Образность в текстах Вари Жигулиной разрастается и усложняется в геометрической прогрессии или, скорее, как фрактал: созвучие, игра слов или цитата тянут за собой ряд ассоциаций, те, в свою очередь, — новые ассоциации, и образы разрастаются деревом или нервной системой стихотворения. Образующиеся перекрестия, смысловые узлы вызывают гипнотический эффект: текст расстилает перед читателем ровную дорогу, иногда даже путь героя, но пейзажи обочины то и дело приковывают к себе взор, а от запахов щекочет в носу. Окружение пути не становится фоном, а находится в фокусе всё разом, восприятие субъекта вбирает в себя детали и их причудливые состыковки, ни от чего не отказываясь. Сверхвосприимчивость не ограничивается пределами текста, он то и дело разрывается курсивом и сдвигами в форматировании, комментируя сам себя.

Эти стихи наиболее родственны Дашевскому, их связывает полутрансовое состояние, созерцательность, непрерывность потока мыслей и речи, а также работа с мифологией. Эпос, например, становится отправной точкой для развёртывания образного ряда. Сверхвосприимчивость делает субъекта неспособным совпасть с эпическим героем, при этом он оказывается зажат в рамках условностей традиции, которые идут трещинами через автокомментарий, сдвиги в графике и прочие элементы, которые разрывают ткань претекста. Их образует описанный мной в начале образный/мысленный поток, приобретающий от текста к тексту разную окраску: то тревожную, когда перебирание образов заходит на территорию смерти, "обжитого", прочитанного эпоса или сказки ("кот-баюн"), то предельно умиротворённую, созерцательную. Второе реализуется в "трёх принятиях рассвета", каждая часть — это любование или его попытка вопреки боли, момент приобретает вариации, текст ощупывает воспоминание в поисках лучшего слепка с него.

Кажется, так можно читать Варины тексты. В принципе литературная линейность и последовательность здесь соседствует и моментами уступает подходу визуальных искусств, параллельному развёртыванию множества образных линий, растущих и пересекающихся друг с другом. И принятий этого может становиться больше и больше с каждым новым прочтением.

Автор предисловия: Артём Соложенков

Предпоследний вечер проекта

в этот раз акцент на новых именах (как для Литреформы, так и вообще) и на авторах, которые были с нами меньше раз, чем хотелось бы

пред-прощаемся

25 апреля в 19:00
ул. Барболина, 6

вход свободный
18+

Автор афиши: Тамара Жукова

Фото Гели Сычевой @milkhead

Илья Склярский в своей подборке нащупывает границы миров и с первого же текста женит верхний и нижний мир, но помещает читателя между. Затем растворяет язык и тело, лишая слушателя телесности и осязаемости. Затем будто бы заставляет что-то искать в этом междумирье, пытаться его понять и осмыслить через открытия. Дается же это ощущение и осмысление не через них, а совершенно случайно, как будто «блик отразился на радужке». Но все попытки читателя приблизиться к ответу рушатся в конце, потому что даже если мы что-то найдем, услышим, увидим и даже осознаем, это окажется «ценным только для других». Но было ли всё зря?

Ощущение, будто Илья препарирует уровни сна, границы сознания, пытаясь проникнуть в каждый уровень, погрузиться туда, где все меняет свою форму и значение. Может показаться, что в конце автор все перескакивает, обесценивает, обессмысливает. Но ценность всего этого процесса в итоге определяет точно не автор и, возможно, даже не читатель-слушатель.

Автор предисловия: Юля Ермакова

В подборке Александра Шимановского основные действующие лица — вода, смерть, повторение и знание/незнание. Вслед за тем, как вода соединяется с посмертным существованием, она же, в виде дождя, и возвращает жизнь. Кажется, что в конечности смерти есть сомнение, оно закрадывается через то, каким повторяющимся представляется автору мир, повторяющимся и постоянно другим (еще раз мы / вовсе не мы в то же время). Знание и незнание вплетается в систему повторений в ритмическом совладении с циклами существования в мире «здесь» и «там». Светлое знание, общение и созерцание любимых возможно в состоянии после смерти, за преградой воды, а попытка знания в мире «здесь» — погружает во тьму, что может привести к конечной смерти, а не к вечности. Через те же циклы, кажется, у Александра Шимановского проходит и вся природа, выдыхая себя в осени, и возвращаясь весной. И если осень стирает различие, позволяет увидеть и узнать другого в пространстве общего посмертного, то весной всё вновь обретает форму, границы, рождается и теряет тем самым знание о другом.

