На волне этой истории вспомнил старый анекдот про милиционера...

Устроился мужик на работу в МВД. Документы подписал, снарягу получил и ушел.
Месяц его нет, второй...
Начальник звонит ему домой и говорит:
— Ты куда пропал? Зарплату уже два раза давали. Приходи в бухгалтерию.
— Да!? А я думал пистолет выдали и дальше крутись как хочешь...

Минутка юмора для разрядки трудной экономической ситуации на рынке кинокритики закончена.

Искренне кайфанул от «Новокаина» — не хватающего звезд с неба боевика на вечерок, в котором нашлось изобретательное решение проблемы многих фильмов аналогичного жанра.

Кино с перестрелками и прикольно поставленными драками очень чувствительно к харизме главного героя. Если Джейсон Стэйтем разматывает дюжину плохих парней, то это ок, принимается. Но если героем становится какой-то невнятный «белый воротничок» с добрыми глазами золотистого ретривера, то сразу становится непонятно, как он вообще смог пройти все положенные ему сюжетом испытания (хороший пример — «Пушки Акимбо»).

«Новокаин» гениально решает проблему, из-за которой жанром безраздельно правят наемники, менты и остепенившиеся морские котики. Его герой — забавный яппи, который в руках ничего тяжелее компьютерной мышки не держал. Зато он с самого рождения не чувствует боль, и потому просто не замечает, когда его бьют под дых или протыкают арматурой. И это лучшее применение сценарного чита в боевиках последних лет. Нет, серьезно.

— Роман Валерьевич, про что будет ваш следующий проект? Про бандосов, покер или секты?
— Да.

Кабинет редкостей Романа Михайлова, он же многосерийный фильм «Путешествие на Солнце и обратно» обзавелся трейлером, в котором есть вообще всё и все: 25/17, Эйдельштейн в смешной шапке, пацаны-братки, карточные фокусы. Все заколебешься перечислять. Проект, ради которого можно еще немного потерпеть начищенный до блеска тренд на девяностые.

Кстати, если вы почему-то еще не посмотрели олдскульно неряшливый сериал Amazon «Охотник за головами» — это нужно исправить.

Где вы еще увидите, как стареющий кумир миллениалов пытается излечить кризис среднего возраста и помириться с семьей, параллельно отвешивая тумаков восставшим из Ада. Ну, ладно, окей — такое много где есть (в том же «Эше против Зловещих мертвецов»), но тут к формату еще пришили Кевина Бэйкона, заигрывание с южноамериканской готикой, одуревших реднеков и кантри, которого к финалу можно обслушаться до фиолетовых соплей.

Эстетство через испанский стыд. Cult Cinema Classics (главная на ютубе площадка для «хорошего плохого кино») выложила «Макбета» Орсона Уэллса. Причем не оригинальный монтаж, а урезанную версию, которую крутили в кинотеатрах США до конца семидесятых. Очень советую посмотреть.

Кино, иллюстрирующее присказку «В умелых руках — и хрен балалайка». В конце сороковых у студии Republic Pictures бюджет пел протяжные слезливые романсы, но Уэллс умудрился выжать из них все доступное бабло. Его, разумеется, не хватило, но ловкость операторской работы и монтажа сделала свое дело — «Макбет» удивительно красивый чисто за счет игры теней и хитрых ракурсов. Реквизит, правда, подкачал, поэтому главный герой на протяжение истории бродит то в короне а-ля статуя Свободы, то вообще с какой-то коробкой из-под пиццы на венценосной балде.

Но главный кек всей этой авантюры — решение режиссера заставить всех своих артистов говорить с шотландским акцентом. Это вроде бы должно придавать «Макбету» самости, но звучат персонажи как рыцари «Ни» из «Монти Пайтон и Священный Грааль». Фильм — королевство диссонанса. Смотрится так, будто классику кустарно переозвучили в подвале на Горбушке.

Ну и, чтоб два раза не вставать, немного мыслей о защите хищного капитализма в шикарном сериале Сета Рогена "Студия".

У нас уже было достаточно фильмов и сериалов о кафкианских голодарях, которые ставят искусство выше кассовых сборов. "Студия" же решила пойти от противного и показала человека, который горит идеей спасти кино из лап жадин-говядин. И оказывается в некотором смысле даже хуже тех, кто видит за фильмами только возможность заработать.

