Кадыров и маркетплейс конца эпохи
Когда Рамзан Кадыров вступил в корпоративный конфликт вокруг Wildberries, казалось, что это будет короткий спектакль. Сюжет, где глава субъекта федерации, привыкший к роли неприкасаемого регионального султана, просто выходит на сцену и, вскинув бровь, решает всё одним видеороликом. Но спектакль затянулся. Аплодисментов не последовало. А занавес — вместо того чтобы опуститься по команде — медленно, но верно сползает сам.
Савеловский суд, не самый известный институт российской независимости, неожиданно показал, что бывает, когда ветер в столице меняет направление. Татьяна Ким, в бизнес-разводе с бывшим мужем, получает не только полный контроль над Wildberries, но и тонкую политическую метку: Кадыров больше не тот, кем был. Или — уже не настолько.
Все эти месяцы Кадыров пытался сыграть в игру федеральных тяжеловесов: расставить союзников, напугать противников, привязать свою судьбу к чьей-то большой идее — например, к национальной платежной системе с душком SWIFT. Он вписался за Бакальчука, получил в ответ стрельбу в офисе, кровную вражду с сенаторами, молчаливое фырканье Москвы. А теперь — юридическое поражение. Столичный суд поставил точку, даже не оглянувшись в сторону Грозного.
Это поражение не юридическое — оно метафизическое. Потому что проигрывает не просто человек, проигрывает концепт. Кадыров долгие годы был не столько политиком, сколько стилем управления: громким, внеправовым, с прицелом на страх, а не на институциональность. Он был не главой региона, а публичным довеском к политическому контракту между центром и республикой. И вот теперь контракт будто бы кто-то пересматривает.
А пересматривается он потому, что ресурс заканчивается. Не нефть, не газ, а сам Кадыров. Ему уже не 2007-й и даже не 2014-й. Он уже не тот, кого Кремль может поставить рядом с президентом и сказать: "Вот наш порядок на Кавказе". Теперь он — тот, кому Кремль всё чаще говорит: "Сделай потише". И "потише", похоже, он делает. По крайней мере, публично.
И, конечно, Кадыров это чувствует. Отсюда — и турбулентность в публичной риторике, и шпионские игры с паспортами, и наследственные сценарии с несовершеннолетним Адамом-Мохьмадом. Неуверенность становится стратегией. А маскировка — стилем. Это не поведение сильного игрока. Это поведение фигуры, которую постепенно выводят из партии.
Сложность в том, что заменить Кадырова — всё ещё непросто. Это не чиновник, которого можно отправить на пенсию с орденом. Это тот, у кого десятилетиями копилось чувство безнаказанности, превращённое в политический капитал. Но Россия — страна, где даже вечные союзы оказываются временными. Здесь уже не раз уходили без прощаний. И не возвращались. Здесь не обвиняют — здесь забывают.
Так и Wildberries оказался не просто бизнес-спором. Это стало витриной перемен. Судебное решение — как зеркало, в которое смотрится не только Кадыров, но и все те, кто привык решать вопросы через силу, телефон и демонстративное видео. А в зеркале — уставший человек, который когда-то был символом страха, а теперь стал символом обременительных союзов.
Он ещё на сцене. Но шторы уже движутся. А впереди — не овации, а пустой зал. И только эхо прошлого, которое напоминает: неприкасаемых в России не бывает. Бывают временно полезные. Но даже они — до первого приговора, до первой сделки, до первой хозяйки маркетплейса, победившей не силой, а бумагой.
В России наступает эпоха без Кадырова. Он просто пока об этом не знает.