По случаю дня рождения Ильича можно почитать замечательную статью Алексея Юрчака «Если бы Ленин был жив, он бы знал, что делать» о том, как на протяжении 1990 года произошла стремительная десакрализация фигуры Ленина, начатая с теоретических дискуссий в недрах партии и завершённая знаменитой «грибной» эскападой Курёхина.

После этого неудивительно, что железобетонные идолы Ленина стали превращаться одновременно в символ империализма (что для самого Ленина катастрофа) и главную локацию скейтбордистов (что ещё раз высветило фарсовость его коричневых фетишизаторов).

Пока Журнальный зал «Горького» лежит, прочитать Юрчака можно в его вебархивной копии.

«Тучи над Борском» (1960) — фильм, который не вошёл в мою диссертацию, но мне очень хочется им с вами поделиться. Дело в том, что это идеальное кино для обсуждения оттепели (например, со студентами), и в том числе её гендерных аспектов.

Фильм повествует о школе в посёлке Борск, в центре сюжета — Оля Рыжкова, старшеклассница, которую воспитывает овдовевший отец. Из-за работы он не успевает ей заниматься, и Оля страдает от одиночества.

Интересны в фильме как минимум две вещи.

Во-первых, это, конечно, пример оттепельного поворота в дискуссиях о воспитании детей и подростков. Его можно назвать предшественником «Доживём до понедельника» и других «школьных фильмов»: он тоже призывает отказаться от муштры в пользу человечного и индивидуализированного подхода к детям. Этот призыв в «Тучах» имеет гендерное измерение: важную роль в фильме играет сцена, в которой директор школы «пропесочивает» главную героиню после того, как подслушивает, как она признаётся в любви и напрашивается в жёны к однокласснику. Учитель стыдит Олю при всём классе, объявив дискуссию на тему «девичья честь» (про это понятие у меня в диссертации большой кусок, это была важная категория во всех советских разговорах о воспитании девочек). Поступок директора показан как нечувствительный, и именно он толкает Олю к тому, чтобы присоединиться к религиозной общине, в которой, оказывается, состоит её возлюбленный.

Последнее подводит нас ко второй вещи: «Тучи» — яркий пример хрущёвской антирелигиозной пропаганды. Удивительно часто, говоря о либерализации «оттепели», забывают о жёстких хрущёвских кампаниях против верующих, и особенно против «сектантов», к которым относили разные протестантские группы и другие малые церкви. В фильме мы видим пятидесятников, которые воспользовались уязвимостью юной девушки. И у этого тоже есть своя гендерная сторона, ведь в советских текстах по атеистической агитации (впрочем, скорее раннего периода) можно найти немало ремарок, что женщины и девушки особенно подвержены религиозным предрассудкам, поэтому именно с ними нужно вести наиболее активную работу.

#визуальныйпонедельник

Ну что же, товарищ:ки,
почти 4 года,
десяток архивов и библиотек,
718424 знака
и сотню бессонных ночей спустя я, кажется, дописала диссертацию.

Пока всё ещё не могу в это до конца поверить. Мой PhD-путь был, мягко говоря, непростым: война, политическое преследование, невозможность вернуться на родину, тревоги, разочарование в людях, с которыми когда-то работали вместе или даже были близки. И без такого контекста PhD — дело выматывающее, а вместе с ним оно превращается в настоящую проверку на прочность. Кажется, я её прошла, хотя она, конечно, навсегда изменила меня: я начинала писать текст совсем другим человеком, и уже даже плохо помню, каким именно. Впереди ещё защита и поиск работы, и да и вообще туманное будущее, но всё равно, на душе светло. Чувствую надежду и желание поскорее отправиться дальше по своему академическому маршруту (куда же, куда же он меня приведёт?).

Сейчас иду гулять в парк со своим псом, прояснять голову, приводить мысли в порядок. А позже буду рада поделиться с вами опытом: хочется так много рассказать о самом процессе написания PhD, о публикациях, об особенностях английского образования, о поиске работы, о своих исторических находках, в конце концов. С чего бы начать?

В мае буду делать вот такую штуку, можно присоединиться! Думаю, в ближайший год вряд ли будет возможность ещё преподавать на русском (защита, начну переписывать диссертацию в книгу, может быть начну новый проект), так что не упустите. Уровень исторического образования может быть любой. Все кружки проходят с соблюдением правил цифровой безопасности и анонимизацией участни:ц, но помните про иноагенство и нежелательность ФАС и связанные с ними риски.

PS Кстати, обратите внимание на ридинг о литературном наследии узниц ГУЛАГа там же. Мне кажется, чрезвычайно важная тема.

❤️Кружок женской истории с Эллой Россман: открываем набор

Изучение прошлого кажется наукой, доступной лишь узкому кругу специалистов. Но на самом деле каждая может поучаствовать в сохранении опыта предыдущих поколений, который может многому научить нас сегодня. На кружке мы познакомимся с «устной историей» — инструментом сохранения прошлого, который позволяет открывать новую перспективу на исторические события, оставшуюся без внимания ученых и авторов учебников.

Вместе с историком Эллой Россман мы научимся делать бережные и глубокие интервью с очевидцами исторических событий и анализировать их. В процессе мы создадим сборник, посвящённый женскому взгляду на событие или период, который выберем вместе с участниками семинара. Для кружка не обязательны историческое образование или исследовательский опыт, важно только желание слушать и слышать других и интерес к прошлому.

🔵О ведущей

Элла Россман — историк, специализируется в области женской и гендерной истории, а также истории феминизма. Заканчивает докторскую диссертацию в Университетском колледжа Лондона, до этого училась и работала в Высшей школе экономики, стажировалась в Оксфордском университете и Мемориальном музее Холокоста (США). Научные работы опубликованы в журналах Ab Imperio, History of Science and Humanities, Girlhood Studies, Gender & History и др. Активно занимается популяризацией знания о гендере: колонки и комментарии Эллы можно найти на BBC Radio 4, в Reuters, La Repubblica, «Новой газете», «Гласной», Forbes Woman и в др.