"Оттепель" — это прекрасно. Но что же нам делать с подлинно революционными образами отечественных sigma male: многоликим прапорщиком Задовым и Геной Букиным?

Попал в ситуацию, где выступил типичнейшим для себя образом.

Пока все признавались в заслуженной любви к "Оттепели", "Бригаде" и "Чикам", с достойным лучшего применения упорством выгораживал "Убойную силу" и "Дальнобойщиков".

Спасибо @afishadaily и @textortexel, что дали немного покуролесить.

Посмотрел сегодня стартовые эпизоды «Киностудии». Не уверен, что Сет Роген сможет держать градус сатиры на протяжение всех десяти серий, но в полном восторге от его самоиронии. Образ инфантильного продюсера — лучшее, что с ним происходило со времен «Джобса», где он играл оторванного от реалий бизнеса гика-терпилу Стива Возняка. Сейчас амплуа примерно тот же: размышление на тему «дай дураку шарики». Один сломает, другой потеряет. Не со зла, он хотел как лучше...

Особенно смешно, что по сюжету герою Рогена предстоит снять фильм по мотивам напитка Kool-Aid — это такой порошок в стиле «Юппи», которым опаивают людей уже почти сто лет. Преинтереснейший продукт, обросший за вековую историю мрачным контекстом. Во-первых, он считается пойлом для беднейших слоев населения (намек на то, как студии «окучивают» самые незащищенные социальные группы). Во-вторых, он очень плотно связан в массовом сознании с наркотиками и убийствами. В середине шестидесятых коктейль из Kool-Aid и ЛСД был писком моды среди психонавтов Сан-Франциско. Городские легенды утверждают, что аналогичным напитком опаивали своих подопытных агенты ЦРУ в рамках программы «МК-Ультра».

В 1978 году основатель секты «Храм народов» Джим Джонс угостил своих прихожан забористым зельем на основе виноградного Kool-Aid. Только вместо ЛСД в нем были цианид, диазепам (для анестезии) и много-много всяких транквилизаторов. Погибли 918 человек. С тех пор в американском английском есть устойчивое выражение Drinking the Kool-Aid — то есть безоговорочно верить в деструктивные идеи и быть готовым за них умереть. Технически главный герой «Киностудии» — и сам своего рода drinking the Kool-Aid. Надеюсь, не помрет в конце.

В 1933 году сценарист Николай Эрдман был арестован в Гаграх за антисоветскую агитацию. Прямо со съемок «Веселых ребят» уехал в Москву на суд, оттуда — в трехлетнюю сибирскую ссылку.

В том же году сценарист Михаил Вольпин был задержан ОГПУ примерно по тому же поводу. Был приговорен к пяти годам в Ухтинско-Печорском лагере. Освободился на два года раньше по УДО. Повезло, а то мог бы и под «кашкетинские расстрелы» ненароком попасть.

Режиссера Александра Роу никто не арестовывал, но в 1952 году мастера киносказки буквально выжили из Москвы после разгрома его нового фильма «Майская ночь, или Утопленница». Укатил подальше от столичных бонз в солнечный Ереван.

В общем, создателей замечательного фильма «Морозко» (сегодня 60 лет со дня его премьеры) жизнь помотала. У каждого был опыт Ивана, обращенного в медведя — от которого шарахаются, как от прокаженного. И это, как мне кажется, объясняет, почему оттепельная сказка временами кажется просто адово страшной.

«Он умел заставить восхищаться собой. Удивляться и поражаться себе. Говорить о себе — превознося или ругая, без разницы. На крайний случай — просто думать о себе. Умел заставить всех»

Только что не без сожаления доел книжку «Эйзен» — немного апокрифичную, но удачную (анти)биографию Сергея Эйзенштейна. Не покидает чувство, что Гузель Яхина обладает талантом фантастически пересказывать широко известные факты из статей Наума Клеймана, выворачивая их в психологический хоррор. Чем глубже копаешь от форзаца, тем чаще задаешься вопросом: а при чем тут, собственно, буфф? Налицо же трагедия.

Но «Эйзен» потому и выводит своего героя под многочисленными подпольными кличками, что не претендует на академическое исследование. Местный Эйзенштейн интересен тем, что представляет собой истерический комок нервов, который вечно мотыляется между революционностью своего вкуса и тотальной эмоциональной лабильностью (иногда срывающейся в неприкрытый Эдипов комплекс). Он рыдает в подушку и выдумывает себе болезни, восторгается и советизмом и показывает дули чекистам. В общем, исполняет на отличненько. Одно удовольствие эту культурную биполярку читать.

