость запустения, будь счастливым, будь голодным, не говори о чужой боли, не говори о своей боли, всегда можно, если что, убить или повеситься.

«Закона нет, они все лгут», — скажет Первый Человек. Ведь ты лжёшь, и небо лжёт, и земля лжёт, и боги лгут, и демоны лгут, все лгут, а значит, всё уже несправедливо, а значит, уже можно пойти куда угодно — любой запрет обогнуть, любое предупреждение задвинуть. Ведь не умер, не убили, не сломали — пошёл гордый, трудился, получил всё, что хотел, и знание себе оставил, и смерть можно одолеть — сам умрёшь, так дети твои продолжатся, а за ними их дети.

Нет закона выше закона человеческого, нет суда выше суда человеческого — а человеческий суд глуп, человеческий суд ведётся на деньги, человеческий суд можно обмануть, можно подкупить, от него можно сбежать, да так, что никто никогда не догонит, а значит, это слово не такое прочное, этот закон не такой сильный, эта правда достаточно лживая — а на чужую лживую правду можно предложить уже свою лживую правду.

И вот ты не слушал, никого не слушал, как замечательно никого не слушал, как хорошо шёл, как счастлив в этом оказался, как ловко раскусил каждого, кто к тебе подходил, — ведь все лжецы, и они тоже лжецы, и ни пророка, ни шамана, ни одно божество можно не слушать, лгут, лгут, лгут, ложь двоякая, ложью можно отбить чужую ложь, бери и бей. И придёт Северный Князь, и шаги его будут тихими, и назовёт он это красиво: «У тебя есть право на своё мнение, ты есть истина». И скроется за этим настоящая возможность выбраться из беды, скроется правда об опасности, скроется возможность взять оружие, скроется возможность защититься, скроется возможность защитить, скроется возможность услышать и излечиться, увидеть дверь и выйти. И захлопнется тюрьма, и сам ты её закроешь и съешь ключ, потому что долгая ложь самому себе — это тюрьма, в которую прячешься как в королевские покои.

И разойдутся в разные стороны света, и будут звать, и все их будут знать, потому что каждый видел их — в разном облике, с разными именами, потому что что каждый слышал их — во сне и наяву, забываясь и помня. И будет это перекрёсток, и если смотреть на перекрёсток, то видно дорогу, по которой они пошли, а если смотреть на дорогу, то видно их следы — и рядом, и вокруг, и далеко до горизонта.

Это символ перекрестья.

#символы

«Возьми любую маску», — говорит тебе демон. Всему можно научиться, ничего нет чужого, ничего нет твоего, полное равенство, всё бери, что хочешь. Хочешь — будешь лисой юркой, хочешь — будешь птицей певчей, хочешь — будешь инженером, хочешь — будешь колдуном.

Рог изобилия показывает демон, и сыплются из него возможности и волшебные монетки: можно с места взять сундук с золотом, можно сразу красивое тело, как у той актрисы, можно схватить деятельность, на которую смотришь жадными глазами, можно стартап с нуля, можно не учиться, а сразу взять, можно не идти, а сразу взять, можно не думать, а сразу взять.

И так исчезают из виду настоящие желания и подменяются на ложные. «Хочу, чтоб мама меня любила» превращается в «хочу быть художником». «Хочу вырваться из отношений» превращается в «хочу войти в айти и заработать миллион». Маленькие заглушки, в которых начинаешь, как рыба, хватать ртом соблазны и есть их, есть и есть, есть и есть. И придёт южный Князь, и назовёт это красиво: «Вы можете быть кем угодно». И за этим скроется желание быть собой.

«Забудь, забудь, забудь», — запоют лёгкие яркие феи с острыми зубами. Забудь про то, что ты несёшь ответственность за своего ребёнка. Забудь, как предал друга. Забудь, с чего всё началось. Забудь, о чём тебя предупредили. Солги, солги. Солги, что не помнишь. Солги, что не понимаешь. Солги, что помнишь другое. Солги, солги, забудь, забудь.

И сверху ляжет уже другое — бери любую историю, выбери любой образ. Забудь, забудь своё настоящее, выбери другое, выбери красивое, выбери яркое, выбери блестящее. Не малодушно, а рационально. Не испугался, а рассчитал. Не предал, а выбрал себя.

И вот есть ты, а вот есть твоя фантазия о тебе. И вот есть ты, а вот есть твоя социальная игра. И вот есть ты, а есть символическая ложь, где часть символов стёрта, а часть изменена. И придёт Восточный Князь, и назовёт это красиво: «Вы можете начать всё с нуля и изменить за один шаг». И за этим скроются следы прошлого, изменится настоящее и нафантазируется другое, блестящее и фальшивое будущее.

