В моем детстве, проходившем в маленьком приднестровском городке Бендеры, похороны случались не часто, и для нас, детей они всегда были событием. Время от времени на улицу Кирова, где стоял наш дом, сворачивал грузовик с открытыми бортами, везущий гроб и венки с красными лентами. За гробом шел оркестр духовых инструментов, за ним одетые в черное люди - родственники и друзья покойного. Один из них нес его портрет. Заслышав звуки музыки, мы все, дети бросали свои дворовые занятия и спешили на улицу смотреть на похоронную процессию. Кто-то для лучшего обзора залезал на деревья, кто-то подбирался ближе, иногда я наблюдал за процессией с нашего балкона на третьем этаже.
Улица Кирова шла под уклон, после дождя мы, дети время от времени устраивали спичечные гонки - каждый участник бросал в бурный поток воды, устремленной по ливнестоку вдоль тротуара, свою спичку, и ее несло вниз к решетке дождеприемника в конце улицы. Спички играли роль гоночных судов. Какие-то из них застревали в песке и грязи, другие проскакивали беспрепятственно. Освободить свою спичку из затора можно было только после того, как мимо проплывут остальные. Спичка-победитель первая исчезала в водовороте за решеткой колодца.
Спускаясь вниз по улице, провожающие в последний путь должны были притормаживать, чтобы не перейти на бег. От нас до городского кладбища было полчаса ходьбы мимо парка им. Горького, но грузовик и оркестранты и провожающие двигались медленно, медленнее, чем обычно ходят люди на работу или с работы или за покупками. Собственно этот ритм и завораживал, поскольку сами процессии отличались друг от друга не сильно, и как зрелище не удивляли новизной впечатлений.
Потом мы переехали в Кишинев, потом в Москву, и открытых похоронных процессий я уже не встречал. За гробом здесь не ходили, с ним ездили, вокруг него стояли и проходили мимо. В январе 1982 года я работал во ВНИИТЭ. 25 января умер Суслов, главный идеолог партии. Меня как молодого специалиста отправили на его похороны, на Красную площадь. Автобус института с группой таких же как я молодых людей мужского пола остановился на Манежной площади. Тогда она была площадью, а не аттракционом со скульптурами и стеклянными фонарями. Здесь стояли и другие автобусы. Почему-то на лобовом стекле у каждого второго был прилеплен портрет Сталина. Это не было акцией водителей автобусов на день похорон Суслова, так у них в то время было принято чтить диктатора.
Нас отправили на Красную площадь. Она оказалась разделена на квадраты, примерно по тридцать метров каждый. Границы между квадратами были образованы цепями служащих внутренних войск. Солдаты стояли метрах в полутора-двух друг от друга, но несмотря на кажущуюся проницаемость, никому и в голову не могло прийти проскочить между солдатами в оцеплении и оказаться в другом квадрате. “Порции” зрителей, заполняющих квадраты были строго отмерены, вероятно еще в разнарядках, отправленных на предприятия вроде нашего института технической эстетики - не густо и не пусто. Можно было предположить, что аэрофотосъемка площади, заполненной народом по квадратно-гнездовому принципу, не показала бы наличия на ней каких бы то ни было живых границ. Кто и как давно разработал эту систему, ведь с 1953 года с такой помпой на Красной площади никого не хоронили?
Было холодно. По моим воспоминаниям -20 градусов. Мы стояли во втором ряду перед мавзолеем и ничего, кроме самого мавзолея не видели. Вот на мавзолей помогли подняться Брежневу, с ним были другие члены Политбюро - все, напоминая дружинников, с траурными повязками на темных пальто. Откуда-то издалека послышались звуки духовой музыки. Это на лафете везли к месту захоронения Суслова. Когда процессия приблизилась, многие зрители как по команде достали карманные зеркальца (их тогда продавали в галантерейных отделах вместе с расческами), подняли руки с зеркальцами вверх и обратились в перископы подводных лодок, всплывших из моря людской толпы. Очевидно, что эти люди не готовились ни к чему подобному - просто у них с собой были зеркала.