В девятом классе я приняла решение быть рок-звездой. Не музыкантом, не артистом, не певицей — рок-мать-его-звездой. Весьма амбициозное заявление от хорошистки из интеллигентной семьи врача реанимации и учительницы рисования. Даже дома протестовать было нечему: запрещали мне только врать, остальное — пожалуйста. К слову, воспитательная хитрость родителей сработала: всё остальное мне было и неинтересно. Врать, впрочем, тоже.
Путь рок-звезды я видела так. Пункт первый: написать цепкую песню про секс. Пункт второй: стать знаменитой. Пункт третий: переехать в Лондон. Пункт четвертый: сыграть сольник на стадионе Уэмбли. Пункт пятый: жить в замке. Что тут непонятного?
Песня про секс написалась за пять минут. Тяп-ляп, и F.U.C.K - I’m going to the UK. Представляете, ещё никому не приходило в голову рифмовать «эфюсикей» и «юкей»? Салаги. Докинула в микс пару-тройку имен британских музыкантов, мест, где бы мне хотелось с этими самыми музыкантами и чем заняться. Рёв гитар, прямая бочка, мелодия на винтажных синтезаторах, девичий визг под занавес — и пожалуйста, хит, который, не прошло и месяца, звучал в Москве из каждой четвертой маршрутки.
Вот беда, никто не знал, что поёт эту песню русская девчонка, которая еле наскребла мелочь на проезд в той же самой маршрутке. Песня стала знаменитой, а я — не очень.
Моя подруга Аня тогда работала консьержем в «Интерконтинентале» на Тверской. У них часто останавливались заезжие звёзды. Звонит:
— Маша, Фред Дёрст позвал меня в Самару. Поехали со мной?
— Какой-какой, — говорю, — Фредёрст?
— Ну, из Limp Bizkit. Дал мне свой имейл и зовёт через неделю в Самару, у них там фестиваль. Мне кажется, я влюбилась!
— Окей. А я зачем?
— А одна я боюсь.
Для друзей я всегда бесстрашная. Билеты на поезд взяли в тот же день, чтобы не передумать. Закинули платья в чемодан и помчали на мою малую родину.
В самарском «Рэдиссоне» номер комнаты господина Дёрста нам никто сообщать не собирался, на имейлы он не отвечал. Ну, думаю, скатались на свиданку. Никакого эфюсикея. Делать нечего, остались на ночь, заказали еду в номер, напились шампанского — вот и весь рок-н-ролл.
Фред очнулся только утром, ответил на письмо, извинялся. Говорит, уснул после массажа. Понятное дело, уже не молод — по сцене так скакать. Позвал есть пельмени перед нашим поездом. Угощал. Ну, хоть так.
После мы уже сидели в лобби, ждали такси. Аня вколыхнулась:
— Смотри, это же Garbage!
Я говорю:
— Знаю, они тоже не этом фестивале играют.
— Так что же ты сидишь? Иди скорее с ними говори!
Я замешкалась:
— Да зачем я буду людей беспокоить?
Аня церемониться не стала, стащила меня с дивана и подтолкнула в спину.
— Иди давай! Беспокой.
И я пошла.
— Здрасте, — говорю, ну, на-английском, конечно, он у меня отличный. — А я вас в Лондоне неделю назад видела. Классный концерт.
Ширли, моя богиня, моя рыжевласая амазонка, мой идол с плаката из журнала Cool, всадница рок-н-ролла, Ширли Мэнсон, расплылась в улыбке и повернулась ко мне.
Моё лицо вспыхнуло малинкой — бери и ешь. Но, думаю, отступать поздно, уже зашла в горящий дом, не сгорю — хоть кости попарю.
— Я, кстати, тоже музыкант. У меня и компакт диск имеется.
Стою, дрожу, пылаю, выше их всех на полголовы -—сандали на танкетке, сантиметров двенадцать, да и в самой метр семьдесят четыре русской души. Блузка с бабочками, прозрачная, как мои помыслы быть всеми любимой, бантик на голове, шорты короче трусов — мне же сейчас на поезд, нарядилась. Протягиваю альбом мокрой ладошкой. Ширли не выдержала, обняла меня и отпустила с миром, храни её боженька, мудрую женщину.
Прошло три месяца. Звонок с незнакомого номера. Какой-то мужик:
— Здравствуйте! Это Маша из группы Coockoo?
— Да.
— Группа Garbage в ноябре приедет в Россию с туром. Ширли лично попросила, чтобы вы их разогревали.
Спокойно, не меняя громкости голоса говорю:
— Спасибо, очень приятно. Будем ждать подробностей.
Кладу трубку. Захожу в туалет. Визжу, как птеродактиль в свою первую весну.