🔵Вас ждёт 5 онлайн-встреч в группе на 20 человек

Занятия будут проходить по субботам 10.05, 17.05, 24.05, 31.05 и 14.06 в 14:00 по CET
(15:00 по Москве). Длительность каждого созвона — 2 часа.

Группа проходит бесплатно для всех участниц из РФ.

Если вы находитесь не в России, у нас есть 3 платных места, которые можно оплатить через Патреон. Стоимость кружка — 50 евро. Деньги, вырученные от платных мест, идут на поддержку ФАС и работы самих кружков. Покупая место, вы помогаете делать остальные места бесплатными! Если вы хотите купить место — пишите в наш телеграм-бот или в директ.

🔵Кружки ФАС — это безопасное пространство коллективной и творческой рефлексии, где можно без цензуры и без страха называть вещи своими именами. Если вы находитесь в России, скорее всего, вам часто приходится о многом молчать или о многом писать в стол. Диктатура хочет, чтобы мы были безголосыми и одинокими, поэтому сейчас как никогда важно объединяться и не оставаться одним.

🔵Как участвовать

Напишите в наш анонимный бот:
1. свой псевдоним/местоимение,
2. город проживания в РФ,
3. развёрнутую реплику о том, почему вы хотите участвовать в нашем кружке и какой у вас запрос к нему.

В сообщении обязательно ставьте тэг #кружок_Россман.

Анонимный бот ФАС | Наш сайт | Важные ссылки | Поддержать на Патреоне | Присоединиться к ФАС

Существует ли прошлое? И если да, то где и как?

Диссертация на финишной прямой, по постдокам тоже есть сдвиги. Отрицательная сторона: совсем не успеваю заниматься каналом. От этого немного грустно: количество материалов, которыми хочется с вами поделиться, растёт, а времени и сил превратить их в посты нет совсем. Усложняет ситуацию то, что из-за интенсивной работы за компьютером у меня воспалились жилы на руке. Даже не знала, что такое бывает! Покупайте эргономичную клавиатуру и делайте зарядку для рук, — ту самую, которой нас когда-то учили в школе: мы писали, мы писали, наши пальчики устали и т.д. (так вот зачем мы это делали!)

Пока канал на вынужденной паузе, поделюсь с вами двумя материалами по теме, не связанной с фокусом канала, но очень меня занимающей в последнее время. Наверное, каждый историк рано или поздно приходит к размышлению, в какой форме существует то прошлое, которое он изучает, — для него в моменте, а также для других людей или гипотетических инопланетян с далёких планет, которые это прошлое имеют возможность непосредственно наблюдать. Где заканчивается это прошлое и в каких отношениях находится с настоящим и будущим. Вопрос онтологического статуса прошлого, а также будущего и настоящего, — междисциплинарный, он волнует специалистов и по гуманитарным, и по точным и по естественным наукам, и у них по нему нет консенсуса. Ловите два классных видео учёной-физика Сабин Хоссенфельдер и философа Никка Эффингема, которые позволяют немного прояснить существующие позиции, да и просто захватывают.

У Хоссенфельдер, кстати, много отличных видео на канале, мне она очень нравится как популяризаторка (хотя, конечно, я не физик, чтобы полноправно оценивать, насколько точно она объясняет физические проблемы). На русском также выходила её наделавшая шума книга «Уродливая Вселенная: Как поиски красоты заводят физиков в тупик» о связи эстетических представлений, распространённых в среде учёных, и состояния современной теоретической физики. Мне кажется, это маст для всех, кого интересует социальное бытование науки (и кто хочет услышать об этом со стороны самой науки, а не только социологии или истории).

В семнадцатом номере ROAR вышел мой новый текст в нетипичном жанре — поэма «Три года».

Я вообще редко пишу и читаю стихи, в том числе потому что у меня сложные отношения с, как мне казалось, неизбежным многословием современной поэзии. Часто я не могу дочитать поэтический текст до конца, потому что меня затапливает поток слов и словечек, игр и острот, и чем больше льётся их, тем меньше я чувствую какой-то relatability. Многие эмоции и размышления моей сегодняшней жизни вообще лучше выражаются в отсутствии слов, чем в их обилии. Многословие меня не представляет, и я не настолько люблю язык сам по себе, чтобы просто наслаждаться погружением в него. Понятно, что в такой ситуации стихи — не самая очевидная вещь. Но кажется, с «Три года» мне удалось нащупать способ работать не со словами, а со всем тем, что их окружает и интригует меня куда больше высказанного. А может, в контексте бесконечной болтовни политиков и пустословия соцсетей, имеет и больший смысловой потенциал?

Поэма рассчитана под лист A4, который лучше открывать на компьютере (а в идеале я думала и о распечатке). Прилагаю пдф, выложенный также на сайте журнала.

Большое спасибо Линор Горалик и Илье Кукулину за публикацию.

Посвящаю этот текст всем потерянным, но всё же не теряющим надежду. Вы не одни.

Так тяжело весь день от приговора Александру Скобову. 16 лет пожилому, больному человеку, который в своё время уже отсидел 6 лет в советских психиатрических учреждениях за участие в диссидентском движении («Левая оппозиция», журнал «Перспективы»). Думаю о том, какой повседневностью стали подобные наказания. О желании многих, кто избежал такой учести, жить дальше и embrace delulu, как говорится в тиктоке, и о своей невозможности и неуспешности в этом. Хотя я, безусловно, живу: люблю своего мужа, исследую исследования, пишу статьи, гуляю по музеям и радуюсь весне, от всего этого всё ещё есть чувство постоянной гадливости, которое, впрочем, по прошествии трёх лет я считаю самым нормальным во всём происходящем, самой аутентичной и правдивой реакцией на обстоятельства. Хотя оно и неприятно, не соответствует нашему представлению о счастье. Вопрос для меня, впрочем, не в том, как им соответствовать, а как сосуществовать с этой гадливостью, не противореча собственным ценностям, представлению об этике, гражданскому самопониманию. Я пока не знаю ответов на эти вопросы, но надеюсь найти их в том числе в исторической работе. Интуиция подсказывает, что они там могут быть.

