save a prayer

Потерянная, молдавская тоска. Утраченная навсегда. Записанная на плёнку. Разбитая вместе с бокалами в каком-нибудь заброшенном Andy’s. Написанная на странно-румынском, забытой кириллицей, отстранённым сленгом. Пролитая краской на стены. Сожжённая вместе с твоей кожей на берегу искусственных прудов. Утерянная вместе с твоим феном, дождями промокших сигарет, забытым в подворотне букетом, оставленным самокатом, невыстрелившим пистолетом. Растащенная по кускам, очарованная морем, недоставленная, разочарованно-заколдованная. Помогавшая мне бежать через границу, полюбить эти поля, оставить, не помнить. Сделавшая для меня то, чего ты никогда не могла и не хотела сделать. Прочитавшая для меня все книги, журналы, газеты, приговоры. Отключившая меня от интернета. Задевшая во мне то, что ты никогда не могла и не хотела трогать. Отвергнутая, отвернувшаяся, утопленная в этой весне. И я спешу! Нет — не любить, оставить. Отдать тебе эти поля и то, что ты всегда хотела забрать у меня. Я прощаю! И тебя, и эту ночь без тебя. И я оставляю, я отправляю тебя в эту потерянную, молдавскую тоску. Утраченную навсегда. Записанную на плёнку. Украшенную, но не закрывшую — укравшую нашу с тобой невесомость, бессистемность, невозможность. Нашу с тобой несовместимость. Нашу с тобой «я не могу без тебя» и «я ничего не хочу». И я хочу, и я полагаюсь теперь только на самого себя, если не могу жить без тебя, жить для тебя. Я. Ты. Молдавская, потерянная тоска.

text: @marudororu эксклюзивно для @maisonseasons

kupata

Моя неидеальная ночь. И ты. И самое глубокое «холодно» из всех, встреченных мною этой весной. И я хочу, чтобы ты знала, как я невероятно скучаю в этом городе без тебя. Днём они ещё как-то держатся, живут, действуют, стараются, берут кредиты и отдают долги, пьют свой кофе и тонут в каштанах. А когда приходит ночь, они исчезают с улиц, город полностью — наш, но я иду по нашему с тобой городу совсем один. И все витрины, и билборды, и лайтбоксы, и дисплеи, с которых на меня смотрело твоё лицо, — внезапно погасли. No signal. Они рекламируют пустоту. Книжные магазины навсегда закрылись. На каждом доме — надпись «vânzare». И собачий лай из темноты. И туман. И в переулках — тоска. А была ли хоть раз, скажи, такая весна, в которой бы я не мог — так же, как все они, — держаться, жить и действовать, стараться, посещать банки и оплачивать счета, пить свой кофе в переулках тоски, видеть твоё лицо во всех витринах, на всех билбордах, во всех самых необычных мирах, останавливаться ради зелёных глаз, тонуть в океанах каштановых волос? Да её не было у нас с тобой никогда. И ты скажи — когда, и зачем, и над чем ты работаешь сейчас? Какие тебя от меня отвлекают проекты? Какой у тебя и у них P&L? Быть может, они в миллионы раз эффективнее меня, если ты можешь променять на них нашу с тобой весну, нашу с тобой тоску. Да и была ли ты в нашем с тобой городе хоть раз? Ты же здесь никогда не была. Мой Кишинёв — не для тебя и не про тебя. И потому витрины, билборды, лайтбоксы, дисплеи — они просто не знают твоего лица. И не хотят транслировать ту, которой как бы и нет. Если ты — только в моей голове, кто согласится рекламировать тебя? Даже за деньги они сказали мне: «Нет». Даже за деньги спасение от этой тоски не купить. Не утопить. Не заглушить — ни другими людьми, ни иными мирами. А в наших с тобой мирах — сломаны витрины, билборды, лайтбоксы, экраны. И надпись: «No signal» посреди пустоты.

text: @marudororu эксклюзивно для @maisonseasons

Жизнь — за пределами этой любви. Твой город меня никогда не простит. Я думал, что уже никогда не увижу тебя, а значит — в городе нет смысла. Город можно разрушить, Ивчик. И я готов был на всё, только бы ты никогда не была свободной. Потому что свобода опьяняет, Ира. Впервые называю твоё имя. Обладание свободой — кошмарно. Быть свободной для тебя — кошмарно, Ира. И я прошу тебя: никогда не уходи. Будь вместе со мной — несвободной. Будь той, ради которой я забуду о свободе. Отмени эту вечную весну. Сломай сопротивление земного тяготения. Взорви тысячи звёзд над площадью Сан-Марко. Прокляни свободу ради меня, Ивчик. Потому что свободы, как и нас с тобой, не существует. Мы — всего лишь миражи, отражения бесконечной весны. В самой глубине нашей души поселилось отчаяние. И я не знаю, как мне смотреть тебе в глаза, если я ненавижу, Ивчик. Люблю тебя — и ненавижу твою свободу. Знаю, что смешанное чувство — это страшно. Нет ничего более ужасного, чем смешанное чувство, когда «за» и «против» побеждают друг друга, и у каждого из нас — своя правда. Меня оболгали. Нас с тобой оболгали. Нас сделали преступниками, Ивчик. А вас сделали сумасшедшими — и смеялись над вашей бедой. Они смеялись над вами, Ивчик. И я стоял посреди этой раскалённой пустыни, не зная, куда мне пойти, чтобы быть рядом с тобой и не видеть разбитые стёкла, перевёрнутые машины и горящие города. И не знаю, в какой пустыне нам спрятаться, Ивчик. Где найти место на этой земле? И существует ли жизнь — за пределами этой любви?

text: @marudororu эксклюзивно для @maisonseasons

Конец Апреля. И ты мне говоришь. И я встречаю тебя. Не человека — напоминание. Я надеваю черную майку. Беспопыточно скрыться — я хочу, чтобы ты помнил. Ты увидишь меня — даже если я спрячусь. Хочу, чтобы ты помнил — свет рождается в глубине. Явно не в тебе — мой скучный. Свет — это я. Смотри на меня. Я иду впереди, обгоняю — хочу, чтобы ты думал — что мне все-равно. Конец Апреля. И ты мне говоришь. И я встречаю тебя. На Балканах есть легенда. Апрель дарит Марту три дня. Шесть. Неделю. Потом. Южная Европа — говорит Апрелю быть всепрощающим и раздающим. Я даю тебе два дня — в конце Апреля. Я закончу этот месяц раньше. Потому что я — не из легенд. Может — это ты заслуга романтики и поэтики — я вижу на твоих плечах коды всех умов — на моих — только родинки. Говоришь. Иди на мой голос. Срываюсь в постель — где пропасть — я сама. По ступенькам-твоим рукам — вверх. К тебе. К моему самому примитивному зениту. Как мне с тобой — скучно. Как я тебя — пытаюсь понять. Твой голос везде. Мне бы компас, карту, мох — ориентиров нет — я путаю тебя с птичьим копированием звуков. Птицы редко поют правдиво — правды у тебя — тоже нет. Конец Апреля. И у тебя — два дня. У меня — три шага. А в Велигаме — Луна без фазы. Река без курса. Рек здесь нет. В Велигаме чего только нет — в Велигаме есть ты. Безыстинный, мой скучный. И я встречаю тебя. Пойдем на пляж в дождь? Дели меня с песчинками и каплями. Давай выйдем из отеля в опасность — защищай меня. И я — говорю тебе. И ты — не встречаешь меня. Мистерия острова нас стращает — я говорю с тобой дыханием на морозе — ты перешептываешь, раздеваясь солнцем. Вокруг жарко. И песчинки ютятся к моим коленкам, и капли несутся к моему паху. И я иду на твой голос. Не поздравляю тебя с днем, когда ты должен был родиться — love. Тебя ведь не рожали. Тебя вычерпнула тьма — устав быть непонятой. Тьма сказала тебе что-то — в конце Апреля, ты мне говоришь, когда я встречаю тебя — я обращаюсь в твою веру. Крещу тебя своей. Загораем под дождем. Остужаем мою черную майку. Немного — твои пальцы. Майка от Helmut Lang, от Helmut-к-черту, от Helmut-трахать. Не остужаемся. Никто не смотрит — пляж пустынен, создан для секса, для моей ручной тьмы. Тебя. Ничего хорошего. Мой свет — тоже ручнится к тебе. Конец Апреля. И ты мне говоришь. И я встречаю тебя. Я забываю наш ебаный Март и все — что было до. Март говорит — Апрель — одолживает. И мне жалко Апрель. А потом — придет Май. Исправит. Мой скучный. Love. У словаков есть легенда — Апрель с Маем помогают падчерице. Ландыши, ягоды, дары, глупая чепуха — месяца шепчутся. Апрель и Май — помогают. У тебя остается день. Помноженный на два. Смотрю в твои глаза. Никаких недель. Я закончу Апрель. И я встречаю тебя. Пропоешь мне правду, птенчик? Или опять — соврешь копировальной трелью? Как сладко, love. Конец Апреля. И ты мне говоришь. И я встречаю тебя. Я бы хотела скучать. Но мне, love — идя на твой голос. Интересно. Я жду наш — Май.