Не покидает также чувство, что «Эйзен» — это такой чуть более раскрепощенный доппельгангер биографической книги Марка Кушнирова, выпущенной «Молодой гвардией» десятилетие назад. Там тоже происходили попытки поковырять Эйзенштейна с точки зрения его детских психотравм, которые стали толчком для самореализации и первым гвоздем в крышку его гроба. Кушниров, правда, больше напирал на фигуру отца, которую недолюбленный в детстве режиссер искал всю свою жизнь. Яхиной нравится смотреть на то, как стареющий Рорик стенает по матушке — в эти моменты даже как-то неловко, как подглядывать. Справедливости ради, некомфортность компенсируется интеллигентностью. Не чета провокативному фильму Гринуэя, за который Эйзенштейн (будь жив) наверняка надавал бы автору по лицу мексиканским кактусом.

Современная японская культура непредставима без Великого землетрясения Канто и атомных бомбардировок, русская — без войны и космодромов. А американская, ожидаемо, зиждется на протестантской этике и духе торнадо. Ровно сто лет назад в США случилось так называемое «Торнадо трех штатов» — смертоносная буря, прошедшая по территории Миссури, Иллинойса и Индианы. Погибло более 750 человек, а новости о случившемся навсегда изменили саму картину американского мира.

Без шуток, до 1925 года протестантская церковь активно продвигала тейк, что торнадо — это божественное наказание для тех, кто нарушает заповеди. Торнадо трех штатов же было настолько разрушительным, что списать все это на Бога без серьезных имиджевых потерь не получалось. С тех пор американский протестантизм больше не связывает смерчи и прочую непогоду с деянием господним, предпочитая винить во всем адскую кухню Сатаны. В книге «Бог торнадо: американская религия и жестокая погода» хорошо описан процесс передачи торнадо новому владельцу. Изменилась сама концепция взглядов на это явление: оно больше не являлось наказанием, но становилось испытанием.

Вот пример «Волшебника страны Оз» — прекрасной сказки и величайшего мюзикла, поставленного по ней в 1939 году, уже после переосмысления торнадо. Оригинальный текст Лаймена Фрэнка Баума зачинался с места в карьер, вообще без предыстории. Дороти не поспела в убежище, домик сдуло, упал, очнулся, страна Жевунов. В экранизации Виктора Флеминга полету в домике предшествовал довольно объемный эпизод, в котором Дороти ставят перед фактом, что Тотошку хотят усыпить, а сама девочка сбегает из дома. Где встречает многоликого профессора, волшебника и авантюриста Марвела. Он-то косвенно и оказывается виноват в том, что девочка возвращается домой аккурат к началу шторма.

Дороти из сказки Баум назвал в честь своей племянницы, умершей во младенчестве. Торнадо забрал ее в другой мир — есть в этом что-то от христианской идеи посмертия. А вот Дороти кинематографическая улетала уже явно не в Рай, а в антиутопию. Вернуться из нее — значит, выполнить затяжной квест, исправить совершенную на Земле ошибку. Согласитесь, две большие разницы в восприятии персонажа. А виноваты во всем воздушные вихри и пасторы-харизматики.

Забавно, что незадолго до своей шизо-авангардной «Алисы» Кен Рассел поставил совершенно сумасшедшую «Готику». А также почтил своим присутствием «Русский дом» — тот самый, в котором Шон Коннери томно пьет виски на колокольне Троице-Сергиевой Лавры.

Были же времена.

Это гимн нашего триумфального поражения,
Которое гораздо победы важнее.
Как любого русского, меня волнуют две женщины —
Лишь Россия и Смерть, что, впрочем, одно и то же.

Под нефтяных пузырей перламутром
Зияет чернее черного русская бездна.
Переживем ли мы встречу с ней похмельным утром,
Когда пузыри лопнут, зеркала треснут?

На «Духе огня» показали чисто фильм моей мечты — о мужиках, которые говорят, что у них нет депрессии, а потом уходят из дому грабить корованы. «Ветер» продувает не хуже православного хип-хопа Михаила Енотова. Надеюсь, все-таки увидим его в прокате.

