20 апреля 1970 года Пауль Целан вышел из своей парижской квартиры прямо в ночь. Пройдя примерно три сотни метров, он остановился у моста Мирабо, а затем, спасаясь от собственного психоза, навсегда бросился в речной поток Сены. Дома на его письменном столе нашли биографию Гёльдерлина, раскрытой на странице, где были подчёркнуты слова: «Порой этот гений становился мрачным и погружался в горькие колодцы своего сердца». Много вспоминаю это, когда перед сном воображаю, как бы мне хотелось сойти с ума.

18 апреля (пятница) в районном суде г. Казани должен был состояться суд над гражданином по имени Исус Петрович Христос. По версии сотрудников полиции, утвержденной прокуратурой, в период с апреля по декабрь 2024 года он фиктивно поставил на учет 45 иностранных граждан в своей квартире площадью 31,9 кв. метра. Ранее Исус Петрович уже был неоднократно судим за грабежи и разбой, а в 2014 году состоял на профилактическом учете у нарколога. Заседание суда не состоялось, так как подсудимый на него не явился.

Педагогические советы от Мишеля Фуко [Надзирать и наказывать].

Лазарь весной

И послуша бездыханный, дыхание дающаго ему

Интернет вовремя выбросил на берег статью про поэтику вокально-инструментального ансамбля Kunteynir. Почитайте, хорошая.

По случаю вспомнил, как Алексей Лосев пренебрежительно относился к своему дню рождения. Рождение, — говорил он, — это уникальное событие в истории, у которого есть начало, а значит, будет и конец. Тело смертно, его существование — механический акт, полностью зависимый от прочих обстоятельств нашего мира. Тут особо нечего праздновать. То ли дело именины! Имя — это единственная подлинная вещь, единственная доступная нам реальность, ибо только имя существует вечно и независимо от всего: вне мира и вне времени. В именины мы отмечаем приобщение Алексея к вечной идее его имени; к ней имеют отношение все Алексеи, которые когда-либо существовали и будут существовать. Тело однажды погибнет, его закопают в землю, съедят черви и, наконец, забудут, а имя продолжит жить. Оно будет хранить в себе и конкретного человека, и тех других людей, которые ещё будут подходить к этой вечной идее.

В городе потеплело, и люди вмиг похорошели. Их опухшие силуэты преобразились буквально за одну ночь. Скинув зимний покров, многие просто стоят на углах улиц и нежатся на солнышке, слегка запрокинув головы, как ящерицы.

Нет сил воспеть тебя, прекрасная помойка!
Как на закате, разметавшись, ты лежишь
со всклоченною головой
И черный кот в манишке белой колко
Терзает, как пьянист, живот тяжелый твой.
Вся в зеркалах гниющих, в их протресках
Полынь высокая растет —
О, ты — Венеция (и, лучше, чем Венецья),
И гондольером кот поет.
Турецкого клочок дивана
В лиловой тесноте лежит
И о Стамбуле, о кальяне
Бурьяну тихо говорит.
В гниющих зеркалах дрожит лицо июля.
Ворона медленно на свалку опустилась,
И вот она идет надменнее, чем Сулла,
И в цепкой лапе гибель или милость.
Вот персик в слизи, вспухи ягод, лупа,
Медали часть, от книги корешок.
Ты вся в проказе или ты — ожог,
Ребенок, облитый кипящим супом.
Ты — Дионис, разодранный на части
Иль мира зеркальце ручное.
Я говорю тебе — О Свалка,
Зашевелись и встань. Потом,
О монстр, о чудовище ночное,
Заговори охрипло рваным ртом.
Зашевелись и встань, прекрасная помойка!
Воспой — как ты лежишь под солнцем долго,
Гиганта мозгом пламенея, зрея,
Все в разложенье съединяя, грея.
Большою мыслью процвети, и гной
Как водку пей, и ешь курины ноги.
Зашевелись, прекрасная, и спой!
О rosa mystica, тебя услышат боги.

Прекрасен мусор мой
Неповторим и светел.
Когда в кармане я
Перстами нахожу
Пылинки, крошки,
Старые бумажки,
В счастливое расположенье
Прихожу.
И мнится мне,
Что я как Бог в руке
Держу созвездий кучу в кулаке.

В этом онтологическом стихотворении Виктора Пивоварова — прозрачном и замечательном — вселенское бытие легко уравнивается с мусором. По поводу мусора периодически вспоминают Платона, а именно отрывок из самого тёмного его диалога «Парменид» [130 b-e], в нём философ спрашивает Сократа: «А действительно ли у каждой вещи есть своя идея, которая существует отдельно от её воплощения?» На что Сократ отвечает вполне утвердительно. Но хитрый Парменид не унимается и уточняет: «Так что, даже у всякого мусора есть своя идея?» Мнение Сократа вдруг меняется: «Вовсе нет, я пола­гаю, что такие вещи толь­ко тако­вы, какими мы их ВИДИМ». Внезапно оказывается, что мусор не принадлежит миру идей, но существует лишь феноменологически. Парменид иронически подмечает, что Сократ ещё молодой, поэтому он СЛИШКОМ СИЛЬНО СЧИТАЕТСЯ С МНЕНИЕМ ЛЮДЕЙ. Когда он углубится в философию, то ни одна из вещей больше не будет казаться ему ничтожной. Больше они к этой теме не возвращаются.

