В последнее время меня невероятно триггерит контент, где насилие над женщинами используется как декорация для сюжета. Хотя, по правде говоря, обращать на это внимание в полной мере я стала только после одной из серий Grotesquerie, где на эту тему случается огромный спич из уст одного из персонажей.
Казалось бы, как мы тут оказались. Годы миту, бесконечный эмпауэрмент, попытки «разбавлять» белых старых режиссеров женщинами. Но сценаристка всё ещё может заявить, что жертва сама виновата в насилии. А в вашем любимом сериале немыслимое насилие над женщинами десять минут экранного времени обсасывается оператором так, что это уже чуть ли не снафф-видео.
Мою рефлексию на тему насилия — внезапно нормализованного всеми вокруг и даже мной самой — подкормил тред на редите о [ моей текущей обсессии ], корейском детективном сериале «Монстр». В треде было множество тейков, мол как унизительно, что, хотя жертвы — все женщины, нас заставляют сопереживать страданиям мужских персонажей. И вот тут возникает интересное напряжение.
Дело в том, что у «Монстра» сценарист и режиссёр — женщины. И эмоциям героев-мужчин действительно уделяется огромное количество внимания.
В случае офицера Ли Донсика мы узнаём историю человека, который живёт с невыносимой травмой выжившего. У Донсика в подростковом возрасте пропала сестра-близнец — что стало концом всей, некогда счастливой, семьи. Его держит только желание найти. Убийцу или сестру. Мёртвую или живую. Хотя какая разница, когда его собственная жизнь уже давно не его? При этом всё подаётся полутонами и оттенками. Зрителю позволено самому, пазл за пазлом, сложить историю чудовищной травмы. Ведь Донсик не живёт — он просто существует.
История второго мужского персонажа, Хан Джу Вона, — это [ достаточно табуированная ] история домашнего насилия, из-за которого у героя проблемы с головой, неспособность к близости, и россыпь фобий. Причём насилие тут — не типа «палкой по спине били», а куда более редкого: эмоциональной манипуляции, редко поднимаемой в патриархальном обществе.
И вот мы возвращаемся к ключевому тезису — да, все мёртвые жертвы сериала (без исключения) женщины. Но есть кардинальное отличие: это не безымянные тела в кустах, а личности с биографией. Нам подробно рассказывают про каждую. Их смерть не эстетизируют — она становится, по сути, проклятием целого города, родовой травмой. Здесь нет чернухи и шокирующих деталей. Их не подвергают виктимблеймингу собственные создатели.
В моём любимом сериале «Убийство» есть фраза, суть которой: «Как страшно — остаться очередной заметкой о пропаже и не быть найденной». Именно вокруг этого строится сюжет «Монстра». Каждая жертва имеет право быть найденной и отомщённой. Серия за серией зритель приходит к осознанию: смерть каждой — трагедия. Без них мир стал пустым и одиноким. «Монстр» не даёт забыть — эти женщины должны быть найдены. Не ради мести. Ради того, чтобы их отсутствие наконец стало видимым.
Немаловажен и другой аспект — даже второстепенные женские персонажи прописаны здесь с неожиданной для жанра детализацией. Мы узнаём о карьере, мотивах и травмах каждой: они не «функции» для продвижения мужских сюжетных арок и не декорации.
Казалось бы, напрашивается невольный вывод: ну просто женщины-создательницы более бережно (gentle) относятся к любым персонажам — вне зависимости от пола. Но ведь во втором абзаце мы уже столкнулись с парадоксом: порой женщины оказываются жёстче в плане сексизма и виктимблейминга. Может, это часть тренда на возврат к традиционным ценностям: мужчины на конях, женщины красивые — и всё это под соусом ностальгии по патриархальным временам. Или мы все — как зрители — слишком привыкли к «удобным» женским персонажам, чтобы принимать их всерьёз? Но как-то это поверхностно, не находите?
Может, мы научились пропускать насилие мимо сознания, как рекламу? Может, дело не в «привычке», а в том, что массовая культура сделала женскую боль настолько обыденной, что она больше даже не шокирует? Когда в последний раз сцена изнасилования или убийства героини действительно — по-настоящему — выбивала вас из колеи?