end of the april: @monday эксклюзивно для @maisonseasons

moya

Я тебя люблю. Верёвочных лестниц, безумные корабли воспоминаний. Укутанных солнцем, холодных, бустиевых, откровенно фломастеровых картин. Такая ночь! Одинокая, в «минус семь», оставленная на озере Кильписъярви. Похищающая женскую любовь. Для которой «как ты могла родиться такой» уже не прокатит! И, не веря своим глазам, — всё дальше и дальше, к северо-востоку, куполообразный бетонный искусственный остров ядовито-жёлтого цвета. До которого идти и идти. Мой нелепый набор разоблачённых метафор: «хищник, у которого вырвали когти», «монстр, полюбивший свою жертву», «был разбойником, язычником, эгоистом» — все они так давно и так навсегда устарели. Остались в моей холодной Скандинавии только ты и я. И недосказанность между нами. Но и она — только начало пути в никуда. Ты молчишь, и ветер во фьордах каждый звук срывает на крик. Ты улыбаешься, и я предчувствую бурю. Ты уходишь, и сгорают целые поля колосьев пшеницы. Тот, кто наградил меня любовью к тебе, выбирал между вирусом и этой пыткой. И он осознанно сделал свой выбор. Приказав мне: «Быть!» Быть не просто зависимым — созависимым. Быть заколотым острым умом. Быть убитым твоим смехом, уничтоженным, обезоруженным. Быть отвергнутым, потому что даже отвергая — ты не сжигаешь мосты. Быть рождённым от тысяч других женщин. Быть обнаруженным самим собой на самом странном краю земли. Быть любимым тобой… здесь заканчиваются слова. Я тебя люблю.

text: @marudororu эксклюзивно для @maisonseasons

Страстная пятница

Я знаю, ты думаешь обо мне в эти минуты. Сейчас, когда они идут за тобой. Сейчас, когда отступать некуда. Ты один. Даже когда вокруг тебя много людей, ты один, Иисус. Десятки тысяч людей, запомнивщих тебя униженным. Если бы они могли, они бы издевались над тобой больше, чтобы ты захлебнулся в собственной крови. Как тебе не страшно? Тебе, создателю жизни, знающему такие тайны вселенной, перед которыми каждый из нас меркнет. Тебе, видящему глубины ада и понимающему каждое мгновение за пределами смерти. Как ты можешь выдержать все это? Как ты можешь не утратить веру? Как ты можешь продолжать любить? Каждого из нас. Вот его, просящего своих друзей: «Ребята, держите эту сучку крепче, чтобы не вздумала дёргаться, когда я буду делать с ней это». Или его, думающего только о том, как вонзить нож в тело жертвы как можно больнее, чтобы собирать по крупицам её предсмертные крики и наслаждаться её агонией. Или вот эту женщину, предлагающую отсос любому, всего за 20 баксов. Как ты можешь не сойти с ума, видя, ЧТО творим мы друг с другом? Ты пришел в этот мир ради меня. Спасибо тебе. Я счастлив, что ты есть у меня. Я счастлив, что есть кто-то, кто не оставит меня один на один с холодной бездной. Что есть кто-то, кто пожалеет меня, когда мне будет очень плохо. До того плохо, что я захочу погибнуть. Но кто пожалеет ТЕБЯ, Великий, Бессмертный Бог? Тебя, униженного перед толпой озверевших подонков? Тебя, поруганного, осмеянного, избитого, обесчещенного, ограбленного и оплёванного. Кто замолвит за тебя хоть слово? Кто скажет: «Возьмите меня, мрази! Издевайтесь надо мной, избивайте меня, плюйте мне в лицо, насилуйте меня, только ЕГО не троньте, сволочи». Мне очень жаль тебя, Иисус. Мне так грустно, что ты умер за меня, а ведь я не стою твоей смерти. Тот, перед кем не смеют предстать даже Ангелы, я отрекаюсь от твоей смерти, Иисус. Я хочу отдать тебе твою жизнь. Мне не нужна твоя жертва, твое искупление моих грехов ТАКОЙ ценой! Я предпочитаю умереть в одиночестве, только бы ты не страдал, невинный Агнец, брошенный на съедение волкам ради меня. Пожалуйста, не умирай, Иисус. Пусть зерно, упавшее в землю НЕ умрет, но даст начало новой жизни! Соверши чудо и в этот раз!

text: @marudororu эксклюзивно для @maisonseasons

dudadu

Ты полюбила Кришну. Но не нежно. Без прикосновений. Так, словно никакого бога нет. Неподвижно. Небрежно. Ты переклеила все символы, спутала карты, вырезав из книги, последовательно наслаивая смыслы, окунув запястья в чернила — бесправного ягнёнка, самая страшная сила. Волосы, в которых остался лепесток от его венка. Ненужность памяти. Неверность крокодила. Перекушенные от зависти губы. Принты на футболках — вишнуизм. Следы на бёдрах — магия его прикосновений: пальцы, зубы. Флейты. Иссечённые манускрипты забытой прозы. У Радхи трясутся руки. Сжавшиеся после его ухода колени. Запахи. Стрекозы. Очаровав — самых отчаянных, неприкасаемых, неназначаемых, незапоминаемых. Нигде и никем. И от кого? О, Боже, для кого? Это не молитва. Это — воспоминание о том, что ты однажды пахла как он. Что ты не сделала ничего. И ты любила не его — а это дыхание-воспоминание. Ты не молилась, касаясь себя. Ты шептала его имя. И он смотрел, как ты дрожишь. И ждал. Так прячут сари гопи. Но не сами. Как непохоже. Как предсказуемо. Как свами. Его неузнанность. И страсть. Игра. Запах. Грязь. Животная близость. И жажда — быть священным листом тулси, неназванным богом твоего тела. Не узнав — обнажив. Чувственно-ранимую душу. Готовую на всё. Обнажиться дальше. Больше. Глубже. Сделать всё. Отдать всё. Как ты и сделала. Но ради него. Беспечно. Безгрешно. Не нежно. На твоём принте — Вишну. Ты полюбила Кришну.

text: @marudororu эксклюзивно для @maisonseasons

I have instincts. Ты. И я смотрю тебе в глаза. И я вытягиваю себя — из себя. Из тебя — я давно вытянута. Еду с тобой. Лечу рядом. I have instincts. Ничего для тебя не значить. В этом городе дождь — он красит в темный цвет материи — инстинктует наши ноги — найти укрытие. I have instincts. Цепляюсь к твоей руке — дождь все еще капает. Попадает в межпальцевую расщелину серебристой кожи балеток. Мочит. Портит. Делает их частью воды. Низводит до одного только — casual. Снижает градус нашей встречи. Нарядности мыслей — хватает. В этом городе — я стучу подушечкой указательного пальца по билету с его названием. Я стучу подушечкой указательного пальца по умлауту буквы — говорю тебе. München. Твои глаза. Я смотрю тебе в глаза. I have instincts. Везде искать тебя. Чтобы обойти стороной. Поиграть в догонялки. И ты ловишь меня в городах без точек-твоих-глаз. В городах — где я на пять часов. В междумирье — где все мечтают сбежать с места, приблизиться к забытию заложенных ушей. Ловишь меня — будто бы у тебя тоже — есть инстинкты. Но у тебя их нет. Мокнешь под дождем, мерзнешь в пиджаке, лезешь ко мне. Как тупо, love — инстинкты есть у животных — они обналичивают их разум. Ты — не зверь. Пришелец. Инородный. I have instincts. Ненавидеть тебя — в твои глаза. Плакать о тебе — читая нашу переписочную древность эпохального года. Неразумный выросший ребенок — реши уравнение нашего возраста. Кто из нас? Я — гуглю твои слова. Ты — мои чувства. Никогда — на самом деле. I have instincts. Не говорить о любви. Тебе будет неловко — а мне стыдно. I have instincts — а в Мюнхене какая-то небесная ртуть. Город Мюнхен — наш город. Он царапается. Ломится температурой. И ничего хорошего — в нашем городе — нет. Город Мюнхен стеклится. Обтекается по моим соскам. Греется твоими ладошками. И ему мало. I have instincts. Обрекать тебя деталями. И бутик Prada напротив отражает нас двоих — и консультанта в рейловых джунглях. И ты говоришь «ла-ку-нар-ный». И я не понимаю message слова. И ты тащишь на меня свой пиджак — ты рушишь свой приемлемый костюм. Ради меня и поэтому — I have instincts. Выученные рядом с тобой. Воспитанные — и меня от тебя уже тошнит, love. Хочу с тобой трахаться, love. В твоем пиджаке подо мной — твое бессловесное внимание словами словаря — не лечит тревогу. Оно её костюмирует. В пиджак. Укрепляет. I have instincts. И в Мюнхене мне не испытать их в побеге — у Мюнхена — умлауты-твои глаза. I have instincts. Не говорить о любви, потому что стыдно — и если стыд — это форма домогательной весны. Диковатой, нерасцветшей моими двадцатью — I have instincts. А вот у тебя, love. У тебя — меня в инстинктах — нет. Если о любви — я все-таки заговорю.