Вот трудность, к которой даже сам Платон не знает как подступиться. Дыра в мире идей. Оказывается, что не у всякой вещи и не у всякого явления есть свой эйдос, так как есть мусор, а идея мусора в том и состоит, что это всегда произвольное собрание выброшенных вещей, которое никаким сущностным свойством не объединено. Это идея отсутствия идеи.

Лирический герой стихотворения Пивоварова — бытовой Демиург, человек преодолевший эту трудность. Первая же строка стихотворения парадоксальна «Прекрасен мусор мой». Прекрасно, как известно, благо — высшая идея, включающая в себя все остальные. Платон говорит, что лишь соотносясь с ней, предметы получают возможность быть познанными, да и вообще возможность существовать. То есть вне блага вещей не существует, постигнуть БЛАГО — значит постигнуть идею, то есть свести все чувственные проявления вещи к её сути. Более того, для Платона Благо и Бог — понятия почти тождественные. У Пивоварова же благом/прекрасным называется карманный мусор, бесформенное явление, которое вообще-то должно быть выключено из бытия.

Здесь оказывается важным, что поэт превращает пылинки и крошки именно в звёзды — метафору вечного порядка вселенной. То есть он не просто фантазирует о мусоре, он приобщает его к космосу (κόσμος с греческого буквально и значит «порядок»).

Поскольку мусор принципиально неутилитарен, то он становится идеальным пространством для творения. Не в том, конечно, смысле, что нужно лепить снеговиков из грязи (хотя об этом мы ещё поговорим), но в том, что мы, каждый раз залезая рукой к себе в карман, вдруг обнаруживаем божественную способность ограничивать и наделять материю смыслом. Вещи не тянутся неосвоенной массой вне духа. Всё, что в реальности есть стоящего, что в ней действительно, что открыто мне в моём разуме, то МОЁ. И в этом отношении прав Парменид, у которого границы его собственного мышления совпадают с границами бытия. В мире, где мысль становится важнее мнения, доксы, для всего, даже для любого мусора, есть место, если только он понимается приобщённым к звёздному порядку вещей. Тут действительно есть чему порадоваться.

Завтра весна — отнеситесь к этому ответственно.

Увидел этот пустующий стул и вдруг вспомнил, как весной 2014 года Пайпс приезжал на конференцию в Москву. Ему уже тогда было 90 лет и все негласно собрались в последний раз его увидеть. Доклад его слушали вполуха, гораздо сильнее всех занимало чувство проходящего времени. По этому чувству я его навсегда и запомнил. Пайпс тихонько говорил, а потом повернулся к окну, долго и по-старчески смотрел на деревья, вспоминал белок.

https://t.me/podosokorsky/33377

БЕСЕДА В ВОЗДУХЕ: ПАМЯТИ ГРИГОРИЯ ДАШЕВСКОГО

25 февраля родился Григорий Дашевский, автор важный для многих пишущих сегодня. его поэзия — кажется, как любая исконная сила искусства вообще — умаляющаяся, скорбная или скорбящая красота, но смиренно входящая в рукав, гнездование нешуточной боли, одиночества, избываемой обиды; она и утешает, как мало что, высветлят горевание, одичание боли, напоминая, давая знать — например, о тайной, тихой силе предвесенней травы, ещё невидимой, может быть — и ещё несуществующей даже вовсе; о самом воздухе, что также — немыслим, осязаем едва ли, прост и — вездесуще-нежен.

«воздух не оставлен без призора никогда» — вспоминал Игорь Булатовский в память о Василии Бородине. будто с иной стороны — от воздуха — к нам, как раз оттуда, от того, кем воздух никогда не оставлен, Дашевский приглашал, утешал: мы на воздух выйдем — там поговорим…

этот выпуск мы посвящаем светлой, верно зреющей памяти Григория Дашевского, осенённые его утешением:

ㅤ

Григорий Дашевский. Мы на воздух выйдем

Ольга Савельева. Немного о Григории Дашевском

Елена Вигдорова. «А зачем тогда мы здесь?»

Дмитрий Веденяпин. Не дискурс, а укус

Иван Ахметьев. Потом часто вспоминал…

Григорий Дашевский, Анатолий Найман. Два Энея (с предисловием Анны Наринской*)

Анна Глазова. «Снеговик» Григория Дашевского и концепция миметического желания Рене Жирара

Ростислав Ярцев. Око в руках малютки. Образ в поздней лирике Григория Дашевского

Асия Илькаева. Дистанция палимпсеста. Наследие Катулла в поэзии Григория Дашевского