Прочитайте славную историю Александра Скобова и его письмо из тюрьмы. Вот цитата из него, которая поддерживает меня сейчас каждый день:

Я скептически отношусь к пафосным фразам о передаче традиций и опыта. Этот механизм в реальности всегда работал крайне слабо. Каждое новое поколение предпочитает само набивать свои шишки. Но я хочу, чтобы те молодые люди, которые приняли удар, знали: последние советские диссиденты встали рядом с ними, были с ними, разделили с ними их путь.

Любопытный факт про Первую мировую войну: одним из её последствий стало появление одноразовых прокладок для женщин, столь привычных нам сегодня.

Котекс подсмотрел идею такого средства у военных медсестёр, которые обнаружили, что сменные целлюлозные медицинские повязки для раненых очень удобно использовать во время месячных. До этого принято было использовать многоразовые тканевые полотенца, которые нужно было всё время стирать. Как можно увидеть на иллюстрациях (реклама для американских журналов 1921 года), Котекс авторство изобретения вполне себе признавал и сделал эту историю частью своего бренда (впрочем, иногда это подавалось с интересными акцентами, один слоган To Save Men's Lives Science Discovered Kotex чего стоит).

В принципе, широко известно, что Первая мировая подтолкнула создание и/или распространение множества привычных нам сегодня вещей, которые оказались необходимы либо для фронта, либо для реабилитации военных, от протезирования и застёжки-молнии до еды в порошках и чайных пакетиков. Но про прокладки пишут, кажется, меньше.

Иллюстрации взяла отсюда.

В журнале Gender&History вышла моя новая научная статья (open access!)

Название получилось почти такое же растянутое, как работа над текстом, но об этом я, пожалуй, расскажу отдельно.

Статья обобщает материал первой главы диссертации (и будущей книги). В центре внимания — концептуализация девичества и женский идеал в позднесоветской экспертизе по воспитанию и развитию девочек. Я изучаю медицинские, психологические, педагогические, социологические исследования — и более популярную литературу для родителей и самих девочек. Интересующие меня дискуссии развивались в СССР с 1940-х годов, были хаотичными и шли сразу в ряде профессиональных пространств. Например:

✔️ В литературе о половом просвещении, бум которой случился в оттепельный период.

✔️ В литературе, появившейся в рамках развития специализированной детской гинекологической службы в 1950-е и, в частности, так называемых кабинетов гигиены и патологии физического и полового развития девочек (интересно, что эти кабинеты были придуманы изначально в Украине, и потом их опыт был распространён на весь СССР).

✔️ В рамках изучения того, как правильно вовлекать девушек-подростков из «традиционных» семей в общественную работу (такие исследования шли, например, на базе ташкентского педа).

Это лишь несколько примеров, — всего я анализирую 111 публикаций, вышедших в 23 городах СССР.

Эти дискуссии хорошо подсвечивают противоречивую позднесоветскую гендерную систему и её требования к девочкам и женщинам. А ещё они вдребезги разбивают популярный миф о гендерной нейтральности советского подхода к воспитанию и психологии взросления. Более полно я это разбираю в диссертации — показываю, что ни на уровне государственных нарративов, ни в экспертизе, ни в медиа, ни в образованной практике ни о какой «уравниловке» по половому признаку речи не шло.

Вообще, надо признаться, я горжусь этой статьёй. В том числе потому что Gender&History — один из центральных журналов в моей области, большая честь опубликоваться в нём на этапе PhD.

Благодаря поддержке моего универа, статья выложена в открытый доступ, по ссылке открывается полная версия текста.

Руминации в голове early career scholar после чёрт-знает-какой по счёту заявки на постдок-работу-финансирование...

Если бы в сериале Severance была операция разделения для учёных, она бы предполагала создание не двух, а минимум пяти субличностей: одна проводила бы исследования и писала статьи и книги, другая составляла заявки, третья продвигала себя в соцсетях и медиа, четвёртая преподавала и админила студентов, а пятая чилила в оставшийся свободный час в неделю. И кажется, это я ещё что-то забыла. Планируем обсудить эту и другие проблемы современной академии на кружке Университетской платформы, кстати.

Участвую в такой классной инициативе, до конца недели ещё можно записаться. На семинаре, который буду модерировать, поговорим о гендерном неравенстве в академии и принципах феминистской педагогики.

Мы запускаем онлайн кружок про кризис современного университета

Современные университеты пребывают в кризисе по всему миру. Об этом нам твердят государственные чиновники и бизнес-гуру, с точки зрения которых университеты - убыточные предприятия, неспособные подготовить достаточное количество квалифицированных кадров для рынка труда и заработать денег. С точки зрения университетского сообщества, кризис проявляется в постоянно ухудшающихся условиях существования, утрате автономии и отчуждении от управления университетом и растущей стоимости самого высшего образования. Функция университета и высшего образования, в целом, поставлена под вопрос. Работает ли университет для общественного блага или предоставляет образовательные услуги обеспеченным клиентам? Высшее образования - это право или инвестиция в свое саморазвитие? 

«Университетская платформа» запускает онлайн кружок, посвященный кризису современного университета в глобальном контексте. В рамках наших заседаний мы проанализируем текущие проблемы современного университета и обсудим возможности пути их решения. Мы считаем важным не только определение самой проблемы, но и возможность помыслить альтернативный университет. Нам все время говорят, что альтернативы реформам не существует. Это не так, и нам важно понимать, что университет может быть другим. На наших заседаниях мы обсудим:

- роль современного университета и влияние неолиберальной логики на его положение;
- приватизацию высшего образования; 
- стратегии выживания в современном университете и академии; 
- неравенство и иерархию в вузах; 
- нарушение академических свобод; 
- структуры управления университетом;
- способы преподавательской и студенческой самозащиты; 
- деколонизацию университета; 
- особенности производства знания в современной академии и невидимый труд академических сотрудников.

