Опыт разбора картины с А.
Сад земных наслаждений (Иероним Босх)
Многослойность произведения, возможность и необходимость разглядывать каждую деталь в этот конкретный раз сильно сужает любые концептуальные рамки текста. Потому — пока что остановимся на основных закономерностях.
Художник работает в совершенно разных регистрах, даже в одной части триптиха встречается и совершенный схематизм (животные на левой створке), и чрезвычайное жизнеподобие (лицо человека-дерево на правой створке). Это совершенно не зависит от принадлежности того или иного элемента к понятиям добра и зла, которые, будучи заложенными в композицию триптиха, оставляют широкую вольность трактовки.
Несмотря на очевидное наличие завлекающих для взгляда элементов, он сразу же теряется и растворяется на территории всей работы, изредка выхватывая крошечные образы, но боясь выйти на относительно «общий» уровень. Помогают невозможности воспринять картину как нечто единое два авторских умысла: во-первых, обилие непропорциональных сферических объектов, а во-вторых, возможность логического «считывания» триптиха по всем направлениям (все три части по горизонтали, каждая из частей по вертикали, по траектории округлостей и т.д.).
Левая створка чужда заполненности; двигаясь вправо, взгляд невольно начинает воспринимать пустоту (а точнее — возможное пространство вокруг фигур) как великий дар, который этот причудливый мир постепенно теряет. Она же обнажает холмы, чем предопределяет чрезвычайную четкость разделения планов: Адам, Ева и Бог не воспринимаются частью пространства с озером (единым и единственным!).
Воды центральной части же, напротив, разделены по планам, наблюдаемым со значительно меньшим контрастом. Что раскинулось перед нами? Алхимическая формула? Перевернутый человек с головой в виде озера? Сам Адам Кадмон, явленный как опрокинутое вверх тормашками древо жизни? А что тогда сфероподобные наросты-постройки — источники ли, части ли разбитого тела?
Композиционно обилие вод и потоков из разных частей картины необходимо для зарождения хаоса движения: хоть сколько бы то ни было организованного по векторам в верхних планах, и переходящего в абсолютный хаос нижнего. Оставляющий малую свободу «животный» мир верхнего плана по мере скольжения взгляда вниз сначала «оседлывается», а затем и вовсе исчезает, уступая место людям.
Наконец, правая створка с её отсутствием пустот и чернотой предстаёт весьма неожиданным, но, тем не менее, логически обоснованным результатом любого сюжета движения по триптиху. Мы можем лишь предположить, что знаменитые деформации людей и существ здесь являются результатом «спрессовывания» живых существ как друг с другом, так и с объектами их деятельности из центральной части триптиха. Что на нем было представлено воплощённой человеческой праздностью, в условиях тесноты правой створки обратилось огромными музыкальными инструментами, или же слиянием людей с мечами, часами, розами и книгами.
Наконец, отмечу общее и весьма пугающее свойство всего триптиха, выставляемого в любом галерейном пространстве даже в качестве репродукции на одном холсте: изобилуя сферическими и круглыми объектами, он в некоем роде сам ощущается как сфера, неизменно «раскручивающая» помещение вокруг себя. Недаром оригинальный триптих содержит на своих внешних створках еще одну ровную сферу: весь мир, сотворенный Богом.