Под небом бесшовным расписаны степи, словно иконы,
я не стал к тебе ближе, не стал,
только слёзы свои же выпил,
эти сонная явь у поста и сгущённые кроны,
и не помню уже, каким до войны был,
где пустеет пролёт дверной, как звенят позвонками стены,
где в неряшливом декольте грудь Елены,
где копчёный класс, где трава и спайс на расхвате
и закрученные холмами стихи в тетраде.
Медный спас, воскресение, так живи, попирая век,
будешь должен кому, так отдай и молчи цепниной,
я продал всё, что мог,
свою душу и пядь монет,
и разбитый асфальт БТР колесит резиной,
и бросает на кочках, топит, уводя поголовно нас,
я всех спас в голове, пацаны, не примите так близко,
между плитами и кевларом карманный иконостас,
между небом и мелкой травой прицельная ризка,
помнишь, снайпер снимал на прогалине возле осоки,
подле сожженной техники?
я смотрел, как спадали сгущённые кроны с тревогой,
как землю крестили вы
и свои почерневшие тельники,
когда я сорвусь пьянью сивой и плакаться буду,
проститутке, кальянщику, бармену, случайным прохожим,
ты не злись, я всегда верил в чудо;
божье чудо — поможет.
Я боялся писать о неправде,
потому что уснули они,
я их сон охраняю, и мелко царапаю что-то,
у буржуйки сопят, словно те мотыльки,
что увидели Бога.
2025