Наш гениальный бурят опять накуролесил — в трейлере Death Stranding 2 творится бесконтрольное absolute cinema. Джордж Миллер с нефтяными котами, Трой Бейкер косплеит эмоджи клоуна, Николас Виндинг Рефн становится пилотом Евангелиона. А Леа Сейду и Эль Фаннинг просто безумно красивые.

Все больше намеков на то, что Кодзима использует реноме великого геймдизайнера, чтобы обмазывать любимых артистов японским артхаусом под европейский арт-поп.

Сразу два геронтократических триллера в программе короткометражных дебютов.

«Призрак» — история умирающего старика с Альцгеймером, которого мучительно кроет последний в его жизни приход. В комплект входят воспоминания о катании на велосипеде, советская кинохроника с Гагариным и скример с сонным параличом. Иногда дед смешно ругается про себя, кляня сраных птиц и ссаных детей, которые мешают ему спать.

«Скринсейвер» — «Спираль» Дзюндзи Ито у нас дома. На ноут одинокой пенсионерки загрузили гипнотическую заставку, из-за которой у нее свистит фляга. Образ крутящихся штук — барабанов стиральных машин, спиннеров и циферблатов, преследует героиню повсюду. В общем, эдакая зарисовка о необоснованной тревоге, от которой хочется залезть в петлю.

В один прекрасный момент герои «Скринсейвера» видят в прачечной другую короткометражку, которую показывали на «Духе огня» пару лет назад — «Шубу» Евгения Ведрова. Получается такая маленькая мультивселенная фильмов про потерявшихся в себе стариков.

За что очень люблю «Дух огня» — за матерость молодежной программы. Сюда привозят очень смелые картины о детстве и юношестве, которые хрен где еще увидишь.

Вот и «Нави» — драма с высказыванием о проблемах дремучего традиционализма в Кении. Четырнадцатилетняя девочка хочет получить среднее образование и стать человеком, но у бати на нее совсем другие планы — девочку продают в жены местному богатому мужику, который оценивает будущую жену в восемь верблюдов, пару десятков овец и коз.

Чем-то напоминает «Продукты 24», но с вайбами африканской несправедливости. Вот же всех в зале прибило, когда стало понятно, что это не милая экзотика про кенийских детишек, а мрачняк на основе реальной истории без счастливого конца.

Два мужика честной судьбы (Даниил Феофанов и Олег Васильков) идут по постапокалиптической Руси: пешком переходят моря, ночуют на газопроводах и охотятся на сусликов. Жрать в этом мире нечего, после эпидемий и войн осталась на всю станицу одна коза. Нужно принести домой хоть какую-то снедь. Вот и идут, незнамо куда.

«Ветер» — это просто что-то с чем-то, русский народный «Шестиструнный самурай» вперемешку с «Маяком». Сергей Члиянц наконец-то снял старый сценарий, писанный Петром Луциком и Алексеем Саморядовым в середине девяностых. Антиутопия о русском конце света в итоге воспринимается как потерянная глава «Окраины». Даже фирменный ресентимент имеется — достается всем, от турков до олигархов и ОБСЕ.

Удивителен и прекрасен, порою страшен кубанский магический реализм.

Дежурно напомню, что когда-то на «Духе огня» показывали такие забористые штуки как «Аутло». А теперь в международном прокате миленькая, абсолютно зрительская драма из Казахстана «Граждане крыши». Про дружбу бездомного и подростка с аутизмом, который просит называть его «агент Коклинч».

На фестивалях правилом хорошего тона считается показ кино о тяжелейших физических и ментальных страданиях. А «Граждане крыши», напротив, летние и даже почти что праздные. Конвенциональное доброе кино о том, что дружба — это магия.

Кто «Кортик» и другие пионерские фильмы про хорошие поступки смотрел, того «Капитану четвертого ранга» удивить нечем. Раздразить — тоже.

Дефолтно приличное недорогое кино про разумное-доброе-державное-вечное. Нашему поколению повезло больше — у нас «Кадетство» было. Самый главный вопрос к фильму — в какой безнадеге должны были оказаться орги фестиваля, если именно ему доверили открывать смотр?

Голосовал за рижских котов и «Бруталиста»!

Ну привет. Я снова на «Духе огня» — моем личном фестивале черных лебедей. Первый прикол смотра вы, наверное, уже знаете — неожиданно сменился фильм открытия. Да еще как символично: «Самый ценный груз» замечательного француза Мишеля Хазанавичуса стыдливо спрятали под камуфляжное сукно (многовато фрондерства). Заменили на исключительно безопасный, даже почти советский воспитательный фильм «Капитан четвертого ранга».