По итогам кружка мы проведем финальный коллоквиум, на котором обсудим, каким может быть университет будущего и как нам за него бороться. На каждое заседание будет выноситься определенная проблема, которую участники кружка обсудят в режиме свободного микрофона. К некоторым заседаниям будет прилагаться литература, которая будет задавать контекст обсуждения. 

Модерировать заседания будут Элла Россман, Павел Кудюкин, Дмитрий Дубровский*, Михаил Лобанов* и другие. 

Хочешь присоединиться к кружку? Заполни форму для регистрации: https://forms.gle/zZCTzGjXWuZGD8xN8

Запись на кружок до 16 марта.

* - признан иноагентом

8 марта — это день, когда можно не только вспомнить про ценности и цели феминистского движения, но и оглянуться назад и подумать об истории борьбы за эти ценности и цели, о том, как много уже было сделано нашими предшественницами и нами. В такие времена, как сейчас, когда испытываешь много отчаяния и так легко потерять политические ориентиры, историческая перспектива, умение встроить нынешнюю ситуацию в большую картинку важны как никогда (и во многом душеспасительны). Работа историков феминизма сейчас обнаруживает свой по-настоящему политический потенциал.

К Международному женскому дню собрала для вас подборку книг по истории женского движения и феминизма на русском языке. В ней вы найдёте и общие работы, которые пытаются очертить глобальную историю феминизма, и популярную и академическую литературу, сфокусированную на отдельных частях мира и странах, включая Россию и СССР. «Возникновение феминизма: от Великой французской революции до Мировой войны» — это, на самом деле, лишь один том из пятитомника «История женщин», в каждой из частей которого так или иначе рассказывается о феминизме. Розовая книжица с обложкой без подписи — «Женщины, искусство и общество» Уитни Чадвик, недавно вышедшая в Ad Marginem. Эта книга в большей степени посвящена женщинам в истории искусств, но проблемы феминизма тоже затрагивает — и рассказывает о его влиянии на художественную сферу. Многие из этих изданий при должном старании можно найти онлайн, полностью или частично (например: 1, 2).

PS Счастлива, что в издании трёх книг из этой подборки имела возможность поучаствовать и сама — как научная редакторка и со-авторка. Спасибо всем, благодаря кому этот опыт стал возможен, и всем, кто продолжает изучать прошлое женского движения, писать книги, переводить и редактировать такую литературу, обсуждать с коллегами и студентами. Ваша работа не всегда видна, но она необходима.

#книгимедузы

8 марта — это день, когда можно не только вспомнить про ценности и цели феминистского движения, но и оглянуться назад и подумать об истории борьбы за эти ценности и цели, о том, как много уже было сделано нашими предшественницами и нами. В такие времена, как сейчас, когда испытываешь много отчаяния и так легко потерять политические ориентиры, историческая перспектива, умение встроить нынешнюю ситуацию в большую картинку важны как никогда (и во многом душеспасительны). Работа историков феминизма сейчас обнаруживает свой по-настоящему политический потенциал.

К Международному женскому дню собрала для вас подборку книг по истории женского движения и феминизма на русском языке. В ней вы найдёте и общие работы, которые пытаются очертить глобальную историю феминизма, и популярную и академическую литературу, сфокусированную на отдельных частях мира и странах, включая Россию и СССР. «Возникновение феминизма: от Великой французской революции до Мировой войны» — это, на самом деле, лишь один том из пятитомника «История женщин», в каждой из частей которого так или иначе рассказывается о феминизме. Розовая книжица с обложкой без подписи — «Женщины, искусство и общество» Уитни Чадвик, недавно вышедшая в Ad Marginem. Эта книга в большей степени посвящена женщинам в истории искусств, но проблемы феминизма тоже затрагивает — и рассказывает о его влиянии на художественную сферу. Многие из этих изданий при должном старании можно найти онлайн, полностью или частично (например: 1, 2).

PS Счастлива, что в издании трёх книг из этой подборки имела возможность поучаствовать и сама — как научная редакторка и со-авторка. Спасибо всем, благодаря кому этот опыт стал возможен, и всем, кто продолжает изучать прошлое женского движения, писать книги, переводить и редактировать такую литературу, обсуждать с коллегами и студентами. Ваша работа не всегда видна, но она необходима.

#книгимедузы

❗️ Поддерживаем женщин-политзаключённых

Идёт 2025 год. В России каждый день растёт число политзаключённых, среди которых — женщины и дети.

Сейчас в наших списках политзаключённых — 72 женщины, а в базе нашего проекта — 266 имён тех, кто лишён свободы по политически мотивированным делам.

По нашим оценкам, в российских тюрьмах находится не менее 10 000 россиян и украинцев, ставших жертвами политических репрессий. Следовательно, общее число женщин, лишённых свободы по вероятно политическим мотивам, может достигать 1 000.

Преследованиям подвергаются самые разные женщины: из разных регионов, возрастов и профессий. Самой молодой — 15 лет (на момент задержания ей было 14), самой пожилой — 86. Среди них учительницы, медсёстры, научные сотрудницы, домохозяйки, косметологи, журналистки и IT-специалистки.

Сегодня мы открываем сбор 550 500 рублей, чтобы помочь женщинам, которые прямо сейчас находятся в СИЗО и колониях. Подробнее о сборе — в карточках и на сайте.

🔻 Как помочь?

💸 Поддержать сбор рублями можно на платформе «Заодно» и на Boosty

💸 Поддержать в иностранной валюте и крипте можно у нас на сайте

У нас в институте сегодня проходит большая конференция, посвящённая архивам, их критическому осмыслению, и не только историками, но и художниками, журналистами, активистами, — через столь дорогой моему сердцу междисциплинарный диалог. Выступающие, помимо привычных панелей, принимают участие в презентации исследовательских постеров — формат, для гуманитарных конференций скорее непривычный.