Автор предисловия: Маша Ежова

Поэзия Алексея Черникова — продукт гниения поэзии Алексея Черникова.

Я какое-то время страдал проявлениями гнилостной диспепсии (это когда белок не переваривается и умопомрачительно дрищешь) — ощущения очень похожие: изо дня в день консистенция повторяется, хотя содержание разное. Если дольше подержать текст в себе, выйдет поплотнее, но из того же сора, цитируя нелюбимую Лешей бабушку.

Я сам запутался в этой метафоре, просто хотелось начать с говна.

Как многолетний читатель этих текстов (не соврать, с 2019 года), я с трудом выношу очередное стихотворение про «девочку», которую герой оставляет в городе, из которого он вырастает (а уж я-то люблю вырастать), уезжая в Москву. Еще труднее мне даются бесконечно длинные «эпические» зарисовки: про Оппенгеймера, про разрастающийся цветок взрыва, про все вот это. За одну интонацию Алексея уже хочется дать ему леща.

Неожиданным образом все эти стихотворения начинают работать, если иметь представление о Леше настоящем — в смысле не поэтическом, а ежедневном. Когда понимаешь, что эти опереточные вещи из Серебряного века с привкусом Бориса Рыжего абсолютно неиронично пишет настоящее архангельское быдло (в хорошем смысле этого слова), появляется, цитируя классика, «третий печальный объем» — начинается погружение в трагедию Алексея Черникова, которая интереснее текстов.

Трагедия достаточно простая: человек, который не хочет писать актуальные стихи, больше всего на свете хочет быть признан «актуальным» литературным процессом — и не как-то мягко, а под аплодисменты. Чтобы критики и завистники штопор вкручивали не в упругость пробки, а себе в жопы. Зачем это надо — непонятно. Случится ли это — на самом деле, неважно. Важно, что все лёшины тексты написаны из этого состояния (как писал другой великий гений, уже мертвый) «боя с тенью или игры с самим собой».

Подборка для Леши вполне стандартная: первое стихотворение посвящено тому, как великого гения исключили из Литинститута, куда он сходил три раза. Это целый отдельный жанр лешиных стихотворений: «Меня выгнали из школы, потому что я поэт» — внимательный читатель сразу вспомнит гигаверлибр Алексея из «Знамени» (а сам Алексей меня при встрече ударит тупым предметом, если дочитает до этого момента). Мне стихотворение кажется жидким и затянутым, местами кринжовым из-за так любимого автором противопоставления себя «зумерью» («поколенческому срезу»).

Второе стихотворение — восемь четверостиший о том, как Леша любуется своим отражением в вагоне метро. Третье — наверное, лучшее из того, что Алексей написал до сегодняшнего дня, хотя и написано в традиции, скажем так, русского гекзаметра (я знаю, что не в ней, просто ритмизованные строчки такой длины следует запретить). Четвертое стихотворение логичнее было бы поставить перед вторым: там снова десять четверостиший, только теперь про поездку в трамвае до станции метро (можно было бы выдать за концептуальную подборку, но великий малыш не докрутил).

Короче, все говно, но когда Леша читает эти тексты вслух, они как бы заново к нему прикрепляются — и для меня начинают работать. Поэтому посмотрите видео.

И лучи любви старичку — как ни крути, почти родные люди.