münchner chronicles: @monday эксклюзивно для @maisonseasons

we are one

На твоём пути — всегда какие-то препоны. Оставленные надежды. Разбитые телефоны. Ты не умеешь рисовать, хотя много лет училась, заискивала перед всеми этими козлами — со всеми их сигаретами, перепадами настроений, пленэрами, мастерскими. Всеми этими каталогами — Босхами, Кандинскими, Дали… Верила в дружбу с ними, пыталась убедить себя и меня, что в рисунках есть какой-то смысл. Что у тебя есть повод создавать шедевры. Я изучал искусство вместе с тобой. Освоил все эти сложные фуги Баха и этюды Листа. Мои пальцы стали железными — и научились вызывать из-под эмали звуки, которые все любили и обожали. А я не любил. И я иногда думаю, что музыка была нужна мне больше, чем тебе. Потому что ты занималась чем угодно — моделингом, бизнесом, буддизмом, — но не пела. Была певицей — и не пела. И для тебя писали музыку. Продюсировали тебя. Обожали. Думали о том, как мы поступим, когда зима отпустит наш с тобой северный город из ледяного плена. Ты даже не пробовала. И я не вижу, не чувствую — и, пожалуй, никогда не узнаю — все твои фактуры и октавы. И, на самом деле, всё просто: ты не умеешь петь. Все эти желания и попытки — всё было сном. Как и наша с тобой зима, которой надоело называть себя «весной». Всё было фейком и моей пустой надеждой. Разочаровался ли я в тебе? Нет. Стал ли я любить тебя больше? Да. Даже несмотря на то, что ты — имитаторша и лентяйка? Да.

text: @marudororu эксклюзивно для @maisonseasons

В Париже пробки. Но они меня — не остановят, love. В Париже — я и ты. И я — чувствую вранье за километры — за год. За тобой. Всег-да. Самым блядским способом — вранье за-за — за мои длинные ноги, за мои узкие бедра, за мои. За мои волосы. Вьются без укладки. Мы попали под дождь. За-за и из-за. Из-за одной. Оригинальной, конечно, но в дожде — невиновной. Оригинал отличается от меня — а я от нее. Дождь, наверное — из-за меня. В Париже — я чувствую вранье за километры. В Париже, love — как тебе не стыдно. За-лизываешь прядки. За-шепчиваешь мое имя. За — и до узнатия Оригинала — в Париже я боялась пробок. Почему я. Милый, нежный? Сантиметр плюсом к росту, миллиметры к длине позвоночника, к неустойчивости ног — отпечаток моих губ под твоим глазом. До зрачка — пол губы. Отпечаток ее губ — низился на показанных снимках. Чуточку. Ниже. Руки, пальцы — в темноте низа — такси под мостом. Оригинал отличается от меня. И я — на три месяца старше. Выбирал по божественным однеркам? По месяцу — на три потенции души — мы обе — твои окрещенные, орожденные нравом. Но, love. Оригинал — послал тебя. А я — почему-то нет. Мои волосы ревут плакуче, ивово — ты высасываешь из них дождь. Иллиадская вода в твоем рту. Прячущая Диониса от Ликурга, прячущая Диониса в бедре — я пущу тебя в свои. Мой — взрослеющий меня. Волнами к плечам, love. Поглаживаниями к твоим прямым пальцам — хочешь исправить мои волосы? В Париже пробки. Перееби мои отличия. Времени много. А Оригинал кружится на пяточках. Разрешает целовать пальчики. Я танцую никогда ни перед — я хотела бы для. Но ты. Я хожу на руках, вниз головой, задеваю люстры носочками. И ты целуешь мои пяточки. Я чувствую. Оригинал — вранья не чувствует. Ей не врут. А я все прилетаю в города, у которых нет названий. Ты — никогда их спрашиваешь. Я не говорю — ты не запомнишь. И я расстроюсь. В каких-то городах, сама не зная где, из-за тебя. Одинаковых — если закрыть уши. В каких-то городах — я люблю не говорить с тобой. Чтобы не знать того — что ты обо мне совсем ничего не знаешь. У нашего Парижа — тоже нет имени. Ты путаешь слова и цвета — они у меня каждый день разные. Какие вспомнишь. Я чувствую — вранье. В Париже и нет. Забытие, беспамятство. И больше — я не знаю слов о непамяти. Потому что меня не помнишь — только ты. В Париже пробки. Если я поверну голову и спрошу тебя — ты вспомнишь мое имя? Ты вспомнишь — где мы? Ты достал меня обманывать, love. Но ты меня — везде достанешь. Не зная городов и цвета глаз. И я хожу на руках. И гнусь мостом после секса — мы пересмотрели страшилок. А я — все не могу тебя отпугнуть. Но — мой жуткий запрет, мой никогда не уменьшительно-ласкательный, ополченный на это имя из моего рта. Мой нежный. Послушай. Оригинал — тебя не хочет. Но Дубликат — тебя.

Тоже.

paris chronicles: @monday эксклюзивно для @maisonseasons

dancing

Ири. Последняя фотография перед рассветом. В чёрно-белом объективе — новые грани прикосновений, тканей, волн, соцветий, звучание материальности, мой странный первозвук, прикосновение ментальности, не имя, а вибрация, Ири. Ирисовых, сиреневых безумий — бесконечные поля, Ири. Фиолетовое одиночество. Холодно-атомно-иридиева печаль. Кислотно-обжигающая губы при поцелуе, Ири. Иришевая вишня. Странно-японская. Хрупкая, вардепешево-печальная. Ириевая. Атрибутово-внутривенно-фимиамовая. Религиозно-необходимая. Еретически-ниспровергнуто-непереводимая. Ири. Ирановая. Абстрактно-пронзительная, персидская бездна. Отчаянно-навигационно-незаглушённая. Восточно-катаканно-невоспитанная. Истомно-инсомно-амбивалентная. Ири. Химически-алхимически-непознанная. Ириновая. В таблицу элементов не вписанная — трансураново-неописанная. Иридовая. Осознанно-древнегречески-открытая. Богиня радуги. Нечаянная. Дурмановая. Фосфатовая. Геростратовая. Иренская ночь. За каждым углом — ты. В устье каждой реки. В каждом движении. В каждой песне. В каждом апокрифе. В моих небоскрёбах. В истории и теории заговора. Ты! Всё ты. Ирида. Ириснег. Ириосень. Ирицида. Ири-ритм и Ириал. Место, куда попадают поэты после смерти. Иринома. Ириотропия. Медленное исчезновение смысла без тебя. Когда тебя нет. Мой архетип. Иллюминат. Ириобскура. Затмение чувств. Ирисцент. Ириинцест. Ирифобия — боязнь приблизиться и невозможность быть очень далеко. Иринейтрон. Иритрясение. Ирисонанс. Ириабсурд. Целая вселенная забвения и смысла.

text: @marudororu эксклюзивно для @maisonseasons

Пять визуальных артефактов из мира Iri

Иногда — ты мне снишься. Иногда — это часто. Я верю, что если так — значит ты тоже — думаешь. Обо мне и, конечно — это тупость. Я сама о себе — не думаю. И ты не будешь. Иногда — ты мне снишься. Обобщаешь. Поглощаешь. Снишься. Снишься встречами, которых не было, прогулками, которых не было, твоими глазами в меня, которых не было — тобой — которого не было. У нас ничего не было. Но ты снишься мне — через ночь. И каждое через утро. Я ищу тебя. Ты находишь меня в лондонском пабе в моем sad-saint P. Поношенном. Полно-зальном. Передо мной — пирог с почками. Ты заказываешь чай. Мы целуемся — чтобы я не открывала рот. Из него польется кровь съеденных — а я не хочу быть хищницей. Хищник — ты. У тебя во мне — такая роль. Покажешь ее — не здесь. Покусаешься ею — для меня. Похищничаешь — потом. Я не буду торопить. И я тороплю — ты не отвечаешь. И я прошусь к тебе. Второй раз — через год. Я не выдерживаю — первая. И забывшийся паб. И несуществующие пробки — не оттягивают. И водитель думает — что я сошла с ума. Что ты меня уломал, купил, дал денег, пообещал зализать звуки в моих ушах. Отшлепать мочки. И водитель думает. Кто будет обманут ночью? Я. И ты — думаешь тем же местоимением. Мы оба осалены перед водителем. Опозорены — мы не слушаем его мыслей. Ведь иногда — ты мне снишься. А дальше — внимательно — мой пришпоренный хищник. Дальше — наша scène à faire. Жанр — ты мне снишься. У нас ничего не было. И я не в себе, и ты находишь меня в пабе, в городе, в мираже англиканской столицы. Наш тактичный безвиз. Изваянный на таубертовской колыбельной — сплошной металл и стон — в нем мне снились мои волосы. Я трогала их — а ты просил растрепать их больше. В стеклянных дверцах комода паба — я видела свое отражение. Волосы вились, объемились волнами, каялись выныривать из-за твоего пиджака. Ты говорил, что у тебя встреча с девушкой — и звал с собой. Смеялся — потому что я морщила нос. Рисовал мордочки бокалам в ресторане. Перманентный маркер — ты портил стекляшки. Рассказывал мне нежно, голосом, носом по щеке — «в тот раз ты так напилась, что поцеловала меня, и на нас смотрели все, а я смотрел только на тебя, представь?». И в этот момент — я просыпаюсь. Захватывая твоих девушек. Захватывая твое признание. И все, что я захватила — было правдой. И все, что я захватило — было — сном. И у нас — так ничего и не было. Поэтому — каждый понедельник. Ты находишь меня в лондонском пабе в моем sad-saint P. Поношенном. Полно-зальном. Передо мной — пирог с почками. И безумие пальчиковых асан к твоему лицу, love. И твой чай — моя новая сожранная кровь. И мы делаем то — чего у нас никогда не было. Ведь у нас этого — мы верим. Никогда, каждый день, ни разу и всегда. У нас — ничего так и не было. И водители — повторяются.