С разрешения авторки делюсь с вами постером, который мне особенно понравился. Его создательница, Люси Беннетт, занимается исследованиями на стыке хореографии и истории (впервые слышу о таком!). В частности, она исследует, как историческое познание связано (или может быть связано) с телесностью. Постер с конференции рассказывает об одном из её проектов — хореографическом переосмыслении западной научной литературы XIX - начала XX века, которая описывает истерию и другие ментальные заболевания, долгое время диагностированные почти исключительно у женщин. Исследование такой литературы занимает важное место в феминистской историографии. Оно показывает, как психиатрия и медицина в процессе своего развития стали одним из инструментов подавления и буквально «исправления» женщин, не вписывающихся в гендерные стандарты и протестующих против них: таких женщин объявляли безумными и насильственно лечили. «Женским безумием» объявлялись в том числе вполне понятные сегодня требования независимости, протест против контроля, желание самореализации за пределами узких рамок дома и традиционно женских занятий, в том числе романтической, сексуальной. В своём проекте Беннетт вместе с танцовщицей Катей Кристенсен работала с иллюстрациями из книг об истерии. По сути они переприсвоили телесное поведение, которое приписывалось «безумным» женщинам, — превратили его в перформанс, действо в том числе эротического свойства. Идея простая, но, на мой взгляд, сильная. Я давно думаю о том, как можно выходить за пределы традиционного архивного исследования в сторону более холистического, освободительного осмысления своего материала. Кажется, телесная практика — один из путей к этому.

#путевыезаметки

Книги Чаплин ещё нет ни в лондонских академических библиотеках, ни онлайн, и пока мы её терпеливо ждём, можно посмотреть лекцию, прочитанную авторкой в процессе работы над исследованием.

А ещё можно послушать ту самую музыку, о которой она говорит. Вот, например, совершенно чарующее выступление Дани Доберсон, популярной исполнительницы 1950-60-х годов, которая была известна, среди прочего, своими отношениями с другими женщинами и вынуждена была уехать из Лиона из-за консервативной кампании против неё. Эта песня, насколько я понимаю, посвящена спутнице её жизни, актрисе Николь Берже. После ужасной автомобильной аварии, в которую Николь и Дани попали вместе, и смерти первой, Доберсон долго не могла возобновить музыкальную карьеру.

*Пишу это и думаю, как скоро меня наградят штрафом, а то и чем похуже за этот пост (штрафы в мою сторону сейчас идут один за другим — я об этом не пишу, стесняюсь, но это не значит, что их нет). Увы, бог не дал мне искусства изъясняться намёками и сложными системами отсылок, да ещё и делать это так же стильно, как французские певицы 1960-х. Запрещать же себе что-то говорить вслух и о чём-то рассказывать вам — значит учреждать путинское государство в собственной голове. Так что, наверное, остаётся писать о чём хочется, — и покоряться суровой судьбе (лайфхак: если представить её в образе Дани Доберсон, покоряться становится легче 🙂)

Не так давно у нас в Институте исторических исследований прошла очень впечатлившая меня презентация новой книги Тамары Чаплин “Becoming Lesbian: A Queer History of Modern France”, опубликованной в издательстве Чикагского университета.

Чаплин — профессорка Иллинойского университета, она давно занимается историей Франции XX века в гендерной перспективе. Её свежее исследование повествует о скрытой и забытой сапфической субкультуре, которая между двумя мировыми войнами расцвела во французских кабаре, а позже и в концертных залах и даже на телевидении. Чапман настаивает, что вопреки убеждению историков, эта культура не была сметена Второй мировой войной и нацистской оккупацией, жёстким и насильственным контролем оккупационной администрации, а продолжала развиваться в контркультурных пространствах больших городов. Позже она положила основания и квир-культуре послевоенного периода, а также популярной культуре, которой наслаждалась самая широкая публика.

Наверное, самым интересным в работе Чаплин для меня стали её наблюдения за тем, как сапфические мотивы после войны просочились в массовую культуру, при этом всё время балансируя на грани между открытым высказыванием и с трудом распознаваемым намёком, считываемым лишь очень узкой аудиторией. Анализ этого механизма позволяет выходить на более широкую сравнительную дискуссию о том, как развивается квир-культура в закрытых, репрессивных обществах, как она располагает себя в пространстве интертекстуальности и контекстуальности, внутри сложной системы референсов и символов, которые, с одной стороны, нейтрализуют подрывное сообщение, но при этом в стёртой форме позволяют распространять его за пределы закрытых групп. Впечатлило обилие материала, который нашла и щедро поделилась на презентации Чаплин, и в первую очередь сама музыка, — непривычная современному уху, давно ушедшая натура, которая кажется такой неизбежно, но благородно состарившейся и в то же время такой очевидно квирной сегодня.

Окончание будет ниже ⬇️

#книгимедузы

В 2000-е всё это начинал препарировать Илья Масодов со своими загробными советскими девочками и разъятым детским фольклором, рядом с которыми новомодная «Субстанция» покажется сказкой для тоддлеров. Но тогда этот проект как будто не получил продолжения. В каком-то смысле мы сейчас к нему возвращаемся, только заходя со стороны науки, оперируя исследовательским языком и аппаратом, смотря с большей дистанции, в том числе временной.

Послушала на днях умопомрачительный подкаст Льва Оборина и Михаила Свердлова о стихотворении Эдуарда Багрицкого «Смерть пионерки».

Если вы, как и я, уже не проходили текст в школе, то вот вам краткий синопсис. «Смерть пионерки» это подозрительно драйвовое стихотворение 1932 года, весь сюжет которого описывается в паре фраз. Пионерка Валя умирает от скарлатины на руках безутешной матери, которая уговаривает её надеть крестик (и в этом не преуспевает). Перед смертью Валя бредит и видит толпы пионеров, марширующих в грозовом небе. Умирая, она отдаёт им салют. Всё!

Мне всегда было интересно, что же придаёт этому тексту наэлектризованность при таком скудном и скорбном сюжете. Раньше казалось, что ответ кроется в том, как автор выворачивает библейское повествование об искушении, заряженное само по себе. Только вместо Христа у Багрицкого — новая советская девочка, а вместо Сатаны — старорежимная мать с крестом и приданным. В такой крамольно-вывихнутой и отчётливо гендеризированной форме история приобретает дополнительную энергию, — это энергия богохульства.