Автор предисловия: Егор Спесивцев

О жизни как о череде мелких катастроф пишет Варя Шпиленко. Не громких и эпичных, а тех, что оставляют крошечные царапины столового ножика. Они не могут нас убить, но всегда будут пощипывать, напоминая о себе. Получается дневник маленьких злоключений из разбитых чашек и обидных падений, спотыканий о собственные слабости, хрупкость всего и вся и постоянное осознание неуютности быть собой.
Скупой и резкий синтаксис автора здесь наивен и беззащитен, вызывает невольную улыбку там, где обиднее всего:

Я попросила родственников подарить мне что-то вкусненькое, и они подарили мне чернослив.

Я разбила свою самую-самую любимую чашку.

Это не жалобы, потому что адресата этому нет. Но строчки ищут помощи у себя самих, как если бы могли в следующем абзаце стать сильней перед страшными снами.
Страшнее в этом не будничность падений, а бесконечные минуты перед ними. Не весть о смерти, а предвкушение её своим телом.
И в этом мире, привычно звучащем на фоне как разлитое какао и невкусные сладости, настоящая катастрофа тоже приходит только фоном к погожему ноябрю.

Автор предисловия: Анна Бартновская

При всей вариативности дверей в строгую и скорбную честность = в свободу, вмонтированных в каждое из стихотворений Евгении Ульянкиной, невозможно не заметить, что монтажная бригада у неё одна. Наделяемые речью вороны, камни и грибы не то чтобы делятся с нами своей мудростью, но говорят, не заражённые человеческим бессилием: кто скажет: снег / тот сам и станет снег /так говорил один почётный камень /двум уголькам и маленькой сосне <...> / какое слово мне сказать / чтоб жили все опять

Вещи, невозможные для произношения человеком, выловившим свою речь сетью необходимостей и желаний, могут сказать беспристрастные птицы, которым Ульянкина за этим и скармливает нашу возможность говорить: говорит ворона другой вороне / одинаково небо и снег огромны / одинаково все существа съедобны / это закон природы.

В конце-концов беспомощность и обманчивость человеческого слова приводит Ульянкину, или там её героев, к желанию как-нибудь всё развернуть назад, стать всё равно чем, только бы сделать полшага к дочеловеческому состоянию: буду разумной глиной / брошу себя в огонь / праздничный и невинный

или

обратная последовательность действий
1) войти ногами в море поглубже
2) лечь на песок — руки за голову — поза «рыба мордой вниз»
3) ждать пока две неуклюжие колоды превратятся обратно в хорошенький хвостик

от голоса всё равно никакого толку

Но всё-таки о том, что говорить невозможно, сказать выйдет только словами; и все чудеса, происходящие в сказочных лесах Ульянкиной, случаются ими и о них. Всё живое в её текстах говорит, а то, что над миром, что больше живого, обучает говорить всё остальное:

— Куда идёшь?
— Ищу мёртвого друга.
— А какой он, твой друг?
— Разговорит даже дерево,
а его «О!» стоит всех остальных
букв алфавита.

Стражник молчит.
Оборачиваюсь и вижу:

с клёна одно за другим
кружат к земле
жолтые стихотворения.

Получается, как бы ни хотелось избавиться от речи, она остаётся и останется единственным нашим чудом; ну и на том скажем спасибо.

Автор предисловия: Тамара Жукова

Стихотворения Дарии Солдо словно переносят читателя в несуществующую реальность, отправляя его за пределы освоенной человеком Земли («ойкумены»). Подборка ассоциируется с «Марсианскими хрониками» Рэя Бредбери: перед нами предстает очень красивый мир, но несущий отголосок чего-то разрушенного или недостроенного, а возможно даже вымершего. Кто виноват в этой пустоте? Откуда она появилась? В следствие чего возникла?
Мы ставим ветку в стакан и вмешиваемся в ход вещей и устройства мира Дарии, пытаемся освоить его и перекроить под себя, но стихия не дает вмешиваться, и идет снег, «крутится солнца неугомонная мельница».
Иногда в текстах подборки появляются привычные образы и предметы, которые сохраняют ощущение притяжения к нашей реальности, но, кажется, уже к абсолютно новой и другой, обновившейся вместе с весной, но оставшейся парадоксально холодной, даже несмотря на заметное присутствие солнца.

Автор предисловия: Юля Ермакова

Забавно!

