Ретроспектива
2019 год. Апрель. Место действия — квартира в Чертаново. Легендарная хата на Янгеля.
Там всегда был трэп, музыка, любовь и чай. Там мы записывали с Сёстрами наши первые песни.
Туда до своего фэйма заходили попить дахун будущие звёзды, мощные и не очень музыканты — кипела жизнь.
В перерывах между продакшном сестринских «Волн» сижу на The Flow.
Новость: «M'Dee — "Алматинский джаз, vol. 2". Джаза нет, но есть много фанка и диско — и это отличный саундтрек для вечерних прогулок по городским улицам».
На пурпурной обложке тип у мерса в пиджаке и очках, улыбается кому-то за кадром.
Слушаю «Север». Думаю — бля, как же талантливо. Хочу с ним поработать.
Кат. Я месяц как устроился на «Музыку 36».
Ко мне в комнату заходит делегация вновь прибывших алматинцев. Им показывают студию.
Узнаю Эмди. Респектуем др др. Он мне за Сёстер, я ему за то, что такой красивый.
Кат. Осень 2019.
Альбом Феромон звучит не так, как задумывал автор, новый артист лейбла Mdee.
И уже свой следующий, Сан Жунипейро, Мади делает без меня.
А это, знаете ли, бьёт ниже пояса звукорежиссёрского эго, которое скулит:
«Миксы могли быть и побогаче, а песни хорошие — я бы лучше свёл».
Кат. Я свожу песню Закрытый клуб, уже после того, как без меня сделали мастер.
«Вот, смотри, Мадишка, как оно может звучать».
Мадишка, кажется, понял, что без меня теперь никуда...
После — в Москве — я пишу босса-нову на фит Мади с Трувером.
Мы вместе сводим Гороскоп.
Жизнь катится как в кино — насыщенная и полная амбиций и надежд.
Я впервые чувствую: с музыкой, которую я делаю, начинает по-настоящему получаться.
Кат. Февраль 2022. Мы пакуем чемоданы.
А дальше — без монтажных склеек.
Потому что два года (минус два дня), проведённые в Алмате,
ещё не успели затереться, в отличие от жизни до неё.
Удивительно гостеприимное место. Новые знакомства. Горы.
Прямоугольные улицы, как в родном Благовещенске.
Квартирка на Коккинаки, над названием которой хихикал любой таксист.
И такая густая и липкая, как дёготь, эмиграция.
«Музыки 36» больше нет.
Будущее перестало существовать в моей голове как феномен.
Но мой алматинский приятель Мади показывает мне договор о регистрации торгового имени «Закрытый клуб».
«Буду, — говорит, — писать Алматинский джаз 3. Ты в теме?»
Ещё бы, ёпта.
Студия на Жамакаева, которую Мади строил сам.
310-ые нойманы, как на Карамышевской.
Кафешка «Джеронимо» — сразу за дверью.
Мы делаем крутую музыку для Абдра, Руши и Аяу.
Я шучу про себя, что заслуживаю премию за вклад в казахскую музыку…
Мади почти ничего не пишет для себя —
все силы уходят на развитие Клуба.
Так проходят два года
в беседах о взрослении, связанных с ним страхах,
в глупых шутках про пенисы. Ну, примерно.
И, конечно, с вечным контрапунктом — Джазом.
Финальной частью трилогии.
Флексом наскилованного, повзрослевшего Эмди.
Красивым проектом. На словах.
Но песен нет. Или почти нет.
Мы переезжаем в Берлин.
Ну и, конечно, именно тогда — чуть погодя, летом —
Мади собирает все свои наработки и идеи,
и начинает бомбардировку демками.
Джаз начинает обретать форму.
А я — новый депрессивный эпизод, связанный с эмиграцией.
Мади вытаскивает меня в Ату, в самую золотую осень.
Находит студию — потому что здание на Жамакаева отжал банк или вроде того.
И мы две недели завтракаем в Ваниле,
гуляем по Терренкуру (мне, как приезжему, было лестно впервые показать алматинцу это место),
балуемся кифом, пишем музыку, играем в фифу.
Алмата — красивая до безумия.
Я уезжаю обратно в Берлин.
И мы, кажется, оба забиваем на демки. Почти до зимы.
Что-то происходит — но как-то вяло.
Пока мы оба в декабре не признаёмся друг другу,
что депрессия теперь у нас двоих.
И что надо бы как-то подобраться.
Альбом почти готов.
Нужно просто посидеть месяцок,
вписать скрипки
и собрать бэнгер.
Я на время убираю все свои вредные привычки,
медитирую
и доделываю проект.
Мастер я слушал месяц назад —
в автобусе из Лиссабона в Портиман.
Охуевший от красоты португальской столицы.
У меня мурашки.
Это хороший знак. Единственный знак,
что всё получилось.
И вот он — здесь.