В весенней и солнечной Юрмале над домом Аспазии висит прозрачная луна.
Я под ней, под двухскатной крышей, я – на втором этаже дома, в кабинете, смотрю на поэтессу, прозаистку, активистку, звезду – я смотрю на Аспазию.
Она сидит на кровати и пишет в тетради. В доме полно столов для письма, я насчитала с дюжину. В кабинете их два. В спальне, в шаге от кровати, — столик для писем.
Призрачная Аспазия сидит на кровати, и я глубоко уважаю это решение.
Она пишет быстро, я пишу быстрее.
Я не вполне уверена, что мне можно сидеть на табурете у пианино. Запрещающей наклейки нет, но я все равно спешу. Я могла бы подойти к смотрительнице, представиться, объясниться, мне кажется, она бы с радостью придумала, как сделать мне удобно. Но я не хочу разговаривать. Я приехала писать.
Прислушиваюсь к шороху, с которым голографическая Аспазия водит ручкой по бумаге. Он громче моего. Стараюсь подстроить свой ритм движения под ее — я хочу создать музыку, пока торопливо записываю все, что привлекает внимание.
Ритм не складывается, но я пробую, пробую, это тяжело (я не думала, что будет легко), а если чуть медленнее, —
ох, как мы звучим вместе.
Над книжным шкафом в кабинете рисунок с русалочкой. Она только-только обрела ноги, сидит на камнях у моря. На коленке — бабочка. Русалочка смотрит серьезно и решительно. Левой рукой держится за валун, правую занесла наверх. Я отвожу взгляд и почти ожидаю услышать шлепок.
Над кроватью Аспазии картина или вышивка – не могу разглядеть через всю комнату, а заходить в нее нельзя – сцена из стихотворения поэтессы. По темному лесу скачет золотоволосая наездница в розовом платье, с золотым кнутом в руке. Наездница – сказка. Она мчится по ночным лесам, дорогам, всегда торопится, всегда ускользает. Героиня стихотворения встречала ее в детстве и теперь встретила снова. Сказка говорит, что у нее нет дома на земле, нет дома, и скачет дальше, прочь.
Над моим пианино висит Сапфо. На голове лавровый венок, волосы распущены, руки разведены. Она смотрит за пределы картины. Возможно, тоже заглядывает в спальню Аспазии.
Музыка шороха. Наше письмо. Птицы в саду. Смотрительница с подругой смеются внизу. Машины.
Сидеть в доме будто бы гостить. Определять пианино как “мое”. Мечтать распахнуть все окна. И остаться здесь на ночь. Посидеть на запретных диванах.
Провести рукой сквозь голограмму.
Я резко останавливаюсь. Музыка прерывается. Аспазия продолжает писать. Русалочка держит руку наверху.
Смотрю, как строчки ползут по стене в спальне – в солнечный день их почти не видно. Смотрю на интерьер. Витиеватый, но не утомительный для взгляда ар-деко. Цвета, цветы, принты, орнаменты, предметы — все подходит одно к другим. И мой наряд безупречно сочетается с домом. Когда я замечаю свое отражение в зеркале, мне не хочется шевелиться, настолько оно гармонично. Я готовилась к поездке, как к свиданию.
Голографическая – или призрачная – черно-белая кошка сидит под кроватью Аспазии и вертит головой. Периодически она смотрит на меня и мяукает.
Я отвечаю ей вслух.