Оборин и Свердлов же показывают, что всё куда сложнее: за поверхностью христианского сюжета кроется ещё один, как бы дохристианский уровень, и это идея необходимости невинной жертвы ради революционного преобразования мира: «Чтоб земля суровая кровью истекла, чтобы юность новая из костей взошла». Жертва эта оказывается удивительно не-героической: в отличие от родственной ей, но куда более поздней Зои Космодемьянской и других соцреалистических героев, описанных ещё Катериной Кларк, Валя гибнет, не защищая родину и борясь с врагом, она умирает по трагической случайности. И всё же её гибель в стихотворении оказывается необходима. Текст, который учили миллионы школьников, буквально повествует о революционерах, заключающих пакт со смертью («содружество ворона с бойцом») на благо утопии, и вообще попахивает тёмной магией.

Свердлов в подкасте утверждает, что такое не вполне соцреалистическое содержание текста «забалтывается» из-за его размера, — стихотворение буквально «под шумок» протаскивает крамольные смыслы в советскую школьную программу. Мне кажется, что «забалтываются» они не до конца и как минимум подсознательно продолжают считываться. Но чтобы понять как именно это происходит, нужно анализировать не сам текст, а его читательскую рецепцию. Например, я слышала про использование «Смерти пионерки» в разных детских магических ритуалах, например, в сеансах спиритизма в советских летних лагерях. Кажется, про это ещё никто не писал, хотя это очень показательно в плане восприятия текста и отношения к его содержанию.

В общем, послушайте подкаст, не пожалеете. И можно ещё прочитать статью Свердлова и Лекманова, на которой основана дискуссия, она доступна онлайн.

Три года назад в эту ночь я только ложилась спать, когда пришли новости о выдвижении российских войск на границу с Украиной.

Было чувство нереальности, но одновременно и странная трезвость.
Сразу стало понятно, что жизнь уже не будет прежней.

Больнее всего было за тех, кто счастлив, либо мог быть счастлив, но потерял эту возможность на многие годы или навсегда.

Странно, наверное, говорить это сейчас, но мне просто хочется, чтобы все люди на земле имели надежду на счастье, на достоинство и на будущее. На возможность повелевать своей судьбой.

Мне всё ещё не кажется, что я прошу слишком многого. Мне кажется, это самый минимум.

“Growing Up in Moscow:” обманчивый текст о советском девичестве — и не только (часть 2)

Начало ⬆️

Из других интересных особенностей книги Янг, — в ней очень хорошо видна (и частично воспроизводится) классовая структура позднесоветского общества. Читатель обнаруживает себя в такой любопытный момент социального зависания, который, наверное, знаком многим эмигрантам. Изъятая из советской системы, Янг обнаруживает проблематичность тех различий, которые проводило её московское окружение. Она критикует их, используя для этого вполне узнаваемые инструменты, почерпнутые из американского либерального образования.

Одновременно с этим она сама же воспроизводит эти различия в языке, на уровне художественных средств, — например, описывая свою няню-крестьянку или одноклассников из рабочих семей. Они у неё оказываются такими наивными дикарями, Пятницами из «Робинзона Крузо», — в этих фрагментах текста можно обнаружить удивительно колониальный язык, если вообще можно так сказать в этом случае. Критический, а иногда почти параноидальный подход к одним аспектам советской действительности (например, большое недоверие, которое Янг испытывает к перестройке) у Янг перемежается с совершенно наивным пересказом сплетен, которые, как мы видим из текста, были одним из центральным источником информации о жизни для её среды. Вообще эта книга очень наглядно демонстрирует, насколько критический анализ, разработанной в западной академии периода холодной войны, на практике оказывается неравномерен: он позволяет подсвечивать одни отношения власти, полностью игнорируя другие (и по ходу производит предельно дуальные отношения с действительностью). На самом деле, конечно, эти особенности левой критики уже давно обсуждаются, и уже предложены выходы из этих тупиков (например). Мемуары Янг позволяют увидеть сбои механизмов критической теории в процессе критики, понаблюдать как их пористость, принципиальная неуниверсальность разворачиваются непосредственно в языке. Он также делает очевидными совсем не гладкие взаимоотношения между критическим высказывнием и автобиографическим письмом.

В общем, текст интересный, лукавый, требующий очень осознанного, контекстуализирующего, историчного подхода с заходом в теорию. Впрочем, как и любой первоисточник, — просто другие документы не столь очевидны в этом плане. Что делает текст Янг ещё и отличным материалом для педагогов гуманитарных факультетов: на его основе можно обсудить целый ряд ключевых вопросов, от банальной критики источника в историческом исследовании до проблем философии истории и литературной теории. И в том числе поговорить про методы истории детства: в этой области вообще всё очень сложно с документами и их прочтением. Сложнее всего оказывается сделать слышными голоса непосредственно самих детей, — они в истории буквально растворяются.

Книги Янг, к сожалению, нет онлайн, но она доступна во многих библиотеках, в том числе в России. В той же Ленинке, к примеру.

UPD: Коллеги подсказывают, что книга всё же есть в сети! Ссылку ищите в комментариях (спасибо огромное Алёне, которая поправила меня и поделилась).

“Growing Up in Moscow:” обманчивый текст о советском девичестве — и не только (часть 1)

Кэти Янг (до натурализации — Екатерина Юнг) родилась и выросла в Москве, в семье пианистки и звукоинженера на радио. В 1980 году, когда ей исполнилось 17, её семья «по вызову» эмигрировала в США. Там авторка закончила старшую школу, выучилась в Ратгерском университете и стала заметной публичной деятельницей, журналисткой и феминисткой, известной в том числе своими довольно спорными взглядами на права мужчин и поддержкой либертарианских идей.

Редкий опыт и отчётливая политическая позиция делают мемуары Янг уникальным, но сложным для историка источником с интересной позициональностью.

