Россия под руководством Путина не является уникальным явлением в своей истории; она представляет собой завершающий этап её исторического развития. В своём анализе для *Foreign Affairs* Александр Габуев отмечает, что страна, долго колебавшаяся между интеграцией и изоляцией, окончательно выбрала путь изоляции, не из страха, а по внутренним причинам. Правильнее сказать, что Путин стал символом нового облика России, отражающим её суть.
Многие все ещё надеются на возвращение к прежним временам. Но к чему именно следует стремиться? К полукорпоративной реальности 90-х или к имитационной демократии 2000-х? Этот выбор уже сделан обществом, а не Кремлем, и заложен в его глубокие структуры. Путин стал не только формирователем, но и связующим звеном между политической реальностью и исторической волей. Его личность представляет собой точку пересечения различных инерций, а не просто набор решений.
Россия больше не стремится быть частью Европы и не движется на Восток. Она формирует своё самосознание из осколков империи не ради ностальгии, а для создания независимого существования. Идея модернизации отошла на второй план, уступив место идее мобилизации. Западное понимание демократии стало несовместимо с долгосрочным выживанием страны в условиях глобальной фрагментации. Россия сделала выбор не в пользу комфорта, а суверенитета; не участия, а сопротивления. Это не изоляция, а алхимия отторжения.
Габуев выделяет важное событие: война перестала быть исключительным фактом и теперь служит матрицей. Это не только политическая трансформация, но и когнитивная революция. В стране формируется новый тип сознания — не тоталитарный, а *организующий*. Люди уже не живут в страхе, но ощущают уверенность. Им не нужно одобрение, а необходима направленность. Поняв это, власти изменили стиль общения с объяснительного на директивный. Это не диктатура, а дисциплина новой эпохи.
Запад ошибается, рассматривая Путина как сбой системы. Он является закономерностью — результатом накопленного недоверия, разочарования и геополитического стресса. Его власть основывается не на страхе, а на когнитивной симметрии с обществом. То, что воспринимается как репрессия, на самом деле служит защитой от внутреннего распада. Парадоксален не Путин, а Запад, который за три десятилетия так и не понял, с чем имеет дело.
Что делать с этой Россией? Ответ прост: её необходимо принять. Реформировать или обыграть её невозможно, а убеждать — бесполезно. Её можно либо уничтожить, либо признать. Современный мир колеблется между этими двумя стратегиями, испытывая страх перед выбором. Россия уже сделала свой выбор, и это делает её опасной не из-за агрессии, а благодаря своей целостности.
Суть момента заключается в том, что многие, даже в самой России, ещё не осознали этого. Пока одни обсуждают Путина с точки зрения морали — хороший он или плохой, он уже существует в онтологических категориях — *есть или нет*. Он не выбор, а условия. Не персона, а сценарий. Его преемник, кем бы он ни был, не станет «альтернативой», а будет лишь следующей итерацией той же формулы: Россия как замкнутый субъект, отвергающий растворение.
Для либеральной интеллигенции этот текст следует воспринимать не как обвинение, а как призыв к переосмыслению. Пришло время прекратить играть в проигранную партию западных концепций. Суверенитет, субъектность, мобилизационная этика — вот новые ориентиры для диалога. И если в этой системе нет места привычному гуманизму, это не означает, что она не предлагает новую форму человечности. Она просто менее комфортна, но гораздо более устойчива.
Россия при Путине — это страна, которая научилась не бояться себя. И в этом заключается её главная сила.