Это, конечно, порочно, но тем и интересно. Илья Казанков экранизировал Проханова — кого еще можно поставить на роль режиссера, которому можно доверить сверху спущенный патриотизм? В ожидании этого аттракциона похмеляюсь «Фантомасом» Андре Юнебеля. К нему претензий быть никаких не может.

Киноакадемия зачастую игнорирует те фильмы, которые, казалось бы, обязаны рассчитывать не столько на победу на «Оскаре», сколько хотя бы на номинацию. С выбором Академии нам никто не мешает спорить, поэтому мы вместе с приглашенными авторами/кинокритиками решили вспомнить 6 фильмов, незаслуженно обделенных вниманием Оскаровского комитета.

О фильмах, проигнорированных Академией рассказали:

Максим Ершов / Я видел свечение экрана
Максим Гревцев / Directed by Vasya Rogov
Андрей Серов / Синема Рутин
Илья Доленко / ДоленКИНО
Алексей Филиппов / Покебол с предсказанием
Ная Гусева / кабинет доктора хали-гали

Недавно содрогнулся от внезапного флешбека. Вспомнил, как много-много лет назад сидел беспечным детенышем у телевизора в ожидании новой серии «Сильвестра и Твити» и случайно увидел рекламу какого-то очень странного фильма.

Спустя годы сюжет уже казался дурным как сонный паралич — там было что-то про археологов, которые откопали во глубине иорданской пустыни странную гробницу. Внутри нашли труп и инструкцию от кинокамеры Sony, на которую неизвестный путешественник во времени запечатлел последние моменты жизни Христа. Что? Да... Страннейшее сочетание христологии «Индианы Джонса», «Доктора Кто» и книжек Дэна Брауна. Уже думал, что привиделось и не может быть такого кино, потому что не может быть никогда.

А оно есть. Оказалось, году эдак в 2003-м крутили немецкий телефильм Das Jesus Video, названный в российской локализации «Таинственная реликвия». Экранизация романа немецкого фантаста Андреаса Эшбаха, в которой все именно так и происходило: гробница, Христос, камера известной марки. Еще и длится это добро приличные три часа, в которых большую часть времени занимают пространные диалоги говорящих голов.

Колоссально скучное кино, несмотря на попытки разнообразить теологическую болтовню перестрелками и беготней от ватиканских спецслужб. Не все детские воспоминания нужно освежать. Удивительный концепт вовсе не гарантирует, что получится интересный фильм. Ну, хотя бы спать теперь буду крепче.

«Ты офицер, ты дзюдоист. Ну не должно быть все так плохо в этой жизни!»

На «Спектре» нежданно-негаданно вышло интервью Евгения Вышенкова в его самом лучшем жанре «Как я перестал бояться и полюбил журналистику». От прочих равных новое видео выделяется особенной интонацией — все же его сделали уже после смерти Андрея Константинова. Поэтому в нем автору «Бандитского Петербурга» посвящена особая роль.

Когда-нибудь по биографиям Вышенкова и Константинова снимут сериал — и это будет то, ради чего будет стоить смотреть НТВ вечером буднего дня.

У старой присказки про Афганистан как «советский Вьетнам» есть ощутимое культурное последствие. Обе эти войны оставили после себя не бравурное военное кино о героизме и правильных флагах, а ремарковскую интонацию: «Здравствуй, мама, я домой пришёл не весь. Вот нога моя, на гвоздь её повесь…»

В этом плане «9 рота» и впрямь похожа на «Цельнометаллическую оболочку» не только экспроприированными Федей Бондарчуком образами, но и обреченностью: мы-то по эту сторону экрана отлично понимаем контекст и бесполезность творящегося трэша. И особенно коробит недосказанность, как будто бы отсутствие эпилога. Каждому «Взводу» нужен свой «Рождённый четвёртого июля», потому что возвращение к мирному существованию порою драматичнее перестрелок.

Взбрело в голову пересмотреть сегодня «Мусульманина» — не о ветеранах-калеках (Владимир Хотиненко на пожалейку не давит), а о культурном переломе, который в той или иной степени пережил каждый возвратившийся «шурави». На видео — должно быть, самая точная и филигранно сделанная метафора ПТСР в российском кино. Где-то на уровне антирекламы чая «Акбар» в балабановской «Войне».