text: @monday эксклюзивно для @maisonseasons

Bring Me The Horizon • Deathbeds

Gnostic Romance.
Злоупотреби мной.
Веди меня на поводке, корми меня обманом, вплетай в мои волосы заученные небылицы, неудачно перепрятанные, написанные только другими буквами. Мне нет дела до них. Но я хорошо знаю тебя. В тумане, во тьме, в сонной, полупьяной голове — один инстинкт — заглушить и подавить конкурента. И ты говоришь, что только насилие способно победить жалкую человеческую жажду свободы. So, сжатое горло, нехватка воздуха, и я больше не вижу ни целей, ни мечтаний, я не в силах говорить — голос эхом срывается в бездну. И я не замечаю больше друзей, проходящих мимо. Есть только Тьма. Вокруг — никого. А та, что ежедневно смотрит на меня из кривого зеркала иллюзий, — чужая. Она прячется, бродит по лабиринтам улиц, ходит по кругу, патологически ища банально-знакомое: комфорт, деньги, запятые, снова запятые, больше запятых и несуществующих крючков, новых эпитетов, абзацев и страниц со словами «а вдруг», и как можно больше крошечных причин-кирпичей, чтобы удержать от разрушения башню иллюзий.
Кто мой бог? Какой он? Зачем? Для кого? Я расскажу вам о нём.
Мой бог повесил на стену своё фото в рамке моих страхов.
Мой бог по ночам сдирал с себя ворох проблем и обвешивал им меня.
Мой бог — отшельник, он утонул, дотянувшись до самого дна в болоте ничтожности, в раю неумелой гордыни.
Я обречена слышать своего бога (он отказывается уходить из моей головы), и потому остаюсь непонятой.
Мой бог смеётся надо мной и овладевает моим бессильным телом.
Мой бог — дальтоник, он не видит ни моей красоты, ни сложности, ни хрупкости, ни простоты.
Мой бог не скажет обо мне ничего.
Мой бог не знает меня.
Мой бог не ищет смысла, он разбивает его вдребезги, на миллионы осколков.
Мой бог водил меня по мирам изолированных иллюзий, километровых миражей, выдуманной власти.
И я должна, и снова должна моему богу — за порывы, мечты, желания.
— «Как мне теперь отдать тебе всё, мой деспотичный, обезумевший бог? Разве не твой рай горит за твоей спиной, мой обнаглевший бог? Или это твой ад, и ты бежишь от него, оглядываясь, как испуганный зверь? И, подобно Понтию Пилату, охваченный огнём гнозиса, ты сгоришь».

original: ɱ
литературная адаптация: @marudororu эксклюзивно для @maisonseasons

Смотрю на тебя снизу вверх. Над песочными замками и дуростью в воде. Подойдешь ближе — и растопчешь мои замки. Я ведь совсем — не умею ничего строить. Подует ветер — я и нас сломаю. Fuck. Я совсем не хочу об этом думать. Красуюсь перед тобой в платьях. Вяжу майки на бедра. Протягиваю ноги, разрешаю надевать туфли. Мы бы танцевали на рейвах в кедах — но мы обособлены городом и отелем — и мы трахаемся в отеле. И я говорю — что не устала. И мы — продолжаем. Я смотрю на тебя снизу вверх. Песочные замки. Сложности морской акробатики. Обсуждаем высшие материи полотеничных вышивок. Вместе в спа. Dirty talks после пробежки. Мараю нашу кровать. Вместе в душ. Смотрю. А ведь ты — не спишь ночью. Целую тебя в лоб, пою молоком. Говорю тебе — Орфей — про ночь. Тьма — это «ὄρφνη». Говорю. Ты споришь о Морфее. Упрямишься мне. Смотрю на тебя снизу вверх. Буквы мычат, буквы стонут именами — обе и оба к тебе — глухи. Спорь со мной. Странные боги, подсматривающие из гардеробного угла — лениво бьются пощечинами. Странные боги — совсем тебя не жалеют. А я — еще могу. Ты засыпаешь. Круговорот песка, воды и йоги. Все, о чем я не хочу думать — выжимается мышцами и шальным солнцем. Хочу тебя целовать. Почему ты не спишь ночью? Скука экзотичного Лувра — тебя не усыпляет. На вторую неделю, по законам кого-то, чье имя ты повторял несколько раз, открывая вторую средý для двух разумных существ — мы — видим друг друга. Обнаруживаем. Смотрю на тебя снизу вверх. Боишься чего-то — и мои песочные замки тебя не успокаивают. Я — строю фигурки и эстакады. Я — защищу тебя. Разреши. Не разрушь. Меняю купальники. На мне жестокий Diesel. Не надеваю нежность морских гребешков от Zimmermann. Мои замки — не есть стойкие. Хотя бы купальники — будут. Ты чертишь на моей спине принтовые иероглифы попсового переиначивая одной культуры. И мы рушим. Нарушаем. Купальниками — в постель. Вечером — мой пятнадцатый замок смывают волны. И когда моих воинов — больше нет. И когда все мои воины — побеждены. Остаюсь я. Без доспехов. Без меча. В купальнике. И ты смотришь на меня во сне. Душý тебя — даже не дотягиваясь. Даже не притрагиваясь. Чего ты корчишься? Поворачиваешь на меня голову. «Мне снился страшный сон». И я смотрю на тебя снизу вверх. Моя рукотворная стройка — не существует секундами до минут. Мне нечем защититься. Я тоже — боюсь твоих снов. Они измучили тебя. И на этой отринутой природой пустыне — нет до тебя дела богам, отличающихся одной буквой. Меня слепят манерные лампы — вокруг нас — производная Орфеем — «тьма». Ты говоришь. «Мне снилась ты».

text: @monday эксклюзивно для @maisonseasons

All I Want

Ири. Когда-то я говорил: «Тоска», — и не видел, как это, когда на самом деле тоска. Когда вокруг — столько идеальных тел, но я — в пустом отеле, в самом дорогом и красивом городе мира — с места не двинусь. Когда-то я думал: «Не ты». А вот — «она». Или нет, вот точно — «она». А потом была «она и она», «она, и снова она», и где-то там, за сто сорок восьмым перекрёстком миров — все они безнадёжно исчезли. Ири. Когда-то наша весна была другой. И не хотела быть странной, бессмысленной, ранимой, оставленной, засыпанной снегом. Она выбирала: «Когда и зачем», — она задавала вопросы: «Кому и для кого?» — она не любила ни ждать, ни просить, она не умела ценить и так не хотела любить. Когда-то — дожди. И не для меня, и не от меня — ты уходила в дожди. Размытого Токио, исчезнувшей длани, холодных рук, не купленных билетов в никуда, затерянных в самом далёком Хоккайдо наших непроведённых вместе часов, неспрятавшихся весов, невыполненных обещаний. Ири. Когда-то я говорил: «Люблю». И любил повторять: «Люблю». Без землетрясений, без потрясений основ, без проклятых слов, твоих оставленных композиток, ошибочных свиданий, не купленных и не подаренных цветов. Когда-то и ты не знала о том, что я существую. Что начал во всём сомневаться. Что увижу Хоккайдо. И смогу полюбить. На день от тебя — и в шаге от смысла. Обречённая со мной на судьбу, Ири.

text: @marudororu эксклюзивно для @maisonseasons

Моё странное лечение. Я заболел чем-то неуправляемо-ненормальным. Оно отчаянно цепляется за жизнь, полностью заполняет мои мысли, становится частью меня. Любовь ли это? Не знаю. Но она живуча! Вырвать её можно только вместе с частью меня — с кровью, болью и стонами отчаяния. Избавление от этой «любви» — сложная операция, и врачи не дают никаких гарантий. Они попробуют облучить меня тщеславием, ввести в кровь вакцину безразличия, растворить меня в мыслях и телах других женщин, забрать мою душу в специальную лабораторию, где попытаются полностью очистить её от тебя. И когда поймут, что не справились, они скажут моим родным: «Увы, если бы вы обратились на более ранней стадии… Мы сделали всё, что могли. Он был болен неизлечимо». В тот же день меня выпишут из стационара. Но есть ли спасение? Как совершить прыжок из нежности в ненависть? Как заставить себя не думать о ней? Как преодолеть притяжение между нами? Мы уже точно никогда не будем вместе, и надежды на это нет. И сейчас, когда я задаю себе все эти вопросы, миллионы мужчин и женщин по всему миру следят за каждым моим словом в надежде, что я переболею, выстрадаю решение и подарю им вакцину. Увы, у меня пока нет ответа, но я хочу подарить вам хотя бы надежду: поиск вакцины против любви продолжается!