Напоминаем, что сегодня ждём вас на Барболина 6!
Это тоже метро Сокольники и тоже библиотека поэзии
Ждём!

Начало в 19:00

(более лёгкое видео в комментариях)

В своём выступлении Кирилл Лопатин презентует программный проект, в котором он творчески рефлексирует над (не)возможностями перевода (неспроста называя эту практику иначе - конвертацией) иероглифа на русский язык - а в перспективе и на большинство европейских языков.

Вообще, если сравнивать фонетическую и логографическую языковые системы, то именно иероглифы китайского письма в большей степени напоминают простейшие живые организмы - вероятно за счёт того, что словообразование осуществляется различными комбинациями вполне определённого набора ключей, которые в свою очередь состоят из более простых черт, а они в свою очередь пишутся по определённым правилам. То есть каждый иероглиф условно имеет четыре уровня организации подобно высокомолекулярным белковым структурам, а значит устроен холархически. При таком устройстве интонационные заряды каждой из черт (графически) перекрываются, подобно электронным орбиталям атомов, образующих молекулы, а смысловые ореолы каждого из ключей (семантически) уточняют их, подобно тому, как полярные мономеры ориентируются в макромолекулу. Так в иероглифе будто бы постепенно аккумулированы эмерджентные свойства сначала определённых черт, а затем и ключей - итоговая слитность кажется непоколебимой защитой его от перевода.

В своём поэтическом исследовании Кирилл предлагает переводить не иероглиф, а сами принципы организации смыслов внутри него с параллельной адаптацией к русскому языку. Начиная с конвертации отдельных графем в текст, он переходит к попытке сохранения графики и ритмики чтения - располагая текст перевода на своих законных местах начертания и дублируя интонационные виражи изломами в написании перевода, а затем пробует сочинить текст-иероглиф с нуля. Каждая из стадий, так они названы самим автором, представляется вполне самостоятельной практикой создания авангардного текста, а в довесок и яркой чертой авторского почерка - при этом в них отчётливы аналогии с организацией ионной, ковалентной и металлической связей, соответственно. И тут закономерно возникает ряд вопросов - возможны ли их комбинации? не является ли второй способ уайт-аутом? а может быть есть четвёртый способ?

Автор предисловия: Ростислав Русаков

Что это там вдали такое белое? Снег? Ангелы? Лошади? Что это за свет? Что за цвет? Мария Кривова представила белыми нитками шитую подборку, в которой настоящими действующими единицами становятся цвета, подчёркиваемые, высвеченные белым. На белом сначала видны все цвета «куба из радуги света», потом появляется тень — «чернеет земля», «серых птичек», — и причина тени — солнечное «золото» и «жёлтая река», — (будто ребёнок рисует пейзаж) пустое белое небо обретает синеву в присутствии солнца и отражается в прозрачной воде — «синяя река».

Можно проследить, как от белого листа, от бесконечного света вместе с «посланниками ангелов» (что уже тавтологично, послание передано посланниками посланников, передано во сне, зыбкое, неточное) через прикосновение происходит отказ от слова звучащего в пользу мысли, происходит контакт, контакт с другим миром (сна) и он же — контакт с другим человеком (тело). В яркости первых цветовых всплесков, в солнечном мифе происходит следующий отказ, новый выбор: прежние боги отступают, «возле рек только причастие».

И вот перед нами зрелый мир каждого сегодняшнего дня, многоцветный, оттеночный, живой (в нём и мыши, и собаки, и жуки), мир, говорящий на разных языках, открытый, но в прорехах шитья, в просветах между лоскутами, видна его прежняя довербальная белая основа: «белый лабрадор / подошёл и уткнулся бежевым носом / в раскрытую ладонь».

Автор предисловия: Маша Ежова

В эту пятницу у нас выступит Саша Николаенко - прозаик, лауреат «Русского Букера» (2017), автор книг «Убить Бобрыкина. История одного убийства», «Небесный почтальон Федя Булкин», «Муравьиный бог: реквием» и других.

Манера письма Саши выстроена ритмически и способна унести ваше сознание в водоворот образов, так что услышать это вживую - редкая и стоящая возможность!

