если бы мне вдруг дали лист бумаги и карандаш, сказали бы что-то нарисовать, то я бы растерялся, мысли бы разлетелись, как испуганные птицы, голову бы заполнила немая, тупая пустота я бы смотрел на чистый лист, не думая ни о чём, будто бы ничего не знаю, будто не пишу по несколько заметок в день о том, что хочу нарисовать
у вас так бывает, что вам есть что сказать, и много, и по делу, и хорошо, но сказать вы ничего не можете? есть стол, есть пара стульев, пол, стены и потолок, а за пределами этого пространства ещё целый мир звуки, ветер, но сознание пустое я всё вижу, слышу, ощущаю, не ощущая при этом веса информации, мысль не существует так было до того, как я родился, и будет так после того, как умру сознание наделяет всё особенным смыслом, мелочам придаётся исключительная важность, образы вызывают чувства, сам для себя человек создаёт маску мира, видимую только ему
иногда эта маска слетает – так, если бы мне вдруг дали лист бумаги и карандаш, сказали бы что-то нарисовать, то я бы растерялся, мысли бы разлетелись, как испуганные птицы, голову бы заполнила немая, тупая пустота, я бы смотрел на чистый лист, не думая ни о чём

***
Вдыхаю канифоль,
паяю провода.
Звоню.
На линии
чуть слышно плещется
прохладная свинцовая вода.
Июль.
Полынь колышется.
Чертополох и гроздь земли.
Мне эхом померещится
последняя черта
печального очарования вещей,
забытый край – всё это не забрать
[карман проела моль].
И как же быть?
Приятель, выбирай:
боль [под её тюлем счастье]
или быть без воли;
ты – мишень
или сойди с пути.
Верно, я бы так далеко не зашёл,
если знал бы куда идти.