Вахтеру ессентукинской грязелечебницы было скучно. Он начал говорить, и я толком не слушала что, но общий поток свелся к тому, что, в принципе он может поступиться должностными инструкциями и пустить меня внутрь посмотреть фойе. Но при одном условии: если только я не наймит.
- Кто?
- Шпион. Вражеский, - вахтер навис надо мной, что с моим ростом, правда, не очень сложно. - А вот вы мне скажите, что тут может быть красивого? - он махнул рукой в коридор, где только что размахивала тряпкой уборщица. свет красиво падал откуда-то сбоку, я примеривалась с крупностью айфона.
-Ну, говорю, - посмотрите какая архитектура. И рисунок плитки, и вот она треснула, а свет какой.
- Пха. А вы откуда, из Москвы? В Москве тоже ведь много красивых зданий.
Мы вышли на улицу вместе. Он продолжал говорить. О дочерях, которые живут в других городах, о туристах, которые приезжают каждый год, о погоде, которая в апреле хуже чем в январе. На Александровиче (имя на бейдже мне было не видно, только отчество) была какая-то потертая куртка, а зубы такие плохие, что аж восхитительные, это я вам как внучка стоматолога говорю. Потом он вдруг, без склеек, стал рассказывать, как путешествовал в Аргентину.
- Ты идешь, по Буэнос-Айресу. Стоят столики, за ними сидят люди, играет музыка. И вот идет мужчина и приглашает женщину, совершенно ему незнакомую. И они танцуют танго. Да так, как не показывают ни в одном нашем шоу. Вообще ездить надо пока молодой. Вот так-то, милое дитя.
И как вы можете, наверное, догадаться, меня так никто не называл лет сто. А снаружи дождь лил, как из ведра, и грязелечебница очень красивая, а еще у меня был украденный с завтрака мандарин. Короче, оказывается вот за чем я сюда летела. Именно вот за этим.