28 МАРТА 19:00
ул. БАРБОЛИНА 6

Стихотворения Саши Разина — словно кожа, которая выращивается над болящими костями. «Жизнь, покрывая кромешное» – сама жизнь (или чувство жизни) здесь априори защищает от мрака, — через эту линзу можно смотреть и на эти тексты.
«Босые камни», «свет на коленях дня», «руки сада» и «киста крапивы» – в этих стихотворениях редко появляется человек, но в возникающих образах виднеется крадущаяся, как бы просвечивающая, но не присутствующая до конца, фигура, которая как наваждение проводит едва заметную экскурсию по миру, словно человек пытается коснуться природы с обратной стороны.
В стихах Саши мир находится в застывшем осмыслении. Имена святых оказываются законченными самодостаточными предложениями, содержащими в себе и скрытое действие. Несмотря на то, что эти тексты серьёзны, лёгкость, стремящаяся стать беззаботностью, проникает в них через редкие восклицания – «ах» или «нарисуй мне тонкими чернилами: метель, дорогу, три, четыре, пять», где метель и дорога хочет обратиться в счёт; либо же три, четыре, пять ждут своего превращения в пейзаж.

Автор предисловия: Настя Елизарьева

ЛИТРЕФОРМА 33

28 МАРТА 19:00
ул. БАРБОЛИНА 6

Авторы, которые интересны сегодня и будут интересны завтра.
Сочетания, которых нет больше нигде.
Удивления.

автор афиши: Данила Кудимов

Стихотворения Андрея Вольгушева — чуткий к ответным репликам диалог с порядком окружающего мира. Лирический субъект стремится к растворению и ассимиляции в природе, но не растительной, а стихийной, шире - космической, в ветре, ночных огоньках, времени и пространстве:

звёздный луч расщепи моё тело
я хочу чтоб оно улетело
в миллиарды миллиардов сторон

В основе ритмической организации стихотворений чаще всего лежит силлабо-тоника или же тоника, в чём проявляется желание автора найти общий язык с фундаментальными силами, когда более строгий, а когда более свободный, но всё ещё не слишком. Однако, манера общения остаётся панибратской, а лексический состав современным и актуальным. Использование точных рифм и обыгрывание схожего звучания слов с разным смыслом помогает склеить мир разрозненных чувств и предметов, установить в нём поэтическую гармонию.

Автор предисловия: Илья Склярский

В эту субботу (22-го марта) в Доме Творчества Переделкино пройдёт посвящëнное дню поэзии мероприятие, на котором в том числе выступит друг нашего проекта Ерог Зайцве. Обещают направленность на поэтические эксперименты и зовут зрителей Литреформы посетить чтения.

Начиная с 12:00 в Актовом зале Дома творчества 15 поэтов: Айвенго, Михаил Айзенберг, Иван Ахметьев, Вадим Гершанов, Юлий Гуголев, Борис Гринберг, Иван Давыдов, Всеволод Емелин, Егор Зайцев, Михаил Кукин, Герман Лукомников, Валерий Силиванов, Ксения Уварова, Вячеслав Попов и Андрей Черкасов — будут читать свои произведения, не предполагающие декламации, озвучат визуальные эксперименты и умолчат о пустоте и молчании.

В Белом зале будет организована выставка-антология поэзии «Форма слова». На выставке будут представлены те неочевидные пути развития поэзии, которые гораздо понятнее нам сейчас, с наступлением цифровой эры, когда любое слово воспринимается среди движущихся изображений в ленте телефона, а нейросети с помощью пары кликов могут превращать любой текст в новое произведение.

Художник, теоретик искусства, куратор ГМИИ им. А. С. Пушкина (Балтийский филиал) Дмитрий Булатов проведет лекцию, посвященную эволюции экспериментального звука в России, его истокам и влиянию на развитие звуковой культуры.

А д. фил. наук, проф. Школы филологических наук НИУ ВШЭ, учитель Лицея НИУ ВШЭ Михаил Павловец расскажет о пустотной, нулевой и вакуумной поэзии.

