В большую квартиру в Лаврушинском, напротив Третьяковки гости съезжаются к 11 ночи. 31 декабря под Новый Год. И идут к Храму — рядом с домом. Кто хочет. Это не религиозные радения. Это традиция.
Лидия Борисовна в девичестве Толстая, внучатая племянница Льва Николаевича, внучка его брата. И дворянские традиции — это её традиции. Так было в её жизни всегда.
А потом все отогреваются в гостиной, где книг — до потолка, фотографии любимых с автографами, картины, картинки, подарки, игрушки, насиженная мебель, налюбленные уголки, абажурчики и свечки, канделябры и пепельницы, горки камней, скатерки, тряпочки — всё память. Есть скатерть автографов — они писали, а она вышивала.
А потом тихо, мимо завешенных прелестями стен коридора — к столу. Впрочем, можно и на кухню завернуть, пропустить рюмочку. Кухня — мини-музей: там собраны разделочные дощечки со всего мира. Но и место для любимых в будни. И самовар, и водка, и холодильник — хоть когда.
Ну и выходим к столу. Кувертов на 30, до отказу, только бы впихнуть стульчик.
Стол голубого-синего стекла. Много лет собираемый, весь синий.
Граненые графины с водками. Бутылок — ни-ни. Заморские виски — уж так и быть. И вино — ладно. А водка только в графинах.
И начинается — а грибочки, вот, эти белые, солёные. А эту рыбку, Лола утром принесла, а паштет! Ну почему никто не берет язык, Саша, хрен рядышком.
Стол — русский: если взял тарелку или блюдо — назад не поставишь — уже занято. Салаты сочатся гранатовым соком, а слёзы с балыка и сыров катятся капелью. Что-нибудь непременно из Израиля — от детей — травы, хумус и ещё невесть какая вкусность.
За столом — только любимые на все времена, и большинство на тех же местах — традиция. Пара школьных подруг-поэтесс, Юлик Ким, Саша Городницкий, раньше всегда, а теперь иногда Игорь Губерман — зять с дочкой Татой из Иерусалима, московская дочка Лола с Саней-мужем, внуки, правнуки, друзья.
Лидия Борисовна во главе стола всё переживает, что мало едят, всё пропадет, опять пришли не голодные.
Стасик Рассадин красиво рассказывает про любовь к хозяйке, а зять Саня орёт «ура» каждому тосту, и непременно, чтобы все вместе.
Свечи в тяжёлых серебряных канделябрах оплывают на гроздья винограда и персики, дожидающиеся десерта под утро, хрустящие салфетки сползают с колен, а ледяная водка переливается синими брызгами в гранёных рюмках.
Господи, а сколько доброго, нежного, умного достаётся в тостах каждому из гостей!
А среди ночи подтягиваются новые любимые, отбывшие начало в нужностях и прискакавшие сюда, сюда — к Лидии Борисовне!
К утру нехотя расползаемся. Школьную подругу, поэтессу дивную, по соседству домой завожу.
И в койку — улыбаться от счастья…
Её не обошло время со всеми гадостями, но что-то — НАД — всегда и видится и слышится. Ей есть с чем сравнивать. Судьба так сложилась — в сердце и любви Лидии Борисовны живут и Герцен с Пушкиным, и Фадеев с Межировым, и Светлов с Гориным, и Цветаева, и Кручёных. Для неё нет печатей принадлежности — есть место в сердце и истории. В сердце главнее.
Перечислять имена да фамилии — нет надобности. Правильнее так и сказать — Лидия Борисовна Либединская. И извольте шапки долой и на колено, джентельмены.
Один из мелких литераторов сегодняшних полез как-то к Л.Б. с разговором, де что же вы, дворянка, русская кость с этими евреями да западниками, мы же с Вами исконные-посконные…
«Да как я с вами могу? – Лидия Борисовна отвечает, – когда мой дед на конюшне вашего вожжами порол!»
Спокойное достоинство через годы разностей — не предмет зависти, даже белой, — восхищение и возможность, заглянув в себя, распрямить спину и посмотреть вокруг совсем другими глазами.
«Пока мы её (жизнь) ругаем, она проходит!» – это Лидия Борисовна, на кухне, за рюмкой чая, среди дня, в разговоре.
Пять детей, четырнадцать внуков, тринадцать правнуков — это на сегодня. Половина в Израиле, половина здесь, в Москве. Ну ещё кто-то из них мотается по миру — свобода ведь на нас свалилась — вот и шастаем.