#символы

Чародеи Запада — лицедеи. Чародеи Севера — скупцы. Чародеи Юга — обманщики. Чародеи Востока — мошенники.

Это то, что сейчас.

Запад говорит, что тут есть ведьмы и стены, что тут есть башни и маски, что можно в полнолуние вылететь из окна и летать с горгульями и птицами, а можно сидеть и создавать алхимические символы, а можно отправиться в путешествие за книгами и золотом, а можно познакомиться с волшебством фэйри. Как сплетается твоя нить, в которую будут вмешиваться и вплетать своё.

Восток говорит, что он хранит много изнаночных тканей и нитей, что есть в нём и обрушенные руины, и тайные знания, и светочи и фонари, и в нём можно заблудиться, но можно и играть: здесь ты ухмыляющийся бродяжка, тут ты статная дама, какой костюм тебе сплетут, тот и будешь носить, зачем тебе чужие тайны, ты чужак, пройди пустыню, тогда поделимся. А пока подарим тебе одежду, сплетённую нами, и не скажем, как ткать ковры.

Юг говорит, что он не хочет ничего тебе рассказывать и дарить, что придется много учиться и бояться, что нет ничего лучше чем свет звёзд и луны, мерцающий, бледный, далекий, и их искусство ткать так далеко от тебя, чужак, так далеко, что блуждай, не блуждай — не поймёшь, как схватить свет и как им ткать. Прячет Юг, плетёт для других, учить не станет, вдруг узнаешь то, что знать не должен.

Север говорит, что держи горсть дешёвых монет, что вот тебе рынки и ярмарки, подбирай на них перья, подбирай на них побрякушки, бери дешёвые нити, мы вообще-то такими пользуемся, мы из них плетём, не жди многое от Севера, самим не хватает, тебе не дадим. И горят огни и костры, и вокруг всё сплетено из дерева, из металла, из ниток, а приглядеть не дают.

Птицы кричат, туман стелется, позёмка идёт, монетки звенят в кармане — и крутится-крутится чужое веретено. Не поделимся, чужак. Не проси.

Есть плетение из ниток, есть плетение из трав, пой, пой и выплетай-вылетай из нот, из карт, из рук, из слов, из вязи, и дойдёшь ты до ниток, а там вдруг карты перемешаются и откроются совсем другие двери.

#погодный_день

IV. Танцующая нить

А пространство родится вместе с ним.

И запоют вещи, и заговорят места, и обнаружится за спиной тень, и впереди обнаружится тень, и будут у этих теней лица, и будут у этих теней голоса. И когда начнётся пространство, начнутся символы. И символы будут везде, и духи будут везде, и начнёт шаман танцевать.

И когда начнёт шаман танцевать, пространство закружится, пространство обретёт контур, пространство наполнится ветром, пространство рассыплется землёй, пространство разгорится, пространство потечёт, и звери и птицы напомнят свои имена, и станет время разным — и будет течь змеем, и будет вставать и двигаться, и будет нитями, и будет сном.

И возьмёт шаман иглу и начнёт шить. И когда начнёт шаман шить — откроется средний мир. Смотри, шаман, какие нужны инструменты, какие нужны камни, какие нужны перья, какое нужно дерево. Смотри, шаман, как двигается тело, как говорит тело, как звучит тело. Смотри, шаман, слушай, шаман, дыши, шаман, танцуй, шаман.

И когда услышишь всё, пойдёшь наверх, потому что позовёт тебя лестница вверх, и будут ноги твои лёгкими, шаман.

И будет лёгкой твоя дорога.

#канон_шамана

Особенность любой сказки, даже самой странной, в том, что когда к ней находишь ключи, происходящее в тексте сразу становится логичным, и это, собственно, отличает наполненную живыми символами историю от постмодернистской хуйни. Живой символ не натягивается и не перекручивается в интерпретации куда попало — он всегда раскрывается многомерно, но сохраняет при этом плотную и конкретную суть.

Например, если смотреть на символы, видно, что «Царевна-лягушка» — абсолютно шаманская сказка.

История начинается с женщины, умеющей обращаться лягушкой, и она шаманка. У шаманов часто проявляются те или иные звериные ипостаси — и лягушка ничем не хуже других. 

Когда Ивана-царевича просят затребовать у жены каравай испечь, она творит волшебство — печёт хлеб, который описывается так: «...изукрасила каравай разными узорами мудреными: по бокам — города с дворцами, садами да башнями, сверху — птицы летучие, снизу — звери рыскучие…». Города и дворцы — это средний мир, тот, где ходят живые. Птицы — это верхний мир, звери — нижний.