Борис Кутенков. Отдельным голосом небытия

Григорий Стариковский. Целебная сбивчивость. Дашевский-перелагатель

Энсли Морс и Тимми Строу / Ainsley Morse and Timmy Straw. Переводим Дашевского

Юрий Казарин. Чем тебя я вижу

Степан Самарин. В робкую улыбку из папье-маше

ㅤ

номер полностью: https://na-kolenke-zin.ru/?page_id=1824

редакция горячо благодарит всех откликнувшихся и поучаствовавших в номере авторов
сердечная благодарность дорогой Наталье Михайловне Петровой (Дашевской), сестре поэта
а также блистательному Ростиславу Ярцеву, без сердечной, активной поддержки и непосредственной помощи которого номер не вышел бы таким наполненным

«в сумерках сидящие готовы
для губ друг друга словом стать»

Как же хорошо и легко смывается кровь с нашего тела, не то что с одежды. Как же повезло людям родиться целиком кожаными, как удобно. Будет проточная вода — и мы всегда сможем быть чистыми. Вот если бы не цивилизация, которая одевает нас в плотные ткани одежд, а потом оставляет на них несмываемые кровавые пятна.

Попал в глубины фандома по Гарри Поттеру и нашёл там АУЕ-песни про Азкабан.

Меня тут (кажется впервые) добавили в общую папку, в которой, как я вижу, есть и каналы вполне себе уважаемые. Так что тоже могу её вам порекомендовать.

Тут, наверное, всем известно стихотворение Пригова о Пушкине, которое заканчивается строфой.

Во всех деревнях, уголках бы ничтожных
Я бюсты везде бы поставил его
А вот бы стихи я его уничтожил –
Ведь образ они принижают его

Хотелось бы, наверное, чтобы с Навальным случилось что-то подобное. Чтобы все его речи, письма, эфиры, все дела, акции, фильмы и даже борьба с коррупцией позабылись, по крайней мере позабылись как нечто, требующее самостоятельного внимания. Но чтобы при этом остался образ бесстрашного, своенравного и свободного человека, готового отдать жизнь за то, что он любит. Было бы даже здорово, если бы образ этот в народных рассказах оброс какими-то совсем уж фантастическими деталями, вроде нечеловеческой силы, способности читать мысли или умения левитировать — от этого он стал бы только живее и реальнее. В мире, где всё подчинено и объясняется непреодолимыми обстоятельствами или чьим-то корыстным интересом, очень нужен человек способный самой своей личностью показать, что в полной мере распоряжаться жизнью, не предавая при этом себя, можно даже в бетонной тюремной коробке за полярным кругом на краю собственной гибели.

Небо сегодня такое, будто всё человечество спряталось под огромной кроватью, на которую лёг толстяк.
(из дневника наблюдения за облаками)

Когда Бааль Шем, основатель хасидизма, должен был выполнить какую-либо сложную задачу, он уходил в определённое место в лесу, разводил костёр, произносил молитвы, и то, что требовалось, сбывалось. Когда, спустя поколение, Магид из Межерича столкнулся с похожей проблемой, он удалился на то место в лесу и сказал: «Мы уже не умеем разводить костёр, но мы умеем произносить молитвы», — и всё сбылось согласно его желанию. Ещё одно поколение спустя, когда в схожей ситуации оказался рабби Моше Лейб из Сасова, он ушёл в лес и сказал: «Мы уже не умеем разводить костёр, не умеем произносить молитв, но мы знаем это место в лесу, и этого должно быть достаточно». И этого в самом деле оказалось достаточно. Но когда сменилось ещё одно поколение и с такой же трудностью столкнулся рабби Исраэль из Ружина, он остался в своём замке, сел на свой позолоченный трон и сказал: «Мы уже не умеем разводить костёр, не умеем произносить молитв и не знаем даже того места в лесу, но мы можем рассказать историю обо всём этом». И опять же этого оказалось достаточно.

Гершом Шолем

Ценю спонтанную поэтику грамматических пособий (про букву ﻩ).

Напоминание.

Женское безумие намного страшнее мужского. Когда в семье с ума сходит мужчина, все смеются, подшучивают над ним, как над пьяным. Когда с ума сходят бабушка или мама, то на дом и всех его жителей тут же ложится чёрная тень, люди ходят на цыпочках, вслушиваются в страшный шепот, мрачные, без единой весёлой мысли в голове.

Любовь анархична, брак — нет. Воин анархичен, солдат — нет. Смертельный удар анархичен, убийство — нет. Христос анархичен, Павел — нет. Но, поскольку анархическое является нормальным состоянием, оно наличествует и в Павле тоже — и иногда мощно вырывается из него. Речь идет не о противоположностях, а о стадиях. Всемирная история движется анархией. Короче говоря: свободный человек анархичен, анархист — нет

(эрнст юнгер)

Подумал, что если вы за меня нормально наголосуете, то смогу выкладывать в истории по одному хорошему стихотворению в день. Не знаю, правда, зачем вам это надо.

домашнее задание:
• сбежать из монастыря;
• не есть три дня;
• поймать молнию рукой;
• созерцать земной рай;
• напиться воды у ручья на обрыве;
• потерять сознание от вида красивой девушки;
• побороть барса;
• исповедь

Иногда хочется, чтобы люди умирали стоя, как деревья.