чут-чут отрыла букв из старых какашечных фанфиков надеюсь вы скучали по ним 😔
"– ...ведь это, может быть, требует подобия, сходных декораций.
Саша, помешав ложечкой сахар в чае, бесшумно вложил ее между блюдец, попутно перекатывая во рту языком кусок миндаля. Орехи он не любил и до сих пор сохранил привычку, если они где-то попадаются, не есть, а обгладывать и незаметно оставлять их на тарелке. В детстве мама имела обыкновение доедать за ним эти обглоданные кусочки, и от этого слияния ему всегда было не по себе. Почему-то эта его привычка не съедать орехи всех волновала, но теперь и ему самому стало приятно, когда Лев за ним также как мама стал их доедать, не имея к нему совершенно никакой брезгливости. Коля же вообще предварительно, если они что-то такое сладкое делили – Лев стал привозить домой какие-то новые сладости все чаще, – друг с другом, просто заранее их отовсюду вытаскивал.
Теплый запах хвойных шишек от кипятка приятно жег ему щеки. Не зная, что ответить, Саша снова взял в руки ложку. Количество оставленных им на тарелке орехов заметно уменьшилось.
– Наступать на одни и те же грабли, что ли, эффективно по-твоему? – спросил он наконец, тяжело и стыдливо краснея.
– Люди как делают – наступают и не смотрят, что перед этим шло, что вело к этому, и какие последствия. Идут себе дальше, не задумываясь. А тут думать надо, обследовать, это же ведь очень любопытно, – искренне сказал Лев. – Любопытно, что у тебя так. Я никогда такого не видел.
Саша хотел было даже махнуть рукой – так ему неловко сделалось от чужой реакции на собственные откровения.
– Это просто значит не мое, и кончено, – сказал он, косясь на руки Льва, мягко перекатывавшие между пальцев шарики с клюквой в сахаре. Когда они зашли домой и расселись в комнате пить чай, Лев вытащил из буфета жестяную коробку со сладким, бросив мимоходом ему с дружелюбной завистью: «у тебя такие красивые и крепкие зубы для такой еды», и этим самым очень напомнил ему тот первый раз, когда Саша пришел к ним полтора года назад, и Коля угощал его вареньем примерно с такой же интонацией в голосе.
Саше хотелось с ним спорить, потому что подсознательно нравилось, что Лев ему парирует каждый раз тем, что это «любопытно». Когда он первый раз рассказал, разоткровенничавшись, ему о об этом случае с Валей, Лев, вопреки всем его ожиданиям, даже не поворотил лицом – не сказал, что это извращение, грязь или гадость, не плевался, хотя в повседневной жизни – особенно это Саша прочувствовал с ним в кабинете на Лубянке, – по-прежнему обладал какой-то недоступной и отрешенной от, казалось бы, пустых и телесных переживаний силой.
– А если бы она тогда не так поступила с тобой, а как-то иначе себя повела, тогда бы твое было? – вдруг спросил Лев, отставив в сторону стола свою чашку. В металлическом корпусе пузатого самовара возникло его неровное расплывающееся отражение – он приподнялся со стула. Саша в ответ подвинулся назад, как будто почуяв угрозу, и посмотрел на него исподлобья, недоверчиво, как-то боком, боясь, видимо, что над ним посмеются.
– Может и мое бы было. Да только ты сам говоришь – есть вещи важнее и строже.
Лев ласково усмехнулся.
– Это верно".