text: @marudororu эксклюзивно для @maisonseasons

К началу. Липкие дни. Липнут — прошлым. И за моим окном — тигры. За моим окном — всего-лишь город. Порыкивает машинами. Я звоню тебе и говорю — тигры. Ты говоришь о слонах. Твой город прикрыт серыми ушами-туманами. Тебе и себя и не слышно. Моих тигров — тебе не понять. Задавить и затоптать. Топчу наши переписки. Мне неинтересно, неважно — а они липнут. На мне прошлогодняя юбка с треугольником на краю. Знаешь — что треугольники от Дьявола? Снять бы юбку. Шерсть помнит твои пальцы и твою кровать. И для шерсти сегодня — слишком жарко. Верю в Бога. Не время. Говорю тебе — неважно. Важнее — что в юбке жарко. И я покупаю платья. Очередное — меняю их. Никогда — не парней. И в них — мне холодно. И к моим губам в сладком масле липнут волосы, липнет пыль города, шерсть тигров — липнешь ты. И слон трубит. Я снова вижу слонов. Я снова не в своем городе. Липкие дни. Твое предложение — липнет. Склеивает волосы. Поднимает вверх, за уши, в твои пальцы. Слонов сегодня — сожрут. Слышу вне окон, трогая стены, через затылок. Тигры — ходят под окнами. Трутся о воздух. Трусь — о воспоминания. Ты рядом. Где мы с тобой? Всегда вдвоем — ведь треугольники — самые опасные знаки. Юбочные и задирающиеся — треугольники ведут к началу. Попробуем сначала? Мы разговариваем ночью. На самом высоком этаже моей прихорошившейся аюверды, в разных местах планеты. Мне жарко, мне душно, мне липко — юбка, платье, воздух — твои. Жарко от тебя. Ты говоришь — купить еще одно платье. Пусть дышится легче. Легче — не дышится. Нас здесь — трое. Вопросное «начало» — между нами карабкается по стеночкам. Не боится тигров и слонов — наше начало — еще младенец. И я боюсь его тронуть. Поранить — dear, dear, боюсь говорить твое имя, возвращающее к концу, мой раненный — кто из нас зло? Нам двоим ведь — нельзя касаться начала. Я рассказываю тебе про слонов. И я — соглашаюсь. Мы встречаемся через восемь дней, на самом высоком этаже твоего тумана. К началу. Вернуться в твой город — последствие. Вернуться к твоим ресницам — начальнее. Первичнее. К началу. Липкие дни. Липнут — прошлым. Все прошлое для меня — недавно. Для тебя — изболено и истоптано, заселено толстокожими слонам. Моих тигров туда не пускают. Мои тигры туда — прогрызаются. К юбке с треугольником — за меня ответственны все боги и не. Попросили тебя за меня — и если ты просишь их и меня — я согласна. Меня не обломает — правда-правда. И я — сверху. На самом высоком этаже. Самом длинном. Глажу твои ресницы утром. Потому что я — dear, dear — уже растоптала наш переписки. Не понимаешь тигров. А за окном — всего-лишь город. Мне липко. Оттеночно-сладко. Но тебя я — не знаю. И если мы в начале, во-всего-лишь-городе — давай познакомимся. Я помню — уже только твои ресницы. Слоны трубят. И юбка опять запоминает — начало.

text: @monday эксклюзивно для @maisonseasons

Shaya

Целая стратегия расставания. Я осознал, что ничего не чувствую к тебе. И совсем ничего не хочу. И я начал искать поводы, цепляться к мелочам, придумывать методы, разработал целую стратегию расставания. Так ли уж нам хорошо вместе? Достаточно ли ты красива? Возможен ли второй, третий, десятый шанс? Чего стоят все эти миллионы, миллиарды часов, мгновений счастья? И было ли это любовью? Безумие — наши отношения — это безумие! Я никогда не думал, что у любви может быть такое странное предназначение. Свалка чувств. Признаться, но так, чтобы не было больно. Уличить в измене. Обвинить в нежелании принять друг друга. Упрекнуть в беспечности, в неумении заботиться, в отрицании необходимости иметь детей. Найти в прошлом самые тёмные эпизоды. Провести связи между ними и всем этим бредом. И ещё миллионы способов сделать друг другу больно. И каждый из них — идеален. Но из всего многообразия форм и алгоритмов мы выбираем самый жестокий, самый беспощадный и холодный — равнодушие. Мы сделали вид, что нас не существует. Мы предпочли бы просто выбросить друг друга и заменить на новых, если бы это было возможно. Мне больно от того, что мне не больно! Когда я понял, что ничего не чувствую к тебе — самой прекрасной девушке на Земле, самой достойной девушке в мире, — когда я заглянул в свою душу и нашёл там только равнодушие, я ужаснулся. Я осознал, что никогда не смогу с тобой расстаться, потому что так не расстаются. Но и жить с тобой я уже не могу!

text: @marudororu эксклюзивно для @maisonseasons

Я иду к тебе. И обруч на балетках от Fendi натирает мои щиколотки. Я иду к тебе — и я прогуливаю пары. Все очень плохо. Нехорошо. Я иду к тебе. И понимаю — Рим — теперь тоже идет к тебе. Я думала о тебе. Прошлой ночью — думала — в пижаме, на ресепшене, без тебя — просила ингалятор для астматиков. Дышать от тебя и думать о тебе — сложно. Мысленные заигрывания языками — сушили воздух не фантазийно. Мысленное — открыться тебе — марало мой беспамятный тобой — Рим. Я думала о тебе. Думала — дышать лекарством — лучше, чем покрываться агонией на площади подушки. О тебе. Я иду к тебе. И ты слушаешь меня. В баре, где нечему шуметь, и твой любимый язык здесь в библиотечной этике — ты слушаешь меня. А я прислушиваюсь к себе. Подсознание молчит, мой язык меня не слушается, перед нами — линейности прогулок монахинь. Сакральный знак первого свидания. Не стоит раздвигать перед тобой ноги? Пульсирует голова. Не потому что — я пришла к тебе. На мне майка, которая держится на шее. Думаю, как шее — тяжело. И голова пульсирует, наверное — от этого. Голова пульсирует — я бы не хотела признаваться тебе ни в чем. О том, что Рим — уже несется в пустоту. Бездна под ним — а мы ведь все еще в Риме. Скажу тебе, что-то — Рим запомнит. И больше я в него — не вернусь. Ты не замечаешь агонии Рима. Твой стаканчик скользит в моей влажной ладони, задевается моей грудью — а ты все слушаешь меня. А я — даже не знаю, во что ты одет. Рим построен на рабской ноше, пропитан кровью с моих щиколоток. Рим смотрит на наш бар соседним монастырем. Присмотрись. Мой красивый. Я совсем на тебя не смотрю. Я иду к тебе. К рукам, за руку, поддаюсь шеей, открываюсь спиной, подхожу к тебе в отсутствии светофоров — не слышу тебя, сладкий. Не слушаю. И если Рим катится в пропасть, и мне в него уже никогда, потому что Рим — теперь твое имя. Колючее перекати-поле — мой Рим. Пустыня — твое имя. Я иду к тебе, мой рычащий. Только увези меня из Рима — потому что я уже помню. Потому что я уже — тебя слушаю. Закрываю глаза. Лечишь мои щиколотки своими щеками. Мой израненный тобой Рим — больно мне — не из-за щиколоток. Мы танцуем в Риме. Мы целуемся в самолете. Я с тобой — и я прогуливаю пары. Пусть меня отчислят — ты меня всему научишь. Всех не любишь и всех обожаешь — мой красивый — перечитавший поэта, отринувшего заветы Бога. Тысяча лиц в тебе. Научи, пожалуйста. Ведь как же мне теперь летать? Я бы отдала тебя всем твоим девушкам, которых ты любил. Трахал их за час до моих щиколоток, натертых блядским обручем на балетках от Fendi. Мне вообще без разницы, love. Всех их хотел. Почему теперь грустишь — когда мой, никогда не бывший моим, Рим — изуродован тобой? Мой красивый. Не молчи. Это я — потеряла Рим. А ты — всего-лишь — меня слушал.

roman chronicles: @monday эксклюзивно для @maisonseasons

Текст от @marudororu:
Дорогие мои, я существенно переосмыслил свой личный блог:

1. Делюсь с Вами идеями, новостями проектов, пластинками, фото и видео всех моих международных путешествий.
2. Внутри блога ссылка на дневник, где общаюсь со всеми лично в формате живого чата - все самые передовые идеи сначала обсуждаем там.

Если Вам интересно - приходите.
@marudororu

Я иду к тебе. И обруч на балетках от Fendi натирает мои щиколотки. Я иду к тебе — и я прогуливаю пары. Все очень плохо. Нехорошо. Я иду к тебе. И понимаю — Рим — теперь тоже идет к тебе. Я думала о тебе. Прошлой ночью — думала — в пижаме, на ресепшене, без тебя — просила ингалятор для астматиков. Дышать от тебя и думать о тебе — сложно. Мысленные заигрывания языками — сушили воздух не фантазийно. Мысленное — открыться тебе — марало мой беспамятный тобой — Рим. Я думала о тебе. Думала — дышать лекарством — лучше, чем покрываться агонией на площади подушки. О тебе. Я иду к тебе. И ты слушаешь меня. В баре, где нечему шуметь, и твой любимый язык здесь в библиотечной этике — ты слушаешь меня. А я прислушиваюсь к себе. Подсознание молчит, мой язык меня не слушается, перед нами — линейности прогулок монахинь. Сакральный знак первого свидания. Не стоит раздвигать перед тобой ноги? Пульсирует голова. Не потому что — я пришла к тебе. На мне майка, которая держится на шее. Думаю, как шее — тяжело. И голова пульсирует, наверное — от этого. Голова пульсирует — я бы не хотела признаваться тебе ни в чем. О том, что Рим — уже несется в пустоту. Бездна под ним — а мы ведь все еще в Риме. Скажу тебе, что-то — Рим запомнит. И больше я в него — не вернусь. Ты не замечаешь агонии Рима. Твой стаканчик скользит в моей влажной ладони, задевается моей грудью — а ты все слушаешь меня. А я — даже не знаю, во что ты одет. Рим построен на рабской ноше, пропитан кровью с моих щиколоток. Рим смотрит на наш бар соседним монастырем. Присмотрись. Мой красивый. Я совсем на тебя не смотрю. Я иду к тебе. К рукам, за руку, поддаюсь шеей, открываюсь спиной, подхожу к тебе в отсутствии светофоров — не слышу тебя, сладкий. Не слушаю. И если Рим катится в пропасть, и мне в него уже никогда, потому что Рим — теперь твое имя. Колючее перекати-поле — мой Рим. Пустыня — твое имя. Я иду к тебе, мой рычащий. Только увези меня из Рима — потому что я уже помню. Потому что я уже — тебя слушаю. Закрываю глаза. Лечишь мои щиколотки своими щеками. Мой израненный тобой Рим — больно мне — не из-за щиколоток. Мы танцуем в Риме. Мы целуемся в самолете. Я с тобой — и я прогуливаю пары. Пусть меня отчислят — ты меня всему научишь. Всех не любишь и всех обожаешь — мой красивый — перечитавший поэта, отринувшего заветы Бога. Тысяча лиц в тебе. Научи, пожалуйста. Ведь как же мне теперь летать? Я бы отдала тебя всем твоим девушкам, которых ты любил. Трахал их за час до моих щиколоток натертых блядским обручем на балетках от Fendi. Мне вообще без разницы, love. Всех их хотел. Почему теперь грустишь — когда мой никогда не бывший моим Рим — изуродован тобой? Мой красивый. Не молчи. Это я — потеряла Рим. А ты — всего-лишь — меня слушал.