Регистрация на мероприятие

Сегодня свой день рождения празднует Владимир Коркунов - поэт, редактор, основатель журнала POETICA и книжной серии Neomenia, литературный критик и просто замечательный и отзывчивый человек. Наш проект поздравляет его и призывает вас присоединиться к поздравлениям! А вот выступление Владимира с ноябрьской Литреформы 24-го года.

Субъект поэтического высказывания Владимира Коркунова позволяет себя распинать, что вовсе не говорит об упоении собственной мукой. Пока ещё нигде не опубликованный цикл стихотворений посвящён несо-впадениям – неокончательным и в то же время наиболее полным проникновениям в мысли и душу другого человека. И если образ библейский – то воспалён, горит и мечется, как дитя в жару, если нервы – то не канат, не сталь, а лира, струны которой перерезаются ножницами до сокрушения столько лет незыблемо стоявшего «режима». А если ангел, то ему нельзя родиться никак иначе, кроме как из надрывного скрежета и хруста ломающихся от невысказанного позвонков. Но есть в этом искалеченном теле-дереве единственно живой зеленеющий побег – воспоминание о милосердии, проявленном когда-то к лиросубъекту его возлюбленной, и милосердие это было тогда всепроникающим, раскалывающим границы государств и языковые барьеры. Однако вместе с тем эта память заставляет его бесцельно выискивать знаки из прошлого в случайностях, встречах, могилах, птицах – не они ли клевали её руку, не они ли слетались над мертвецами? Так соединяются энергия умирания и отзвук жизни, а нагота перестаёт быть позорной и отталкивающей, она становится предметом сакрализации и гордости.

Автор предисловия: Евгения Либерман

Алиса Юрьева заводит разговор о категориях, определяющих бытие человека: любви и смерти. Эти понятия появляются в нашей жизни в момент слома детства, перехода ко "взрослому" восприятию мира. Но этот слом не мгновенен, к новой реальности приходится приспосабливаться и учиться говорить на её языке. В стихотворениях подборки как будто запечатлён этот момент обучения говорению: в основе поэтики ясные образы и приёмы, понятная лексика.

Это осмысление неразрывно связывается как с религиозным, так и с мистическим опытом, ведь без обращения к сверхъестественному лирической героине сложно справиться с экзистенциальными категориями. Однако, это обращение становится лишь первоначальной опорой, начав свой путь от которой, вывод можно найти уже в этом мире, благодаря силе поэзии и соединению с другим.

Автор предисловия: Илья Склярский

Григорий Санников размышляет о немеркнущем волнении неизбежного прощания с тем, в чём отражалась вечность. Радость узнавания оборачивается медленным забвением. Любовь к своим людям синонимична прощанию с ними. Обретение себя в друзьях, в созвучии ваших голосов - потребует конца музыки раньше, чем мы окажемся готовы. Автофикциональность условна, когда литературных друзей поглощают улицы, и в каждом стремлении автора удержать уходящее всегда будет попытка ответить на вопрос - а останется ли что-то и от него самого? или если он еще не растворился в московских топонимах, то наверняка исчезнет в набегающих волнах Средиземного моря.

Автор предисловия: Анна Бартновская

Пробуждение, расстояние между малым, органичность – слова, которые приходят в голову при встрече со стихами поэтки Сафы Черновой. «Одна маленькая жизнь» состоит по большей части из существительных и глаголов, огромная часть отношений которых – в переносе строки. Краткая форма подталкивает мир к размолканию, а переходные состояния внутри времени, организма, движения, события оберегают лирического героя от распада и прекращения. Безпунктационный, без единой заглавной буквы, текст стихов Сафы похож на ровно остриженную сетку газона у пришедшего в разотождествление с собой поместья. Мерцающий в сиреневатой закатной дымке – текст прекрасный, загадочный и будто желающий себе незаконченности.