У Пушкина как киногероя есть одна неприятная и даже трагическая черта — он никогда не субъектен.

Все фильмы, в которых он тем или иным образом замешан, рассматривают поэта как резонера эпохи. Поэтому, например, «Юность поэта» 1937 года розлива была драмой про угнетение крестьян. А «Поэт и царь» — иллюстрацией советской матрицы, что все беды происходят от деспóтов. «Пушкин. Последняя дуэль» — да-да, тот самый с Безруковым — так и вовсе обвинил в гибели Солнца русской поэзии иностранных агентов, плетущих интриги с одобрения столичной тусовочки.

«Пророк» с Юрой Борисовым в главной роли — первая попытка не поднимать Пушкина на знамя идеологии, а прямо вот реально поговорить о нем с точки зрения биографии звезды своего времени. Получилось смело, почти как мюзикл «Иисус Христос — суперзвезда». Написал об этом, сижу довольный.

Нам бы Быкова перебыковать. «Лихие» — конечно, здоровский сериал про культовый русский мрачняк, но «Аутсорс» уделывает его играючи двумя ударами: первая серия — по голове, вторая — по крышке гроба. У режиссера Душана Глигорова («Хрустальный», «Трасса») врожденный талант изображать бытовую сторону пляски смерти. Цельное некрополотно, циничное и одуревшее, как «Песни Мальдорора».

И раз уж формально главного героя этой трагедии играет Иван Янковский, никак не обойтись без сравнения с «Преступлением и наказанием» Владимира Мирзоева. Сумасшедший студентик Родион и взвешенный, преисполнившийся свой стремной правды надзиратель Константин — две стороны одного персонажа, исследователя морального пограничья. Один вызывает если не симпатию, то здоровый интерес к своей философии. Другой — просто навязчивый шиз с топором.

Достоевского, как ни странно, больше в «Аутсорсе», предлагающем взглянуть на мир, где туристические виды Камчатки мутировали в Хельхейм, ковры на стенах вызывают не ностальгический уют, а бэд-трип. И даже вроде бы житейская зарисовка нарезки салатов для праздника вызывает боль похлеще печеночной колики. «Да, смерть!» — кричат скелеты, конвульсируя под «Мышку» Михаила Круга.

Вы, ребята, просто стоите в очереди к смерти, а начальство приводит на ваше место новых салаг! Поняли систему?

Есть такое чувство, будто американские кинематографисты идеологически не предрасположены снимать жестокие ленты о Второй мировой. Ужас и выдающаяся бессмысленность сражений в голливудской матрице всецело отданы Вьетнаму, в то время как европейский театр — это почти всегда про звезды, полосы и героизм. «Самый длинный день», абсолютно культовая эпопея о высадке в Нормандии, смотрится так, будто ее режиссировал Юрий Озеров. «Братья по оружию» — безлюдный процедуральный боевик и лучшая экранизация Medal of Honor. «Спасти рядового Райана» выделился из этой волны благодаря способности Спилберга рифмовать масштаб событий с личностными мытарствами. Но и там торжественная тишь военных кладбищ как будто бы волнует режиссера сильнее, чем озвученный им же вопрос о ценности человеческой жизни.

Ах да, были еще «Бойня номер пять» и «Уловка 22» — но фантастика и фарс крадут градус. А вот «Когда молчат фанфары» Джона Ирвина так смело окунает в творящийся смертоубийственный звиздец, что не остается никаких сил воспринимать увиденное с синефильским цинизмом. Битва в Хюртгенском лесу — самая длинная и кровавая серия сражений США в той войне — выглядит как непрекращающийся кошмар, отголосок культовой сцены атаки немецких траншей в «На западном фронте без перемен».

Удивительно, еще в девяностых телеканал HBO мог позволить себе вот такие вот эксперименты не с форматом даже, а с самим институтом коллективной памяти. После Ирвина (ко всему прочему, режиссера щемящей драмы о бессмысленном подвиге «Высота "Гамбургер"») аналогичного уровня лютости достиг разве что Дэвид Эйр со своей неформатной «Яростью».

В течение целой недели погружался в пучину безумия: смотрел свежие сериалы НТВ, от «Невского» и «Майора Меймуна» (там обезьянка-мент!) до нового сезона «Первого отдела». Про него написал вот тут.