roman chronicles: @monday эксклюзивно для @maisonseasons

Good Times Don't Carry Over

Iri. Моя незаконченная война. Издеваюсь над чувствами. Унижаю любовь. Ускоряюсь до бесконечности, скипая стопы, игноря промилле, Iri. Каждая из моих бывших была уникальной, а ты — ты всегда была моим абсурдом, дисгустом, инсайтом, трещиной в моём устаревшем мире, Iri. Миллиарды не прожитых вместе минут, какого-то хуя не сказанных слов, не купленных билетов, не понятых фраз, не долетевших поцелуев, расставаний, ссор. Обломов. Полунамёков. Оставленных обманов. Отчаянных поступков — не для тебя, но ради тебя. И я не знаю, зачем вообще я встретил тебя, если я не тяну «такую сильную любовь». Если тебе 19, а я говорю — 20. Если между нами — ни бесконечности, ни километры, ни мили, Iri. Когда поймёшь, что она — не твоя, наша с тобой нетронутая зима, наша энигма, наше молчание, где радуешься одиночеству в шумных ночных клубах, теряешь веру в мужчин, не хочешь думать обо мне, о нашей невозможной любви, в которой я не чувствую ни вины, ни раскаяния, в которой так же неуютно, как в твоей токийской квартире, Iri. И ты могла бы стать особой, изощрённой и тонкой формой мести. В тебе уже всё это есть. В самых странных дублинских переулках, где все знают, что тебя зовут IRA, Iri. И как же много в тебе обычных слов, движений, молитв, проёбов, взрывов! Как много в тебе слов «обычная», моя Необычная! Я впервые страдаю, встретив тебя. Я впервые не могу растоптать твои чувства. Единственная — непознанная, в дешёвом мире подделок. Моё наказание за недопонимание природы Женщины. Моё письмо без пароля, которое никогда не раскрыть. Мой символ борьбы и трагедии, Iri.

text: @marudororu эксклюзивно для @maisonseasons

Вижу. Вижу его издалека. Бергхайн трясется. И я — с ним. Кидаю сумку с фотками в кусты — чтобы не помять, не потерять, не испачкать. Испачканной совести — мне хватит. До моего совершеннолетия — время. От его — три дня. Я выше всей очереди — он — выше меня. Математическая задачка на логику. Логичности в нас двоих — нет. На мне макияж — я тлею недавней съемкой. На мне — не по возрасту легкая майка Chloé. Я выгляжу на безумную нежность, я одета ею, раскрашена — и я это знаю. Нас пускают. Я все еще выше всей очереди. А он выше меня. И его брат диджеит сегодня. Я так и не поняла — хорошо или плохо. Не разбираюсь в музыке. И ничего не слышно. И он бликует рядом. Свет-свет — прожекторы дают мне секунды на него. Он на меня — больше. Ему не нужны прожекторы. Как странно. Всегда — видит. В тот день мы даже не целовались. Прошлые, в общем-то — даже — тоже. И мы — не виделись. Вижу. Вижу тебя издалека. Мне — похоже — совершеннолетно. Я слушаю лекции за завтраком, я боюсь сессий, я рисую чумные картинки. Не беру с собой сумки. Металлик органики завтрачного места — прямо перед моей квартирой. И сумки — моему пути не нужны. Мы встречаемся в потопаемом городе. Твой пиджак — сжирает дверца машины. Марает, мнет. Прямо, как мои фотки в кустах Бергхайна. До тупого смешно — я не помню сколько тебе лет — но ты точно старше. На тебя возложены ожидания строгости — а ты портишь пиджак. А я — до сих пор совсем не умею встречаться. Бергхайн облегчил задачу — хрипом. Усталостью под конец. Утром, текущего времени, в завтрак, на белки для роста мышц, на жиры для подпитки кожи — на твоей коже, на одном из пальцев, названия которых в голову и не приходят, и не вспоминаются. Рядом с тобой, конечно. Названия мнутся твоим пиджаком. Названия теряются в нутриетивной ценности — я вижу каплю воды на твоей сухой коже. Не напиться. Вижу. Вижу тебя издалека. Хоть ты уже и близко. До ручных и пальчиковых капель. Вижу — как давно я тебя — не видела. Вижу. Ты похож на кого-то высокого — логически-задачного — с непоспелым поцелуем. Память перегружена — я не видела тебя давно. Когда ты надел его лицо? У тебя треугольный голос — я слышу его, а его — не слышу. Голос упирается в меня. Дрожит музыкальной железкой. Вижу. Вижу тебя издалека. Вижу беспредельно, выхожу за рамки. Отрицая изящность — возбуждаюсь в металлической органике завтрака — и потом. И память перегружена — его я не помню совсем. Помню свою майку. Вижу твой мятый пиджак. Он замаран. Осален городом. Расстроен грубостью машины. Не дождался заботы химчистки — мы переспали в первый день — а может и не в него. Я говорю тебе. Преступление — так обращаться с таким брендом. Преступление — ты, наверное, очень меня любишь. Мы с тобой — точно виделись. Не в Бергхайне. У тебя нет братьев. Ты не любишь танцевать. Мы с тобой — точно виделись. Вижу тебя издалека. Признайся. Где-то в кустах Бергайхна лежат мои фотки. Где-то — ты нашел их. Разглядывал утром, ворожил ночью. Вижу тебя — ты мне снился. Никогда он. Нареченный божественным местоимением. Отрешенный. Все письма — не для него. Вижу. Вижу тебя издалека. Как сладко. Потому что ты на него — к успеху дыхания. Совсем не похож.

text: @monday эксклюзивно для @maisonseasons

Вижу. Вижу его издалека. Бергхайн трясется. И я — с ним. Кидаю сумку с фотками в кусты — чтобы не помять, не потерять, не испачкать. Испачканной совести — мне хватит. До моего совершеннолетия — время. От его — три дня. Я выше всей очереди — он — выше меня. Математическая задачка на логику. Логичности в нас двоих — нет. На мне макияж — я тлею недавней съемкой. На мне — не по возрасту легкая майка Chloé. Я выгляжу на безумную нежность, я одета ею, раскрашена — и я это знаю. Нас пускают. Я все еще выше всей очереди. А он выше меня. И его брат диджеит сегодня. Я так и не поняла — хорошо или плохо. Не разбираюсь в музыке. И ничего не слышно. И он бликует рядом. Свет-свет — прожекторы дают мне секунды на него. Он на меня — больше. Ему не нужны прожекторы. Как странно. Всегда — видит. В тот день мы даже не целовались. Прошлые, в общем-то — даже — тоже. И мы — не виделись. Вижу. Вижу тебя издалека. Мне — похоже — совершеннолетно. Я слушаю лекции за завтраком, я боюсь сессий, я рисую чумные картинки. Не беру с собой сумки. Металлик органики завтрачного места — прямо перед моей квартирой. И сумки — моему пути не нужны. Мы встречаемся в потопаемом городе. Твой пиджак — сжирает дверца машины. Марает, мнет. Прямо, как мои фотки в кустах Бергхайна. До тупого смешно — я не помню сколько тебе лет — но ты точно старше. На тебя возложены ожидания строгости — а ты портишь пиджак. А я — до сих пор совсем не умею встречаться. Бергхайн облегчил задачу — хрипом. Усталостью под конец. Утром, текущего времени, в завтрак, на белки для роста мышц, на жиры для подпитки кожи — на твоей коже, на одном из пальцев, названия которых в голову и не приходят, и не вспоминаются. Рядом с тобой, конечно. Названия мнутся твоим пиджаком. Названия теряются в нутриетивной ценности — я вижу каплю воды на твоей сухой коже. Не напиться. Вижу. Вижу тебя издалека. Хоть ты уже и близко. До ручных и пальчиковых капель. Вижу — как давно я тебя — не видела. Вижу. Ты похож на кого-то высокого — логически-задачного — с непоспелым поцелуем. Память перегружена — я не видела тебя давно. Когда ты надел его лицо? У тебя треугольный голос — я слышу его, а его — не слышу. Голос упирается в меня. Дрожит музыкальной железкой. Вижу. Вижу тебя издалека. Вижу беспредельно, выхожу за рамки. Отрицая изящность — возбуждаюсь в металлической органике завтрака — и потом. И память перегружена — его я не помню совсем. Помню свою майку. Вижу твой мятый пиджак. Он замаран. Осален городом. Расстроен грубостью машины. Не дождался заботы химчистки — мы переспали в первый день — а может и не в него. Я говорю тебе. Преступление — так обращаться с таким брендом. Преступление — ты, наверное, очень меня любишь. Мы с тобой — точно виделись. Не в Бергхайне. У тебя нет братьев. Ты не любишь танцевать. Мы с тобой — точно виделись. Вижу тебя издалека. Признайся. Где-то в кустах Бергайхна лежат мои фотки. Где-то — ты нашел их. Разглядывал утром, ворожил ночью. Вижу тебя — ты мне снился. Никогда он. Нареченный божественным местоимением. Отрешенный. Все письма — не для него. Вижу. Вижу тебя издалека. Как сладко. Потому что ты на него — к успеху дыхания. Совсем не похож.