Автор предисловия: Леонид Коммьев

Пётр Кочетков уводит человека куда подальше. Вместо него пространство текста наполнено голым движением опустевшей перспективы и тягостной жизнью вещей. Перед нами предпоследний день их мучений, повторяющийся снова и снова. Но раз на раз не приходится: новый сюжет завершается ценным жестом или конструкцией, не обнаруженной в предыдущем тексте. Так случайно подбираются черты и оси старого мира: их находят за выветрившимися словами, фразами, да и литературной формой вообще. Поэтому у Петра Кочеткова стихи удивительно архаичны: в предельных случаях они строятся на рифмованной катренной силлабо-тонике. И вот где, так сказать, лисья хитрость зарыта.

Автор предисловия: Кирилл Шубин
Импровизация на фортепиано: Александр Разин

Пётр Кочетков, Кирилл Шубин и Ника Третьяк собираются издать коллективный сборник. Вы можете поддержать краудфандинг и помочь выходу книги.

Пульсирующие фотографии Маши Ежовой

Стихотворения Тимура Селиванова изобилуют с умыслом оставленными словесными кляксами. Живая речь вырывается из клетки правил на тот простор, где можно свободно нелепиться и дурачиться. В случае данной подборки эта формальная особенность сплетается с тематикой, помогая автору говорить о детстве с помощью того лепетания, что, подобно заговору, способно вернуть сознание в тогдашнее состояние.

В подборке много событийных зарисовок, в которых предметы материального мира и ощущения лирического героя зарифмовываются друг с другом навеки, и так, спаянные воедино, выплывают на поверхность памяти. Однако, это не делает их недоступно-герметичными. Наоборот, предметная конкретность и повествовательный тон помогают лирическому герою заботливо провести читателя/слушателя по музею своих переживаний.

Автор предисловия: Илья Склярский

Тайными тропами Литреформа выходит на свет и встречает своего зрителя. В пути проект нашёл множество новых имён: как для себя, так и вообще, и снова готов разделять с вами литературные открытия. Но что-то, что-то угадывается прежнее, и что-то проносится дальше, с нами, в дальний путь.

28 февраля в 19:00
Библиотека поэзии
Шумкина 17/16
Вход свободный 18+

Афиша: Семён Абрамов

Браво, исподволь, афористически Илья Склярский разбирает на винтики-шпунтики этот большой мир, «каждый день, каждый его час», утверждая трагичность бессмыслицы и жизнь как таковую. В этом письме, миниатюрно напоминающем и Лидию Дэвис, и Роберта Кувера, горит беспробудный сквозняк – цитат, наречий, сигилов и перестуков.

Можно узреть трогательность, можно – искать и заблудиться до самой чёрной запятой. Чем, в конце концов, хороша именно такая проза? Тем, что упраздняет различия, выявляя единственно общее, что мы находим у любой приличной словесности – тягу к равноденствию. Речь Ильи Склярского непредсказуема ровно настолько, насколько непредсказуема сама жизнь: и в этом, пожалуй, её главное достоинство.

Автор предисловия: Кирилл Ямщиков

Стихи Кристины Ришко — пучки возможностей, дорожек, по которым можно пойти, но пока ни одна, пожалуй, не выбрана до конца. Впрочем, делать этот выбор вообще не обязательно. Лично мне самой интригующей кажется возможность звуковая: поэзия как попытка расслышать то, что говорит реальность. Не стоит путать это со «звукописью»: трюк не в том, чтобы волевым жестом стянуть созвучие, а в том, чтобы взять его в руки, как снежинку, и не сломать. Кристине это удаётся: если «хоррор хоровода» ещё кажется немного чрезмерно напористым, то «грубые крылья горгульи», «жар поражающий зрение» или «нерасторжимые рукопожатия» задерживают взгляд и ухо, эти находки хочется разглядывать. Звук создаёт необходимое напряжение, которое помогает преодолевать разломы на месте опущенных звеньев, сшивать «распоротое пространство». А само это пространство больше всего напоминает фрагментарное и жутковатое пространство сна: вроде всё как наяву, но немножечко иначе, и вот это вот «немножечко» — страшнее всего.

Автор предисловия: Евгения Ульянкина

На 600 подписчиков объявляем старт тематического, будоражащего, дышащего опен-колла 😴