«Обреченные на славу» (2024)
Очень и очень хорошее кино. Конечно, пострадавшее от дегенеративных маркетологов русского проката, потому что «Идущие на смерть» - это всегда «Идущие на смерть», и настолько циничный перевертыш, совершенно не соответствующий идее романа и фильма, просто позорен. Любое произведение о Риме абсолютно правильно и логично концентрируется вокруг смерти и устремлено к ней, посвящено ей и ею вдохновлено, ибо такова была сама римская культура и республиканского, и особенно императорского периода. И в одной из ключевых сцен – смерти императора Веспасиана (Хопкинс) – сыгранной настолько талантливо, что чуть ли не гениально, дана буквально художественная и идеологическая эпитома этой великой и ушедшей цивилизации. «Поставьте меня на ноги. Кажется, я становлюсь богом». Эта байка из Светония, оживленная великим артистом, с наездом камеры на его лицо под сползающим золотым венцом, - буквально иконно воспроизводит те великие смыслы, которые, не анализируя, открыли Тацит и Светоний, разложили по мензуркам Гиббон и Моммзен, снова собрали Немировский и Бирд.
Это, конечно, новый-очередной виток цивилизационного конвейера в технологиях и эстетике съемок кино о Риме. Это уже не «Бен-Гур» и «Клеопатра» - с необходимостью строить города пирамид в пустыне и воспроизводить ипподромы размером с города, с привлечением тысяч конников и местных жителей, с актерами старой школы с их театральными позами и разорванными в клочья страстями. Это уже не «Рим» и «Спартак» - по необходимости наполовину артхаусные, когда артисты ходят, глядя под ноги и периодически шарахаясь в стороны, между макропиксельными вставками и живыми декорациями, и ведут линии своих персонажей на грани между реализмом и постиронией, потому что иначе в этом цирке не получается. В «300 спартанцев» и «Беовульфе» режиссеры вообще стерли грань между живой игрой и мультфильмом, потому что эстетическое чутье указало им это единственно верное решение. В «Обреченных на славу» уже всё вокруг – зеленый экран, и артисты привыкли жить в нем, уже перестроили саму технику игры, научились. Они чувствуют себя органично в виртуальном мире и ходят по нему как по миру живому. Это как первый «Дум» и последний «Дум» в шлеме виртуальной реальности. Теперь уже можно без издевки насладиться реализмом нарисованного мира, и колесничные гонки, и панорама Вечного города, и покои цезаря, и нубийская охота на льва, - всё уже смотрится плавно и гармонично.
Поднаторевший в сериальной культуре человек получит от фильма удовольствие, по-сорокински говоря, плюс-плюс-похорошо, то есть не оргазм, но максимум приятности. Просто без определенной насмотренности никак не выработать разумную и здравую снисходительность, которая позволяет не замечать сюжетные ляпы и огрехи, которые вполне логичны и объясняются самим процессом съемок и обязательными сериальными ритуалами. Ну не может одна героиня не объяснить другой героине (хотя б выбрана иногородняя), что такое весталки, когда они появляются в кадре, – да, целых две минуты, с примерами. Ну не может домовладелец не взять на работу мать только что купленной рабыни, если она его нашла и вломилась к нему в дом. Ну не может император Веспасиан не объяснить своему сыну технологию окраски материи с помощью аммиака, вводя налог на общественные туалеты: как иначе он произнесет свое «деньги не пахнут»? Ну и некоторые реалии нашего пластмассового времени, само собой, не могут не быть отражены: купленных для сексуальных утех рабынь никто не харасит, если нет совпадения по вайбу, ну как можно? Вообще матроны с радостью участвуют в оргиях с оголением, а рабынь всех берегут, как весталок, видимо, на черный день. То есть запрета на секс в сериале нет, он такой же, как в «Риме» - сдержанный, но есть, главное только – чтобы без насилия. Мы такое, в принципе, одобряем, хотя и снобируем. С бродягами на улице состоятельные господа общаются, начиная с «добрый вечер». К императору люди с улицы приходят как к себе домой. В гладиаторскую тюрьму-казарму можно зайти-выйти, если сказать охраннику-сирийцу «хай, бро, как сам» на его языке, ну и т.д. Но это условности.