Каково в 30+ сдавать экзамен по трансатлантическому модернизму профессору 50+, от которого ты балдеешь, и который, кажется, тоже балдеет от тебя
- Ну как ваши дела?
- Да вот все прокрастинирую. Знаете, я сдала все работы по лекциям и семинарам, теперь надо делать эти три самостоятельных исследования. Об одном из них я договорилась с вами еще год назад и до сих пор не закончила.
- Ну у вас же еще дети.
- Ну да. Сын в этом году пошел в школу, и эти ваши немецкие первые уроки в 7:45 - просто безумие! У нас в России первый урок в 8:30!
- Понимаю. У меня четверо детей, почти все школьники, в 6:50 мы садимся завтракать...
- Ого, я не в состоянии в такую рань приготовить завтрак - только собираю ему завтрак с собой. В начале восьмого я выпроваживаю сына в школу, а потом снова ложусь спать!
- Правда? Никогда не задумывался о такой возможности. Ну что, поговорим немного про модернизм?
- Да, конечно!
- Ну, расскажите мне что-нибудь про модернизм.
- Что угодно?
- Ну да.
- Из того, что вы нам рассказывали на лекции, мне больше всего понравилось про образы. Про то, что образы в модернистских текстах, как вы это говорили... контринтуитивные. Мы чувствуем образ, но не понимаем его, он не такой, к какому мы привыкли. Ну, остранение, Шкловский, вот это все.
- Вы можете привести пример такого образа?
- Например, в In a Station of the Metro, стихотворении Эзры Паунда: The apparition of these faces in the crowd;
Petals on a wet, black bough. Лица людей в толпе сравниваются с лепестками цветов - этот образ очень зримый, но мы не понимаем, почему выбран именно он. Почему вдруг в метро - лепестки? Можно гадать и высказывать разные предположения, но ни одно из них, кажется, не подходит. Тем не менее, эти лепестки - они нас просто сшибают с ног, оказывают на нас моментальное воздействие, мы их видим и чувствуем. Мне кажется, это очень круто.
- Хорошо. Расскажите теперь про пространственную форму.
- Ну это когда нас интересуют взаимоотношения внутри текста. Когда мы рассматриваем текст как объект в пространстве, как стихотворение, прочитав которое один раз, мы тут же к нему возвращаемся, чтобы лучше понять, что к чему, понять внутренние взаимосвязи.
- Можете привести пример?
- Вот вы нам рассказывали про схему Гилберта в Улиссе, таблицу символических мотивов. Каждой главе соответствует своя тема, свой час дня, свой цвет, символ и так далее. Таким образом возникает чувство одновременной активности в разных местах текста - и создается это самое пространство и взаимоотношение частей внутри него.
- Я даже не хочу вас дальше спрашивать. Видно, что вы подготовлены. Если бы это был экзамен с оценкой, то вы бы безусловно получили высокий балл, но поскольку он без оценки - да, вы сдали.
- Профессор Л., я так хочу поблагодарить вас за эту лекцию про модернизм. Она принесла нам с мужем столько чудесных минут!
- Это как?
- По понедельникам после вашей лекции я всегда ехала на балет.
- О, вы занимаетесь балетом?
- Конечно, я же русская.
- Очень интересно, расскажите мне про балет.
- Балет, профессор Л. - это каркас. Основа любого танца. Как грамматика в языке. И если ты занимаешься балетом, то в любом танце это потом тебе поможет, даже вот в сальсе... Мы как-то встретились с вами в сальса-баре, помните?
- О (смущаясь), это все мой друг. Ко мне тогда приехал друг-американец, он тоже профессор, любитель сальсы, и попросил сводить его куда-то.
- Я знаю, я с вашим другом в ту ночь танцевала.
- Правда?
- Ну да, он меня пригласил. Ну так вот, я ходила на балет, а потом возвращалась домой. Было уже поздно, муж к тому времени уже укладывал детей, и мы садились ужинать. За стол я брала тетрадку с вашими лекциями и все-все ему пересказывала: и про Шкловского, и про образы, и про Т.С. Элиота и его теорию объективного коррелятива, про пространственную форму, и про все остальное.
- И все это еще после балета...
- Да. Профессор Л., вы подарили нам с мужем столько точных, глубоких, захватывающих разговоров за ужином!