Следующей задачей Василисы становится работа с нитями (нужно соткать ковёр) — и эта работа на самом деле тоже шаманская. Не только ведьмы работают с нитями и иглами — шаманы с этим работают тоже, но иначе. Сшить одно пространство с другим, протянуть нить из прошлого в настоящее в шаманском путешествии, вырезать сгнившую ткань, соединить расползающийся в психике разрыв — это тоже вид магии, и это то, с чем сталкиваешься в той или иной форме, даже если это не физическая нитка и физическая иголка. Василиса не просто соткала ковёр — по сути она вышивает целое пространство.

И приезжает она на пир, и сопровождает её гром и грохот, и начинает она камлать — и кости с вином становятся птицами и озёрами, и встаёт призрачный образ прямо посреди дворца, пока Василиса танцует.

А дальше Иван-царевич делает ошибку. Он запирает Василису в сказочном проклятии, сжигая лягушачью кожу, — и она снова преобразовывается уже в другую форму, становится белой лебедью. Так она застревает в мире мёртвых.

Дальше ему приходится проходить длинный путь — это в принципе классический катабасис, где Ивану как герою приходится живым спускаться в нижний мир. И он бы и не дошёл, вычисляя по навигатору, куда ему нужно, потому что такие места по обычным координатам не вычисляют,  — но благодаря встрече на дороге он получает волшебный предмет и идёт за клубком.

Переход здесь полузаметный, но если знать, о чём речь, довольно очевидный. В шаманских путешествиях ты встречаешь духов в звериных формах, здороваешься с ними, разговариваешь, спрашиваешь, куда нужно идти, — и так Иван встречает медведя, селезня, зайца, щуку, и каждый из них на самом деле что-то ему в итоге даёт. На самом деле путешествие Ивана могло бы закончиться, если б он съел кого-то из них, потому что в этом случае он железно бы застрял, — в таких местах нельзя ни есть, ни пить. Так он приходит к проводнику (Баба-Яга), а потом и к громадному дереву, что тоже довольно канонично.

Это всё — очень знакомые и известные символы. Вот переход и тот, кто его охраняет. Вот женщина в мире мёртвых, и чтоб её вернуть в мир живых, необходимо соблюдать правила и не заблудиться. Вот дерево, к которому выходят, — и происходит фантасмагория трансформаций из одного в другое. Вот мёртвый, который не отходит без ритуального действия — слома иглы. Это символы, без раскрытия которых сказка остаётся просто перебором событий. Это символы, которые узнаваемы, если на них смотреть. Метафорический знак здесь буквален и раскрывается достаточно прямо.

Символический язык и буквален, и метафоричен одновременно, и именно его треплют как хотят, создавая симулякры. Любой симулякр — символ, который лишили чёткого контура и дописали туда любой смысл, какой захотелось, и тогда начинается символическая ложь, на которой строится разрыв между словом и тем, что это слово означает. И пустой метафоры из такого никогда не получится, потому что живые символы всегда конкретны и поддаются описанию, они всегда дают возможность пройти вглубь них и видеть с каждым разом всё больше и больше граней смысла без рассеивания и натягивания. Поэтому сказки более конкретны, чем кажется.

А симулякр — это когда сделали логотип в виде красного круга и сказали, что красный — это как агрессивный, а агрессивный — это как маскулинный, а круглый — это как Земля, а Земля — это как весь мир, а значит, красный круг — единственно правильный символ патриархата. Но так это может работать разве что в современном дизайне. А вот шаману, проебавшему смысл символа и натянувшему его куда попало, как сову на глобус, могут и голову откусить.

Чтобы похоронить духа азиатской лисы, нужны костяная бусина, китайская флейта (для работы пришлось отдельно заказать дицзы), сухие лепестки (не всегда нужны), красная нить, чтоб завязать свиток, и отдельно на бумаге, собственно, — свёрнутое свитком прошение к чиновникам китайского ада.

Хороня азиатского духа, нужно быть пунктуальным: если прошение отправлено (написано, свёрнуто, завязано, запечатано воском, сожжено), нужно закопать бусину не позднее указанного времени, потому что чиновники есть чиновники, нельзя сдвигать время.

Лисья бусина хоронится в землю, не оставляется на воздухе, не сжигается — лиса воздушная, лису нельзя просто в этой бусине отпустить или выкинуть, лиса сбежит.

Прошение следует жечь в большой плошке, потому что чиновнику высокого статуса, а вот лисью бусину стоит держать в маленькой плошке до захоронения, потому что лиса — дух низкого статуса.