Опыт, надо сказать, интересный, но к концу марафона меня конкретно так перекрыло: начались паранойя, делирий и зрительные галлюцинации. Во сне стали приходить монстры, цитирующие выдержки из уголовного кодекса. Сейчас настал синдром отмены, отчаянно подлечиваюсь первыми сезонами «Глухаря».

Фильм, которым Юра Борисов отомстил за Райана Гослинга из «Ла-Ла Ленда».

Рвет на битах круче «8 мили».

Постеснялся писать об этом в тексте, но вам признаюсь. Считаю, что после «Снега в моем дворе» только Бакуру Бакурадзе можно доверить экранизацию главного романа поколения.

Я, разумеется, говорю о дадаистском неонуаре «Тихий Дэн». Никто кроме Бакурадзе, совершенно точно никто…

Раздолбай со странной причей поматросил, немного повел себя как тюбик и улетел на родину.

(Продукт содержит следы критики капитализма)

А ведь «Злой город» — на удивление неплохой исторический боевик. И знаковая работа для Константина Буслова в качестве режиссера. Есть у его военных фильмов одна беда: нравоучение регулярно превалирует над развлечением. Потому генеральное сражение происходит не на экране, а в зале кинотеатра, где зритель вынужден отбиваться от лозунгов ведром попкорна.

Не то чтобы в фильме об обороне Козельска что-то изменилось принципиально — просто после «Калашникова» (довольно наглая реклама Ростеха через биографию, к Ростеху не имеющую никакого отношения) и «1941. Крылья над Берлином» (при съемках ни один Вим Вендерс не пострадал) Буслов немного сбавил идеологическое давление. Получилась классическая история про то, как русы отчаянно рубятся с ящерами. Мотивационный коктейль колеблется между триадой Уварова и характеристикой главной военной тайны из «ДМБ» (один хрен терять нечего). Не раздражает, также как было с «Легендой о Коловрате» — еще одном фильме о концепции русской смерти, после которой в Рай пускают без собеседования.

Заметили, что фильмы о допетровской Руси прорастают только в моменты очередного разворота в поисках национальной идентичности? «Александр Невский», «Русь изначальная», «Викинг» (простите). «Злой город» вполне встраивается в эту цепочку политических фильмов. Бодрый и матерый, как двухчасовой клип на песню Radio Tapok.

Тут вышел трейлер «Красного шелка» — фильма Андрея Волгина («Балканский рубеж»), сделанного в копродукции России и Китая. Разгадан секрет китайских кинематографистов: они тупо не могут пройти мимо фильмов, в которых есть поезда.

Ну любят китайские товарищи эстетику плацкарты. Дуреют, так сказать, от шестидневного дребезжания ложечки в граненом стакане. Не осуждаю, но есть что-то комичное в этой одержимости, по которой они еще и кино периодически снимают. О поездках по Транссибу у них два года назад уже выходил фильм «Миссия в Москве» (в оригинале там забористое название — 93 guo ji lie che da jie an: Mosike xing dong). Про то, как бравые китайские милиционеры гоняют в столицу РФ ловить мафиозников, задумавших умыкнуть из Mother Russia боевой истребитель. Сюжет — ну натуральный Том Клэнси, только с Востока.

Фильм отлично подойдет тем, кто хочет подглядеть за интимным актом замены вагонных тележек на границе. Кстати, есть тут и вайбы несколько подзабытой городской легенды о зарубежных полицейских участках, которые тайно открывались властями КНР для отлова диссидентов. От китайских полицейских даже в подземельях Москвы не скрыться. Этим запросом на интернациональную гегемонию своей правды они очень походят на нас четвертьвековой давности — из времен, когда Данила Богров творил праведный бардак (он здесь проездом) в Чикаго, а Вася Рогов — в LA.

Раз уж сегодня такой день, как не вспомнить о, должно быть, самом главном блокадном фильме советского кино — драме Виктора Эйсымонта «Жила-была девочка». В декабре прошлого года было 80 лет с его премьеры.

В блокадном Лениграде снимали немало, спасибо Объединённой киностудии научно-технических и хроникально-документальных фильмов, проработавшей в городе всю войну. Но «Жила-была девочка» — это нечто совершенно иное. Настоящая первооснова идеологического канона изображения блокады в нашем кинематографе на несколько десятилетий вперед. В этом заслуга сценариста Владимира Недоброво — он и сам блокадник, начал работу сразу после успеха советской операции «Искра». И снимать ведь решили не в бакинском павильоне, а прямо в Ленинграде, которому до полного избавления от кольца пришлось ждать еще целый год.

