Не перестает
(О трилогии Виктора Меламеда «ПГТ Диксон»)
Это невыносимо страшно.
Это о том, есть ли жизнь после жизни.
Жизнь после жизни есть.
Но господи, какая же она.
Если бы, конечно, не.
Если бы не.
Если бы не вечное бдение мятущегося разума, озаряемого вздрагивающим, словно от испуга, в любой момент готовым угаснуть огоньком неутолимого интеллектуального беспокойства;
Если бы не сострадание крошечного к малому, малого к большому, большого к полугигантскому, полугигантского к гигантскому, - сострадания шаткого, непостоянного, трудного, порой колеблющегося, порой предающего, но никогда не перестающего, — хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание будет близко к тому, чтобы упраздниться;
Если бы не способность человеческого пробивать себе путь в нечеловеческом.
Это блистательно, на мой взгляд, написанный текст, - написанный тем единственно возможным, как мне кажется, языком, которым можно писать о мире, в котором появятся мясные люди, люди, которых мы будем есть, потому что нужно же кого-то есть, — поэтизированным языком полного остранения, — но остранения, построенного не на дистанцированности говорящего, а на тотальном погружении, на полной травматической десенсибилизации героев, обитающих в пространстве ПГТ Диксон, созданных в пространстве ПГТ Диксон, изначально не ставящих под сомнение пространство ПГТ Диксон. Именно этот язык становится первым инструментом, при помощи которого автор вызывает у читателя ощущение узнаваемости повседневного ужаса, в котором живут его герои: все произносимое немыслимо, невозможно, ненормально – но эта обыденная ненормальность постепенно окутывает тебя, и ты смиряешься с ней, и в ней, глядишь, появляются разумные паттерны, и вот ты уже как-то дал сделать это с собой. Как? Да вот язык завел. Заговорил. Запел.
Кто говорит с нами этим языком? А никто, настоящие никто, - маленькие, слабенькие, страшненькие. «Мы думаем: просто ничего не скажем Завлабу в этот раз. Мы думаем: только мы потом все равно все скажем Завлабу. Мы думаем: мы попытаемся ничего не говорить Завлабу, но он сам все поймет по тому, как мы будем пытаться ему ничего не говорить, и мы все расскажем. Мы думаем: лучше сразу все рассказать Завлабу». Такие. Повседневненькие, обычненькие, узнаваемые. Легкая добыча для автора: размазать, осмеять, смять, сделать читателю приятно. Читателю придется засунуть свое приятно в черную шахту едва живого, дергающегося, скрипящего лифта, в самозатягивающуюся щель в полу, в грязную колбу для выращивания гигантских эмбрионов на военные нужды («Длинные ноги можно сделать. Но к ним сильная близорукость. И еще псориаз. Но псориаз это ведь почти уже чешуя. Можно попробовать ее сделать сплошную. И сантиметр-два толщиной. Больше вряд ли.») Потому что они, эти повседневненькие, обычненькие, страшненькие, - они упрямые, непреклонные, полные любви, способные на подвиг. Читатель делает ужасное для себя открытие: на них вся надежда. Если их размазать, осмеять, - и бросить, - останется только страшный, искаженный, мертвый мир ПГТ Диксон, и не будет жизни после жизни, жизни вечной. Живи с этим, интеллигентный читатель.
Но как? Видимо, так, как предлагает нам автор: только верою в то, что есть выход, только верою в то, что искать его предстоит не лучшим из нас, но тем, кому он нужнее всего: слабым, боящимся, блуждающим в темноте. И по мере чтения «ПГТ Диксон» нам придется понять, что они и есть мы, что мы и они, они и они, мы и мы, Йл и мы, Йл и они, Йл и Йл, мы и Йл, что все это – одни и те же люди, — крошечные и малые, малые и большие, большие и полугигантские, полугигантские и гигантские. И мясные тоже. А иначе выход не найдется, выход не найдется, выход не найдется.
Жизнь после жизни есть.
Но возьмут в нее всех.
———
Это - мое предисловие к трилогии Виктора Меламеда «ПГТ Диксон», которую я считаю вообще-то выдающимся текстом. Прочитайте ее, пожалуйста: https://slavistica.com/ru/products/1438327. Она вышла в издательстве «Бабель» (https://t.me/babelbookstlv).