Наш микроавтобусик петлял между полями и деревушками севера Германии. Как на картинке: светило весеннее солнце, деревья покрывались первой листвой, лениво крутились лопасти ветряков вдоль дорог, на вершине ближайшего холма виднелась церквушка и сказочные кирпичные домики рядом. Туда-то мы и направлялись с моим учителем.
В бывшем здании монастыря размещался приют для детей и взрослых инвалидов. Доктор М. регулярно объезжал окрестные учреждения и консультировал их обитателей как ортопед. Кому-то выписывал рецепт на новые ортезы или коляску, кому-то колол ботулин, кого-то направлял на обследование в больницу, а кому-то прямо на месте помогал руками, владея мануальными техниками. Везде его неизменно встречали с большим радушием и гостеприимством, которое распространялось и на меня, следовавшей тенью и помогавшей по мере сил. Доктор неизменно находил слова поддержки и самим жителям приютов, и ухаживавшим за ними людям, и семьям, которые нередко приезжали к своим родным к визиту доктора, чтобы обсудить медицинские вопросы. Даже критикуя работников приюта за какую-то явную оплошность в отношении подопечных, делал он это максимально тактично и необидно, но всегда по делу. Ежедневные насыщенные приёмы, разъезды на целый день, терпение и поиск вариантов помощи в любой ситуации олицетворяли для меня воплощение принципа: если человека нельзя вылечить, не значит, что ему нельзя помочь.
В этом приюте я была впервые. На входе нас встретил администратор центра – крупный пожилой мужчина в футболке, из рукавов которой виднелись росшие прямо из плеч маленькие деформированные кисти, точнее какие-то отдельные пальчики-отростки. Ими он держал длинные палочки-манипуляторы, которыми очень ловко то нажимал на клавиши компьютера, то на кнопки внутреннего телефона, сообщая сотрудникам, что мы приехали. Всё пространство вокруг него было оборудовано так продуманно, чтобы можно было быстро дотянуться палочками до любой точки. Врождённый порок развития мельком подумала я.
Дальше была обычная работа, ходили по комнатам-палатам, говорили, помогали. Ещё пару раз встретились люди примерно такого-же возраста с отсутствовавшими или сильно деформированными конечностями. Сопоставив их возраст и вид, не выдержав, тихо спросила учителя: «Талидомид»? Он кивнул. Всё сходилось.
Трагическая история, которую рассказывают студентам-медикам перед началом курса фармакологии, да и которая известна многим людям по фильмам, книгам. Разработанный в Германии в 50-е годы препарат быстро распространился по десяткам стран мира как безопасное и безобидное снотворное. Разрешённое и рекомендованное даже беременным, убиравшее не только бессонницу, но и тошноту на ранних сроках. Эксперименты на мышах показали, что оно безопасно, т.к. не вызывает смерть даже при передозировке, в отличие от других снотворных.
А потом была волна из тысяч детей, родившихся с тяжёлыми пороками развития. Но, пока нашли причинно-следственные связи (грешили на ядерные испытания в мире), пока компании согласились и отозвали препарат, прошло несколько лет. Эта трагедия заставила полностью перестроить систему исследований и регистрации лекарств. СССР и США не попали в эту волну, каждый по своим причинам. А в Европе и мире по сей день живут сотни уже выросших детей.
Уже ближе к вечеру, пробираясь полями и рощами домой, обсуждали эту историю, врача из FDA, которая не допустила регистрации талидомида в США, несмотря на давление компаний. И тут мой учитель, ровесник тех самых детей, внезапно сказал: «А ведь моей маме тоже выписывали и очень рекомендовали этот препарат, когда она ждала меня. Она его даже купила и поставила на тумбочку рядом с кроватью, но так и не стала пить, а потом и вовсе забыла». Повисло молчание. Я смотрела на убегавшую за горизонт дорогу и думала, что кому-то – Богу ли, небу или просто судьбе было нужно, чтобы кто-то остался по ту, а кто-то по эту сторону и помогал другим.