text: @monday эксклюзивно для @maisonseasons

И ты меня — не понимаешь. И я тебя — не понимаю. Окончаниями слов — скулим. «Аю» и продолговатая «а» — на восхождении — я тебя обнимаю. И ты меня. Не знаю, наверное, тоже. И ночью, перед окнами и открытым всем. Сжимаюсь кожей, остаюсь мышцами. Боишься меня? Луны на небе нет — не та фаза — и все — не то. Боишься. Лунность отдалась моей коже — и ты — скулишь. На меня. Смотришь, боишься. Сидишь передо мной. Твоя единственная искренность — расслабить спину. Сгибаюсь к тебе, сутулюсь — повторяю. Не веришь мне. А я тебе — немного слишком. Одеваемся быстро. Неуемные вершины скрыты. Страшно. Заматываемся в Courrèges, в оригамный унисекс, в твои нежности, в мои извинения, в твою фамилию в открытых карусельчатых дверях. И никто меня не знает в этом лондонском акценте. Ты тоже? Мы пили чай и были голыми. Я напишу подругам, что ничего не было. Ничего я им не напишу. О тебе тоже — никто не знает. На Слоун Гарденс ловим такси. Мне стыдно, и я — стесняюсь. Секс на первом свидании — недавняя не обломная легкость. Узнанная по одному и единственному бойфренду. Секс спустя — секс с тобой. И я — стесняюсь. Кутаюсь в мини-тренч, в мини-мысли, мини-глупость — мне мало, холодно — сливаюсь с ночью. Боюсь — с тобой. Зовешь — рукой, голосом. Такси. Сказать тебе о незаконченности дня и ночи — и о желании продолжить. Невозможно, нерафинированно, грязно, пунцово. Водитель случайно поймет и засмеется — а ты откажешь. И я не спрашиваю. И ты меня — не понимаешь. И я тебя — не понимаю. И ночь безлунная. И Лондон — неоправданный. По Гете — любовь катализатор. Наша, наверное — к непониманию. Мы всё едем. Бездомье такси — и близость моего отеля. Ехать недалеко, а я тебя, мой никто — не понимаю. Лезу к тебе через склоны подлокотников, перебираюсь. Пересекаю весь мир. В тридцать сантиметров. Упираюсь макушкой в синтетическую звездность — коленками в ортопедическую жесткость. Я тебя — мой космизм, запертый в индустриальности, согласившийся на пластик и окна — не понимаю. Уверенный в машинности. А водитель — на нас и не смотрит. Целую тебя в такси — чисто, девственно, в шею. И говорить про это бесполезно. Все что чисто — всегда истрачено заранее. Угадано, понято. И поцелуй — не даст ясности. И ты меня — не понимаешь. Рильке боялся гроз в городе — я боюсь тебя. Сравниваю себя с великими — город страшный. Исчезаешь в городе, находишься в такси, выходишь — оплачиваешь мне что-то. Уходишь. Шипящие окончания — и Бога в городе нет, и нет многоименных богов. В городе — ты. И я тебя — не понимаю. Легко потерять тебя в городе. Обрести неверие в тебя. И я тебя — не понимаю. И ты меня — очевидно — тоже. И водитель не смеется. Водитель устал. И ты меня — не понимаешь. И я тебя — очевидно —тоже. Ночью, в Лондоне — почему-то пробки. Мы выходим из такси. Мы бежим по Лондону — и Лондон несется с нами. Разлетаемся тренчами и их анти-сексом. И мы снова — без луны, перед окнами. Воем окончаниями. Непонято. Безверно. И ты меня — и я тебя. Все так же не понимаем. Сейчас может — меньше.

london chronicles: @monday эксклюзивно для @maisonseasons

Mek

Жизнь после тебя. Как если бы мы с тобой никогда не встречались. Не выходили на связь в старинных мессенджерах, одиноких мирах. Когда неожиданно, в феврале, — и янтарно, и холодно, и больно. И я тебя не знал. От немого, чёрно-белого слова «совсем». Не пытался доказать себе, что ты существуешь. Не изучал всех твоих имён — ни уменьшительных, ни ласкательных форм. И твоих дождей — неслагаемую произвольность рифм. И твоих разрушенных, не-венецианских причалов Германии. И твоей монополии на жизнь. И твоей фразы: «Я ничем не обязана и не буду вечно просить». И моего молчания. И наших с тобой криков — в глубины космоса, в эгрегоры печали. Не знаю и не верю никому. Словно ничего и не было. Будто ничего и нет. И если такая любовь никогда не умрёт, зачем, скажи, — все эти «бессмертия» и все эти «спаси»? И почему жизнь рядом с тобой должна быть идеальной? И какой степени должна быть покорность, чтобы всё это молча принять? Полюбить? Я не любил никого. И я не готов — ни принять, ни полюбить. Я не готов — ни спасти, ни понять, ни исцелить. Ни двигаться к тебе, ни от тебя уйти. Мне больно без твоей любви. Но я не умру от тоски по утраченному раю. Нашему с тобой.

text: @marudororu эксклюзивно для @maisonseasons

Немного путаемся ногами. И я запуталась — тоже. В бесконечно-длинной длине пляжных брюк. Обхватить ногами тебя — и штанины брюк упадут к моим коленкам. Все к коленкам. Все — на коленки. Путаница больше — я была бы рада — если бы она прекратилась. На брюках. Пляжных — нам не до пляжей. В крошечном городе. Мы путаем его название — Остуни. Ты дышишь на мою грудь — «Остынь». Маленькие города — все разрешают. Крошечные — унижают до инстинктов животности. Прижимают к друг друг. Сжимают. Сжимаю слова во рту. Слова — запутались тоже. Слова — не слушаются. Тоже. «Остынь». Ты говоришь — а я отвечаю. Путаница — из-за города. Мы улетим — и я распутаю наши ноги. Крупность неоромантичных локаций — путаницы не будет. Ты будешь — в линейном сантиметре от. От тебя — в Остуни — измерения жарятся. Холодно. В Италии, среди моря. Остыть в Остуни — неприемлемо — у тебя холодные плечи. И я не понимаю. Холодные плечи — господствуют в моих мозгах — нагревают лишающе. Отказать в Остуни — не получается. Немного путаемся ногами. А наш отель высится над всеми домами вокруг — наш балкон без стекол. С запутанным ограждением — металл тоже запутался. Влюбился, трахнулся. Глядя на город. И все люди — смотрят на нас. Им бы — поднять головы. Головы они — не поднимают. Головы — поднимаешь на меня свою. За весь крошечный город. Мои брюки все ниже по бедрам, все ближе к животу — как тупо остаться голой — не раздеваясь и отказав. Немного путаемся. И я не сплю — без. И мы не спим — мы может быть и вместе, но может быть — и я запуталась. А без ответов — я не сплю. Смотрим. Остываем в Остуни. Подглядываем друг за другом сквозь безразмерность брендовых камер. Все-равно вижу тебя — одним и тем же. Тем с кем «без» и «не». Тем — с кем в крошечном городе — можно. Никому не расскажем. Царапаю своими ресницами твою линзу — все-равно думаю о своих ногах и твоих холодных плечах. А ты не умеешь позировать. Путаемся в ткани — я не сплю «без». И если исчесления длины в Остуни не работают, а градусники замерли на температуре судорог — время в Остуни — сломалось. Я знаю тебя — на одни упавшие брюки. На длину двух моих ног. А ты, когда-то живший карфагенянин, из разрушенного города, воскрешенный и простивший — порабощают не тебя. Мои брюки звучат: «Pleats, Please!» — я повторяю за ними. Я опускаюсь. Я падаю. На бедра и живот — я повторяю за пляжными брюками. Немного путаюсь. Все порчу — слишком холодно для пляжа. Слишком «без». С тобой — почему-то — «без». И когда было — «никогда» — я говорю тебе. «Please, Please». Моя ошибка в плиссировке брюк — моя лишняя помятость. И мы окружены морем. И на нас — смотрит Тифон. Змеи и мои брюки — я забыла, что мы с тобой — «не». Я выучила — что у тебя холодные плечи. Немного путаемся ногами. Я забыла, что знаю тебя — во весь мой бакалавриат. Я знаю тебя — слишком мало. В этом остывшем Остуни, где ты просишь остыть — я знаю тебя в температуру твоих плеч. И я — запуталась. Никому не расскажем. Спим без ответов. Безответно — отвечаешь мне.

