II
Глазастое звездное небо, кругом тишина,
Нездешний покой и какая-то мягкая темень
Пушистым прикрыла крылом, будто птица птенца,
Как будто от темени был я всегда неотъемлем.
Уютно, как в детских мечтах о ракетах,
Полётах до Марса туда и обратно,
Где письма в конвертах и песни в кассетах,
Всё то, что казалось уже невозвратным.
Ну что ж, если смерть это есть ностальгия,
А жизнь это только «а чё будет дальше?»,
И если всё так, то был рад белой «Kia»
Подставить бочок и забыться пораньше.
Недолго пробывши в дурманной реке,
Течение вдруг превратилось в ладонь
И с треском дала мне по левой щеке,
И с треском вокруг появился огонь:
«Привет, мой дружок!» — гулким басом сказал
Покладистый бархатный голос,
И в это мгновение смертный астрал
Меня погрузил в новый космос.
«Чего ж, дорогой, ты молчишь, не узнал?
Я Бох, с буквой «х» на конце, как-то так,
В стихах же своих ты меня обзывал?
Не бойся, я зла не держу. Есть табак?»
Я робко порылся в кармане, достав
Помятую пачку: «Держите».
Из пламени выползла, будто удав,
Большая рука в малахите
И ловким движением он прикурил,
Зажгя об себя сигарету:
«Армянские куришь? Ну ты учудил.
Уж лучше забить мхом газету»
«Простите, других больше не было в Дикси».
«Да всё с тобой ясно, скажи мне вот лучше,
Ты жизнью земной, я смотрю, не проникся?
Такой ты страдалец и типа заблудший?»
«Да вроде бы нет… ». И огонь приутих,
Как будто взгрустнув: «Разговор не идёт,
Поди разболтай вас, пугливых земных,
Ну ладно, кто тихий, тот просто не пьёт,
Сегодня я щедрый, и Бох вам нальёт!»
Господь откупорил бутылку белуги,
И вылил её в пустоту, в никуда.
«Мы пьём в невесомости, значит, в услугах
Сервиза у нас отпадает нужда!»
О, как же он мудро подметил сей факт,
И я посмеялся, налажен контакт!
«Ну что ж, надоело тебе там вращаться? —
Изрёк тёплым певческим басом своим, —
Ты можешь у нас, если хочешь, остаться,
Не будешь в нужде и не будешь судим,
В прекрасном Эдеме ничто не грешно,
Все мысли легальны, любые хлеба
Тебе, ну короче, бери что захочешь.
Отдай в «добрый ящик» колодки раба,
Ты сможешь мгновения вновь пережить
Того первозданного чистого счастья,
Потянешь к себе ариаднову нить
И вытянешь ту, что любил за запястья,
Возьмёшь её крепко, обнимешь, и снова
Ты будешь прокручивать этот момент,
Всё стоя в нелепом шарфе на Дворцовой.
Ты есть и душа, и судьба кинолент,
Ты есть и ребенок, и Марс, и Луна,
И мама, что ждёт тебя дома с площадки,
И дом тоже ты, и гуляй допоздна,
Никто «прогулял» не напишет в тетрадке».
И Бох замолчал, источяя тепло,
И это тепло меня будто любило,
Как вдруг предо мной появилось табло
С той датой, когда моё тело погибло.
«Ну что, ты готов? — прошептал он серьёзно, —
Прожить с этих пор свои лучшие жизни
И стать золотым существом венценосным,
Которому чужды и боль, и капризы?»
Сухими губами я вымолвил: «да».
И вновь воцарила кругом тишина.
Тут Бох рассмеялся и крикнул: «Пизда!
Какой тебе рай? Значит, слушай сюда!
Дана была жизнь тебе только одна,
Ты хочешь быть счастлив? Ну что же, так будь,
Но только работай, ведь лень — Сатана!
В бездействии смерть, а в движении путь,
Тебе до Эдема, как рыбе до неба,
Взлетишь, если только в орлиных когтях!
Орёл этот я, ну а ты на прицепе,
И воздух оставит тебя в мертвецах.
Так знай, Антуан Раконтен — чадо Сартра,
Я кину тебя в твоё море обратно,
И скоро опять у тебя будет «завтра»,
Ведь сердце стучит твоё не за бесплатно,
А чтобы ты делал, любил и писал.
Сейчас ты начнешь снова с тех же позиций,
В которых был до ДТП. В добрый путь.
И будь вдохновлён каждой новой страницей.
Страница прочитана? Перелистнуть.
Ещё напоследок, армянские сиги,
Прошу, не кури ты такое дерьмо,
Себя же погубишь, пиши лучше книги,
А позже по книге сними и кино.
Ну, с Богом, до встречи, — промолвил он томно, —
Вся жизнь пролетит, не успеешь моргнуть,
Но главное, сын мой сердечный, запомни:
Страница прочитана? Перелистнуть.
Ты понял?» Я еле ответил, что «да»,
А большего вымолвить я и не смог,
Пространство наполнила будто вода,
И пламя иссякло, свернувшись в дымок.