Во-первых, конечно, это эмигрантский текст, и необычный, так как он отчётливо женский и полностью центрирован на взрослении. Перед нами, по сути, такой девочковый «Некрополь», где вместо погибших писателей — школьные учительницы, западные романы, «вражеские голоса» и колготки, которые невозможно достать. Но ещё интереснее тут другое.

Янг, несмотря на, по социалистическим меркам, завидное положение семьи как представителей московской интеллигенции (впрочем, еврейской), к советскому обществу испытывает минимум симпатии. А вот действительность по ту сторону железного занавеса её нескрываемо увлекает. Таким образом, история советского детства у Янг оказывается переосмыслена из очевидно антисоветской и проамериканской позиции — и подаётся, соответственно, почти исключительно в негативных тонах (хотя иногда нет-нет да и проскочит ностальгия, текстам о детстве обычно куда более свойственная). Книга обращена, в первую очередь, к американским феминисткам и призвана просветить их по части гендерных особенностей советского авторитаризма. По сути это автобиография, переписанная на языке, понятном очень далёкой от советских реалий группе, приспособленная к совершенно другому видению мира, вокабуляру, ценностям. Всё это несколько затуманивает личный материал, о котором пишет Янг, не оставляя читателю надежды на доступ к непосредственному эмоциональному переживанию советского девичества в тексте.

(Тут надо сказать, что вы вообще вряд ли найдёте такое переживание в каком-либо ретроспективном источнике, особенно о детстве. В случае с книгой Янг проблема доступа к детскому опыту просто более очевидна. Вообще, в каком-то смысле, это удивительно честный источник, прямолинейно сообщающий о своих ограничениях, хотя одновременно ему удаётся постоянно сбивать с толку).

Удивительным образом, описанная выше позиция оказывается очень плодотворной, когда речь заходит о деталях, мелких материальных элементах детства советской девочки. Янг считает своим долгом описать в подробностях все те стороны своей повседневной жизни, которые автор, пишущий для советского читателя, посчитал бы слишком очевидными и выкинул из своего рассказа. В итоге перед нами оказывается не только политический манифест, но и автоэтнография, местами чрезвычайно скурпулёзная (и из-за этого не всегда простая для чтения). Из неё можно узнать разные, казалось бы, неизбежно теряющиеся в истории мелочи, — о повседневном рационе московской семьи, покупках, особенностях советской школьной программы. Лично меня особенно заинтересовал фрагмент с описанием того, как выглядела подготовка к беседе перед вступлением в Комсомол, — и вообще все фрагменты, описывающие практики взаимодействия детей и подростков с официальным институциями, от библиотеки и школьного медкабинета до паспортного стола.

Продолжение следует ⬇️

Одна из источниковых находок моей докторской диссертации — практически забытая сегодня автобиографическая книга Кэти Янг “Growing Up in Moscow: Memories of a Soviet Girlhood”. Книга вышла в США на исходе советской эпохи, в 1989 году. Посвящённая в первую очередь брежневскому периоду, она совершенно потерялась на фоне сенсационных изменений, которые шли в Советах в конце 1980-х. Мемуары описывают взросление советской девочки в Москве 1970-х, и делают это чрезвычайно сложным и проблематичным для историка способом. Что, впрочем, не умаляет уникальных качеств этого источника для исследователей советского девического опыта.

В следующем посте расскажу подробнее ⬇️

#книгимедузы

Из-за перегруза совершенно не успеваю писать в канал и от этого грущу, ведь у меня накопилось много всяких полезных штук для вас, черновиков, книг, о которых хочется рассказать. Но пока поделюсь фоточками из необычной академической поездки, откуда вернулась вчера.

Неожиданно для себя оказалась на конференции по истории контр-университетов, которая проходила в Копенгагенском университете — в этот раз не в роли учёной, а скорее в качестве практика (нас с Яном Сурманом пригласили рассказать про наш опыт организации Антиуниверситета, помните такой?). Узнали множество поразительных вещей про альтернативные образовательные проекты по всему миру, от чехословацких домашних университетов после 1968-го до освободительных кружков участников движения за права ЛГБТ в США. Совместный ужин в первый день конференции у нас прошёл, созвучно теме, в вольном городе Христиания — социалистической коммуне, история которой восходит к началу 1970-х. Она расположена в самом центре города, в засквотированных зданиях бывших королевских казарм. Место, на самом деле, большое, занимает 32 гектара земли, зажатой между каналами и крепостными валами XVII века, и живёт здесь сейчас около тысячи человек. Каждый метр пространства Христиании покрыт росписями и скульптурами, собранными зачастую из самых случайных предметов. На фото лишь несколько примеров из сотен.
А вы хотели бы жить в таком месте?

#визуальныйпонедельник

90 лет назад советский журнал «Безбожник» призывал переоборудовать колокольни церквей для тренировки парашютистов (и парашютисток!). Меня, впрочем, больше всего поражает даже не сама эта идея, а дама на обложке, которая готовится спуститься на парашюте в юбке и открытых туфлях на каблуках. Видимо, ожидалось, что советская женщина сможет и такое.

#визуальныйпонедельник

Фэйсбук решил мне напомнить, что ещё 7 лет назад феминисток приглашали выступать в одном из главных театров столицы — Центре имени Всеволода Мейерхольда.