italy chronicles: @monday эксклюзивно для @maisonseasons

Drama

Не принимать и ненавидеть тебя. Осознать, до боли пережить падение в принятие — какая же ты эгоистичная сука, готовая отречься, передумать, забыть, предать, продать. И если среди вас возможно единство, такие, как вы, — и есть Его религия. Твоё праведное и такое чистое «люблю» давно упаковано и само себе назначило цену. Присвоенная монополия на стиль, красоту, образ жизни, общение, отношения. Все вакантные места в твоей жизни давно испачканы, перекрашены, покрыты адом. И теперь они достаются каждому, кто их не достоин, а просто так — зашедшему извне, идущему мимо, упавшему с неба. Каждому, кто захочет тебя. Я — это всегда банально. Рандомный парень из темноты ночи — это всегда прикольно и всегда понтово. А если он красивый и далёкий бог, ты сама будешь умолять, сама найдёшь, примешь и расскажешь, как это пафосно, круто и престижно. Верить в это, как тебя и научили, — модно, светло, надёжно, интересно. И потому мы, вместе с этим богом, — изгои, унылые изгнанники на этой земле. Подобранные растратчики жизни, освистанные раскаянием, обветренные миражами. Отогнанные и от тебя, и от молитвы. Выставленные, поставленные в каждом городе, в каждом доме, в каждой церкви. В какой, скажи, тебя обожествить и сделать сопричастной вере? В какой стране, в каких канонах, по каким слепым законам отчаяния, порывам Герострата? Хотеть тебя так сильно, но быть не в силах подарить тебе любовь, стать для тебя хоть кем-то — и потому настойчиво, безнадёжно быть твоим самым страстным браконьером. Отчаянным пиратом твоей жизни. Подонком, троглодитом, хулиганом, вандалом твоих грёз. Возглавить твоих хейтеров и донести до них жестоко: если я не могу любить тебя и не имею на это права, так будь же ты ни с кем! И будь несчастной, отвергнутой, униженной, оставленной, бескрылой! Мы до того ничтожны (твой фан-клуб), что в наше существование ты никого не сможешь убедить поверить. И всё же я прошу тебя — не оставляй меня. Как мне жить в мире, в котором нет тебя? Мне не нужны твои стигматы. Мне не нужна твоя любовь. Я прошу лишь об одном — не отбирай у меня способность гореть и зажигать других огнём своих пожаров. Не отнимай у меня право быть для кого-то целой жизнью, самым идеальным браконьером, хейтером, пиратом, флибустьером. Без права на любовь.

text: @marudororu эксклюзивно для @maisonseasons

Rain

Не видеть и не слышать её. Отчаянно прокручивать свой playlist на бесконечном повторе. Не замечать, что в городе дождь. Перестать соответствовать её мечтам. Отвязаться от телефона. Читать по диагонали, срывать самые важные переговоры. Застрять в самом дорогом фитнес-клубе города в надежде выглядеть идеально при встрече с ней. И узнать, что она думает только о том, как пройдёт её долгожданная встреча с «ним». Просыпаться под шум моря, исследовать миры лекарств и запаха пота. Быть больным ею и никогда не искать ни врачей, ни репортёров. Создать целую систему странных отношений. Включать в полную мощь своё красноречие, искусственность, заботу. И встретить резкую критику её настырных подруг, уверенных, что «ему» не понравится ни это общение, ни эта работа. Исправлять запятые в уравнении стиля. Устроить в бутике Armani сложносочетаемую неразбериху — разорванную связь, бесконечную попытку найти себя. В надежде, что ей понравится этот стиль. И увидеть, как она в соседних витринах выбирает платье, надеясь, что «он» оценит её умение угадывать и её страсть к идеалу. Время уходит. Мы расстаёмся. Не зная, какими мы найдём друг друга — завтра, через месяц, через год, когда я стану дьявольски притягательным и снова встречу её, а она будет божественно прекрасной, но продолжит искать — «его». Я живу этим «через год», не замечая красоты, доступной мне уже сегодня. Я не вижу идеального тела в фитнес-клубе, не замечаю яркий ум на встречах, не признаю женственность и чувство стиля даже в самых модных бутиках. Она не видит и не слышит меня. А я, заболевший ею, отказываю целому миру в праве на счастье.

text: @marudororu эксклюзивно для @maisonseasons

Мы приходим и прилетаем. Твои плечи дышат под моей щекой. Не намолиться. Бесконечно. Парижски. Город не заканчивается. И я его — ненавижу. В его долготе — нам не добраться до. Щеки краснеют от холода. Мне странно. Щеки краснеют — перед глазами оконный resolution blue. Единственный — правильный. Разрешающий. Синеть — думаю — скулить. От холода — все должно — синеть. Клубиться паром, льнуть, застегивать кофты. Застегиваю их. Не замечаю — как расстёгиваю всё остальное. Глупо-глупо. Стыдно-стыдно. А что-то временное назад — глупым — был ты. Стыдно-стыдно — тебе не было. Взросло-взросло. А смеяться над тобой — как-то — поздно. Дышу на твоем плече. В агонии такси. Водитель не засыпает — причинно. Я дышу — слишком громко. Мну в руках сумку цвета изжеванной жвачки — наш номер, в отеле — пахнет ей же. Сумкой, жвачкой, передающейся из рук в руки, изо рта в рот. Слабо-безвольно. Запах — и я. В нашем номере — в отеле. Мини-бар, страдавший ночью — голой сущностью просит уборки. В запланированной отдельности номеров — я и запах — все еще, и уже, и снова — потеряли гордость и твердость. Плененные смыслом определения — до них мне никак не добраться. Не захожу в номер — захожу. Mine, yours — где и какой? В твоем — оттенки resolution blue. Я ошиблась. Потерялась. Пришла к твоим наволочкам. На них — только твои буквы. Мы приходим и прилетаем. Познаю грамматическую телесность — целую твои буквы. Обделенность в один номер — спорная. И мне — стыдно. И мы — приходим и прилетаем. И ты — дышишь подо мной. И я — улыбаюсь кровожадно. Растягиваюсь губами. Угадаешь — как я могу растянуться еще? Неприрученно и дико — ты — мой покой, номер в отеле, дезинфекция поверхностей. Исконно-неврущий — и неизбежная небесность тебя — я вне скромности. Вне Парижа — мы не выйдем в город. Город будет длинным — толпы разделят наши руки. За которые мы — не держимся. Цепляемся кольцами. Болим пальцами. И ветер — простудит мои волосы. И запоздалые легенды твоего поэта — ты не поймешь. Слишком — глупый. Слишком — взрослый. Глупо-глупо. Может и правда — я? Мы приходим и прилетаем. И твои плечи не знают покоя — дышу на них в Париже. Поднимаюсь и опускаюсь. Мой беспокойный миф — какой ты глупый. До измятой, изжеванной сумки. Мну зубами наволочки. В Париже — дышу часто. Перед глазами — жмурюсь. Затылком вижу — твой зрачковый resolution blue. И небо в Париже — не теплеет. Ты — вне неба и природных устоев. Тебе — не до погоды. Тебе ровно до — нашего номера. В отеле. Мы приходим и прилетаем. Тебе ровно — до моей щеки. На твоем плече. Дыши — часто. Тоже.

paris chronicles: @monday эксклюзивно для @maisonseasons

🌑 Intentios

Странные вопросы без ответов. Тварь ли ты? Или моя идеальная нежность? Адекватны ли наши отношения? Порочны? Тривиальны? Шаблонны? Есть ли в тебе мой утраченный смысл? А если нет смысла, то зачем и для чего была создана ты? И вера в тебя — не вера. И жизнь без тебя возможна. А если вера без тебя возможна, то в кого и для чего я так быстро утратил веру? А утратить веру в тебя — всё равно, что не жить. Если бы я мог не жить! Потому что без тебя и «не жить» — невозможно. И ты достижима, хотя мне всегда говорили, что недостижима. А если недостижима, то какого чёрта вообще было создано это слово «достижима»? И если моя истина — лишь молитва для твоего неописуемого бреда, то зачем она написана и подписана — «моя молитва»? И если я нахожу в тебе смысл, то зачем тогда они говорят, что в моей жизни не было смысла? И если они говорили мне, что любовь — это свобода, то зачем ты говоришь мне: «Можешь не любить, теперь ты свободен»? И если я дышу тобой, то откуда каждую ночь на моей груди алоэ, а в моей груди — апноэ? И если любить — это так невыносимо, почему я срываюсь в тебя снова и снова? И если пустота внутри меня когда-нибудь обретёт форму, смогу ли я присвоить ей твоё имя? И если ты остановилась, я — как корабль без моря, также стою на месте и не понимаю, зачем вообще я существую? И если ты — мой хаос, то почему я постоянно слышу о мыслях и о чувствах, которые я должен привести в порядок? И если заглядываю в твои бездонные глаза волка, скажи мне, Il mia lupa, кому сегодня ночью я буду отдан на съеденье?

text: @marudororu эксклюзивно для @maisonseasons

Я пытался сказать ей правду. О том, что преданности не существует, что все красивые слова — ложь, что мы встречаемся совсем не ради поэзии, что нам плевать друг на друга, и всё до боли просто, мерзко и жестоко. Грустная правда. Пустая правда. И мне противна и ты, и эта правда. Меня тошнит от одной мысли о том, что мы способны всё разрушить, чтобы потом остаться один на один с пустотой собственного одиночества. Она не смогла смириться с моими словами, не смогла принять мою правду. Она хотела, чтобы я врал ей: что она прекрасна, что я бесконечно счастлив, что мы скоро пойдём под венец, а потом будем наслаждаться совместной жизнью и детским смехом. Она хотела услышать о сладком рае, который я подарю ей. А услышала совсем другое. И её внутренний мир пошатнулся. Я хотел её вернуть, но не смог. Она ушла, громко хлопнув дверью. И тогда я понял, что всегда продаются не реальные возможности, а только завышенные и самообманутые ожидания.

text: @marudororu эксклюзивно для @maisonseasons