Проникновенное и трогательное письмо Дилана Строума о «Вашингтоне» и Овечкине
вышло на The Players Tribune. Перевела самые интересные моменты.
Я скорее чувствую присутствие болельщиков, чем вижу их, если вы понимаете, о чём я. Но в тот момент — не знаю почему — я просто смотрел сквозь стекло… И, честно, всё, что я видел, — это восьмёрка. Повсюду. Футболка за футболкой с фамилией Ови. Ряд за рядом. И каждый раз, когда он касался шайбы, трибуны будто вибрировали от напряжения. Будто все 18 тысяч человек затаили дыхание. Я играл с великими хоккеистами, но последние недели — наблюдать, как он гонится за рекордом Гретцки, и самому быть частью этого — это просто невероятно. Даже не знаю, как ещё это описать.
Я безумно благодарен, что оказался здесь, в Вашингтоне, стал частью семьи «Кэпиталз». И я просто хотел поговорить с вами. Потому что, если быть честным, были моменты, когда я думал, что никогда не окажусь в такой команде. В таком городе.
Потому что для меня дно было совсем недавно.
Октябрь 2017-го. Мы с мамой и папой сидели в стейкхаусе в Финиксе.
…
Мы сидели, разговаривали, ждали еду, и тут загорается экран телефона — звонит Джон Чайка, тогдашний генеральный менеджер. Я показал папе экран, и мы переглянулись: ну вот, кажется, мы знаем, что сейчас будет.
Джон сказал, что это не конец, но меня отправляют в АХЛ, в Тусон, чтобы я поработал над своей игрой. В тот момент было тяжело смотреть шире. Я знал, что это уже третий год моей карьеры, а парни, которых выбрали рядом со мной — Коннор, уже обладатель «Арт Росс», Джек Айкел, Митч Марнер — все они стартовали блестяще. А я — нет. И невозможно было не слышать весь этот шум. Люди называли меня провалом. И, да, это ранило.
Но, оглядываясь назад, понимаю: меня спасли близкие.
…
Меньше чем через год после того вечера в стейкхаусе меня обменяли в «Чикаго». И до сих пор поражаюсь, как просто смена обстановки может изменить всё. Я из состояния, когда будто не мог переключиться с первой передачи, вдруг стал играть по 18–19 минут за матч с Патриком Кейном и Джонатаном Тэйвзом. Возможность — это нечто удивительное. И все эти чувства — быть неудачником, быть отправленным вниз, груз от выбора под номером три — всё это исчезло. Я снова стал собой.
Про приход в «Вашингтон»
Тем летом, до начала предсезонки, я тренировался на арене вместе с ребятами. Все были очень доброжелательны, персонал встретил меня просто шикарно. Но помню, как все переглядывались и перешёптывались:
— Кажется, он сегодня должен прийти. Наверное, будет сегодня. Он вот-вот появится.
Я такой:
— Кто?
И тут в зал влетает Ови. Огромная улыбка на лице. Выглядит как самый счастливый человек на свете. Прошёлся по залу, каждого обнял — крепко, по-настоящему. И, не знаю… он просто больше жизни. Он задаёт ритм. Он — Ови.
Помню, как в детстве я просто залипал, глядя на него. Зеркальный визор, жёлтые восковые шнурки, майка развевается на ветру. Гол в падении, лёжа на спине. Поцелуй пальцев и жест к небу. Помню, как он забил свой 50-й гол в марте 2009 года.
Он просто был тем самым парнем. В каком-то смысле — больше, чем сама игра.
И это особенно чувствовалось в последние недели. Чем ближе он подходил к рекорду Гретцки, тем ощутимее становилась энергия на арене. Помню ту пятничную игру дома против «Чикаго», когда ему оставалось три гола до рекорда — трибуны просто гудели. Люди кричали «Ови! Ови! Ови!» ещё до того, как он вышел на лёд. В тот вечер он сравнялся с рекордом, и ты просто знал — это случится на Лонг-Айленде.
естно, иногда с Ови такое ощущение, что он больше радуется за тебя, чем за себя, когда ты забиваешь. В нём есть эта щедрость. И мы все хотели это вернуть.
Это номер 8.
Он такой один.
Просто и понятно.
Лучший снайпер всех времён. Лучший, кто когда-либо был, и кто будет.