Перетаскивая лису, заточённую в бусину, с места на место, стоит знать, что даже если предмет, в котором заперт злой дух, маленький и лёгкий, тащить его будет тяжело в любом случае. Следует взять с собой воду, еду, следить, где хоронишь, следить за состоянием, поесть до и восполнить энергию хоть немного после.

Лиса неуловимая, поэтому если уж всё-таки решаешь охотиться на воздушную и юркую лису, нужно ловить её через звук бамбуковой флейты, заманивая на музыку.

Лисы хитрые, поэтому выслеживать лису стоит не один день, иначе ускользнёт.

#кости

Сидим, курим, пустая лавка у подъезда. Выходит одержимая бабка, долго орёт:

— Уйдите, — говорит. — Мы сюда не вместимся, — говорит, — наша лавочка, это мы тут сидим.

Кто «мы»? Смущает ли её хоть каплю то, что стоит она, одна-единственная бабка, и говорит «мы»? Очень вряд ли.

Орёт, продавливает встать и свалить — но если продавимся, потом счищай с себя бесовщину, которой эта бабка фонит за километр.

Передавить не получилось, и «они» улетучиваются, будто бы их и не было, в зимнюю даль — полусознательная поеденная старушка и бодрый бес, который даже в этом теле умеет вполне себе бодро сваливать, если ему надо.

#кости

Имболк закончился солью, спором, маятником и долгими разговорами. Впереди ещё полтора месяца до Остары, и зима, такая обманчивая, ещё ни черта не закончилась.

Наблюдайте за пространствами — в них иногда заводится гнилое и старое. Перебирайте вещи и нитки — возможно, нужны новые: кто знает, какой стороной суровости повернется зима. Иногда это не про метели. Иногда это суровость долгого времени и бесконечно тянущегося пространства.

#поворот_колеса

Есть разница между тем, чтобы любить магию как форму эзотерики, которая есть в этом мире, и тем, чтобы любить живую магию самого мира.

Одна из ключевых видов магии конкретно в этом мире — это, например, словесная магия. То есть любить магию мира в этом случае — это изменение своей речи, это отслеживание своей речи, это отслеживание звука, интонирования фраз, веса собственных слов, построения фраз, это наблюдение за тем, как ты общаешься текстом или вслух, это о том, чтобы учиться внятно, честно и чисто выражать свои мысли, эмоции, желания, намерения, ощущения. Здесь, в этом мире, это ещё и разнообразные игры с пространством и временем — и где-то это очень рисковые игры. Вот это любить магию мира. А мир тут есть, да, и он живой и волшебный.

А вот магия как некоторые инструментальные формы эзотерики — это сотканное ложью уничтожение дорог. Потому что вжух — волшебная таблетка, и всё само собой, никакой динамики, никакого наблюдения, никаких дополнительных факторов, никакой сверки данных, никакого хаоса.

Это ложные ритуалы вроде «посидеть на берегу, попялиться на рассвет, обрести единение со вселенной», которые по факту никуда не сдвигают. Это формы самовнушения, которые не проверяются, — как формулы через фантазию, в которой ты пытаешься проломить реальность, убедив себя с достаточной силой в чём-нибудь. Это либо полное отсутствие опасностей и сведение богов до архетипов, либо сплошной суеверный ужас при столкновении с чем угодно потусторонним. Но оно намного ближе к повседневной реальности, чем кажется. Есть враждебное, есть дружелюбное. Есть проклятия, есть возможность попросить помощи без обещания куска себя в качестве платы. Потому что не всё измеряется платой, как не всё измеряется деньгами в обычной бытовой жизни.

И да, некоторые инструментальные формы эзотерики — это тоже магия, это столкновение с магическим. Но в другой форме. Это одержимости, которые предлагают контракты и заманивают выбрать лёгкий путь, отдав что-нибудь, это фальшивое золото и фальшивая удача, это выбрать не выбирать и якобы не терять, а потом радоваться этому, как тот самый лох, которого обманули. Это «просто подпиши контракт с демоном и получи бесконечную энергию, ничего не будет, он просто архетипическое начало, у него нет своих интересов». Это высокомерное отношение эзотериков к богам, где последние либо должны давать благополучие, либо, если они тебе подкинули испытание, они тебя недостаточно любят. И в этом нет со стороны божества ни эмоций, ни своих интересов. И со стороны адептов нет ни нормального доверия, ни, наоборот, осторожности. Магический опыт не взвешивается, не рассматривается логически, не рассматривается объёмно. У мира в этом нет души, у любого существа, к которому обращаешься, в этом нет лица.

Сам мир здесь как раз-таки не про лживую «простоту». А вот выстроенная искусственно картинка — возможно.