#историятеатра
#свидетельство
Пишет наш друг
Павел Федосов. Театр Ежи Гротовского во многом стал базой и школой для театра «Круг II».
«Зигмунд Молик
Зигмунд Молик — актер театральной лаборатории Ежи Гротовского, великого польского режиссера и искателя ХХ века. Для театральной лаборатории «Тот», в которой я работал в конце 90-х, начале 2000-х годов театр Гротовского был символом того, чем мы хотели заниматься на сцене, нашим вдохновением и импульсом к движению.
В мае 1999 года мы были приглашены для участия в пятидневном мастер-классе Молика и для показа наших спектаклей во Вроцлав, город, где в шестидесятые-семидесятые годы работал театр Гротовского.
Наши занятия с Моликом и наши показы проходили в том самом зале с кирпичной стеной, где исполнялись легендарные спектакли Гротовского: «Стойкий принц», «Апокалипсис кум фигурис», «Акрополь». У меня это вызывало священный трепет. Вот здесь, на этом деревянному полу мои герои проливали пот, делали дело, которое я тогда считал главным в жизни - занимались методичным выходом на радикальный предел собственной человечности на театральной сцене. Говорят, во время спектаклей актёры Грозовского светились, как-бы излучали что-то, я в это верил.
На момент нашего приезда пан Зигмунд - уже пожилой, невысокий и плотный человек. Перед занятиями он наливет себе чашку кофе со сливками, и не спеша, идёт в зал. Мастер-класс называется «Голос и тело», и посвящен он соединению движения и звука. Как говорит Молик, это нужно не для театра, а для самой жизни.
В первый же день он показывает, о чем идет речь. Он плавно шагает по залу и поет низким голосом какую-то польскую песню. Звук льется, продолжая движение. Пение не артистичное, негромкое, не звонкое, — скорее настоящее, органичное, пробирающее.
Несколько дней мы делаем упражнения, которые Молик называет “азбукой тела”, растягиваемся, кувыркаемся, посылаем импульсы в разных позициях и направлениях. Постепенно задания усложняются, движения соединяются с голосом, с работой внимания и воображения. Показывая одно из упражнений, пан Зигмунд прыгает на одной ноге и весело кричит: «It can be something crazy!» («Это может быть что-то сумасшедшее!»)
Постепенно мы начинаем петь. Например, встаем в круг и Молик говорит: Представьте, что наше общее пение — это река, с поверхности которой взлетает птица. Птица — это сольная импровизация одного из нас, она кружится в воздухе, а потом снова садится на воду и плывет по течению вместе со всеми.
В предпоследний день мы по очереди делаем упражнение, которое становится для меня прорывом и счастьем. Нужно медленно вырастать из низкой позиции на полу, как дерево из зерна, и при этом петь, раскрывая и высвобождая голос.
Я выхожу в центр общего круга, опускаюсь на колени, прижимаю к ним лоб, а потом начинаю петь, медленно вырастая. По мере моего вырастания, я чувствую, как голос дает мне опору и свободу, силу и покой. Это, и правда, уже не про театр, а про жизнь. Рядом стоит пан Зигмунд — учитель и свидетель этого процесса. Когда я заканчиваю, он без комментариев и замечаний говорит: «Ок, садись». Я счастлив.
Мне повезло, через несколько лет была еще одна встреча. Молик приехал в Москву и проводил мастер-класс в центре Мейерхольда. Там я был не только участником, но и переводчиком. Мне кажется, встречи с большими мастерами не только дают, но и обязывают. Нужно передать дальше то, что ты получил от них в подарок, что смог воспринять, чему смог научиться.»
Встретимся в театре!
@kroog2