Молодых артисток для фильма (Наталье Защипиной было 5 лет, Нине Ивановой — 10) привезли в город по льду Ладоги. В воспоминаниях москвички Защипиной сохранились жуткие подробности того вояжа: налеты немецкой авиации, людская масса в очереди за водой на Неве, трупы на санках. Все это, в том или ином виде, и в самом фильме будет, как и теперь уже вечная рифма между ужасами реальности и фантазиями, в которых прячется человеческое сознание. Образ тревожного сновидения после Эйсымонта будет появляться в мистицизме Лопушанского, холодной некрореалистичности Наума Бирмана («Мы смерти смотрели в лицо») и ужасающей поэтической бесчеловечности «Блокадного дневника». Сегодня «Жила-была девочка» смотрится как детский психологический хоррор.

Ну и просто для справки и представления о том, насколько это все было недавно. Девочка Наташа Защипина, сыгравшая свою первую роль в блокадном городе, в девяностых нашла себя в озвучании. Ее голосом говорила Леди с Поленом в «Твин Пиксе». И Чип из мультсериала «Чип и Дейл спешат на помощь», который мы смотрели по выходным на ОРТ.

Роль у меня без слов, без единого слова, но зато с песнями... Роль со смертью, чтобы, так, дней за пять, отсняться, умереть, спеть и закончить. Так Владимир Высоцкий описал свою работу на югославском фильме «Оковани шофери» (в советский прокат вышел под названием «Единственная дорога»). Большой был проект, знаменующий заметное потепление отношений СССР и Югославии в начале семидесятых.

Сюжет под стать политической обстановке. 1944 год, стоящие в Югославии войска вермахта испытывают сильнейшую нехватку горючего. Из Румынии им посылают караван бензовозов, управлять которыми принуждают советских военнопленных. Югославские партизаны оказываются в трудном положении: нужно не только остановить доставку горючки, но и спасти русских. Нацисты (во главе с Владиславом Дворжецким — начальником колонны Хольцем) пленили цвет советского кино: за баранками бензовозов сидят заслуженный актер Глеб Стриженов, Александр Аржиловский, Анатолий Кузнецов. И сам Высоцкий, в до обидного маленькой роли шофера Солодова.

Высоцкого минималистичность поставленной задачи устраивала — съемки были всего лишь поводом ненадолго выбраться в почти капиталистическую Югославию. Из написанных для ленты трех песен в итоговом варианте осталась только одна (в югославской версии вырезали и ее) — это тоже бог с ним. «Единственная дорога» в итоге оказалась не слишком примечательным произведением, которые вне контекста Высоцкого вряд ли кто-то вспомнит. Но спасибо режиссеру Владимиру Павловичу за то, что помог тезке преодолеть неприступный советский ОВИР.

Высоцкого на территории бывшей Югославии любят и помнят — не по фильму, конечно, а по гастролям Таганки, песням, стихотворению «Черногорские мотивы». А еще по так и не увидевшему свет фильму «Hamlet na Savi» — потерялся куда-то, надо бы найти… В парке города Подгорица (бывший Титоград) стоит памятник Высоцкому, подаренный правительством Москвы. Недавно побывавший в Черногории @eshchene любезно поделился фотографиями с красивого ракурса. Все хорошо — и тихая балканская ночь, и цветы в аккуратных корзиночках.

У студента есть только два агрегатных состояния. Пойти за виски, а принести бутылку водки и колы на сдачу (лоукост-версия коктейля «Парализатор»). И стоять на голове, медленно сходя с ума. Одно — есть исток другого.

Первое, то бишь святую простоту быта, неплохо описали сказочные «Студенты» — идейный спин-офф сериала «Солдаты» для тех, кому удалось получить отсрочку. За три года до «Универа»!

Второе — веймарский немой фильм «Пражский студент». Режиссер Хенрик Галеен (сосценарист «Носферату») нашел лучшую визуальную метафору состояния, известного в миру как «вертолёты».

Наверное, в вузах еще чем-то занимаются, но в моем опыте были только эти две штуки. Ни о чем не жалею. Студентов и Татьян — с праздником.