Случилось это, как и почти всё хорошее в моей жизни, по счастливой случайности. Режиссёрка Саша Денисова (я её тогда даже не знала лично) позвала меня в качестве научной консультантки на спектакль «Хочу ребёнка!», который готовила к юбилею Сергея Третьякова. Его одноимённая пьеса 1926 года центрирована вокруг новой советской женщины Милды и её жизненных выборов. Сегодня ставить её как некое современное высказывание сложно: пьеса читается неоднозначно, отдельные идеи (в том числе близкие к евгеническим) did not age well. Опираясь на сохранившиеся протоколы дискуссий в Главреперткоме о постановке пьесы, я предложила режиссёрке: а почему нам не сделать, как задумывал когда-то Мейерхольд (но так и не смог претворить свои идеи в жизнь — репрессии смели и замыслы, и их авторов)? Почему не поставить спектакль-дискуссию, спектакль-спор, где мнению зрителей тоже есть место? Мейерхольд планировал посадить медиков, представителей санпросвета и других гостей прямо на сцене, вовлечь зал и предложить всем вместе обсудить вопросы женского равноправия. На мой взгляд, именно таким образом должен работать активизм: без жёсткого взгляда сверху вниз, в диалоге. Так мы в результате и поступили, а я выступила ещё и в роли непосредственной частницы спектакля — вместе с активистками Дашей Серенко, Сашей Алексеевой и Наташей Поляк. Услышали мы тогда, конечно, целый букет интересный мнений от классиков театральной критики, чего, признаться, я не ожидала. Искренне попытались объяснить, что феминизм не закончился в XIX веке. Упоминали, кажется, и такие опасные по нынешним временам темы, как квир.

Сегодня всё это, конечно, выглядит наивно, но тогда было ощущение, что мы что-то двигаем потихоньку, что можно работать, строить какое-то общее будущее. Жаль, что эти моменты так быстро стали воспоминанием в фэйсбуке. Сейчас, понятно, ни о каком о будущем речь не идёт, люди, которые ставили этот спектакль и выступали на сцене, по большей части в вынужденной эмиграции и под преследованием. ЦИМ быстро прижали после начала войны, сменили руководство. Возможность действия ограничена донельзя. Я стараюсь использовать это время, чтобы глубоко погрузиться в исследования, выйти на новый уровень в плане профессиональных навыков и, в первую очередь, понимания того, с чем я работаю, своего прошлого — феминистского, женского, советского. Но скажу честно, часто мне не хватает всей этой движухи, которая у нас была когда-то, этой возможности вечером говорить с живой публикой о том, о чём ещё утром читала в архиве, о том, что важно, наболело и описывает нас, чувствовать интерес, видеть отклик в глазах — и потом, после окончания спектакля ещё долго общаться в фойе, пока не станет дурно от разговоров и шампанского, и пойти гулять по ночной Новослободской. Спасибо всем, с кем мы разделяли этот опыт! И посмотрим, что ждёт нас дальше. Как показывает история (в том числе эта), всё в России может измениться очень быстро, даже если сейчас кажется, что что-то навсегда.

Фото Анджелины Лученто

Друзья, вчера многие из вас спрашивали, что делать и чем помочь Любе.
По мнению семьи и адвоката, сейчас нужен общественный резонанс.
Все остальное делается силами семьи и адвоката, помогают правозащитники.

Что можно сделать?
Писать, рассказывать об этом случае.
Писать жалобы и требовать проверки действий следователя и начальника колонии.
Писать лучше в Генеральную прокуратуру (в областную уже обращались) и в приемную омбудсмена по делам детей.
Фамилию девочки не называем, в этом нет необходимости, достаточно номера дела.
На кого жаловаться:
СО по г. Балашиха, ГСУ СК РФ по Московской области, следователь - старший следователь, старший лейтенант юстиции Тараканов Д.В.

Изолятор для несовершеннолетних в федеральном казенном учреждении исправительной колонию №1 в Дмитровском районе. ИО начальника колонии Ушаков А.Н.

Номер дела: 12302460020000276

И, пожалуйста, будьте осторожны в высказываниях, вчера пришлось удалить пару комментов. Понимаю ваши чувства, но учитывайте реальность, в которой мы живём.

Когда я говорю, что занимаюсь историей советского девичества, люди часто думают, что это такая очень милая декоративная дисциплина, которая исследует какие-то считалки, альбомы, заколочки и прочие милые вещи.

И конечно, область в том числе про это — многочисленные практики и атрибуты взросления девочек, массовую культуру, культурную историю игр и игрушек, моды, чтения. Но всё же у girlhood studies есть достаточно чёткое политическое измерение, которое становится плохо различимым за ностальгическим перебиранием любимых фильмов детства и мемами в духе "girlhood is a spectrum", которые наводняют социальные сети. Дело в том, что эта сфера изучает одну из самых уязвимых групп — несовершеннолетних девочек, — и одна из её центральных задач это делать видимыми эту уязвимость и насилие, с которым сталкиваются девочки во всём мире именно из-за своего специфического статуса, связанного с возрастом и гендером. Насильственные ранние браки, сексуальное и репродуктивное насилие, эксплуатация, ограничение доступа к образованию по гендерному признаку, даже доступа к питанию по сравнению со сверстниками-мальчиками, более низкая ценность жизни девочек в сравнении с мальчиками в патриархатных обществах, их невидимость, — всё это центральные проблемы girlhood studies и в то же время большие социальные и политические вопросы, на которые исследовательни:цы в этой сфере ищут ответы. Исследования девичества на советском и российском материале, которые, как я с радостью наблюдаю, сейчас развиваются, непременно должны касаться, например, советской дискриминации при приёме в вузы, сексуального насилия, истории женских колоний для несовершеннолетних и прочих тяжёлых, но важных тем.

Всё это важно не только с точки зрения какой-то абстрактной справедливости, но и потому что такое прошлое имеет непосредственное влияние на нашу современную жизнь, на жизнь следующих поколений девочек и женщин. Яркий пример тут (tw!) — чудовищная история 15-летней Любы, которая уже год находится в российском СИЗО для несовершеннолетних за, по сути, подрыв одной петарды по заданию из некоего телеграм-канала (как же похожи все эти дела, из которых торчат понятно чьи уши, точнее, палки, это невыносимо). В СИЗО Любу многократно избивали и насиловали соседки — при полном попустительстве администрации и следователя. Я прочитала эту историю ровно в тот день, когда пересматривала материалы по советским женским исправительным учреждениям для несовершеннолетних, с которыми работаю в рамках своей диссертации, и сходства между двумя описанными системами и почти полное молчание о насилии в них оставили меня глубоко подавленной.