В кельях Зачатьевского монастыря после революции обустроили коммунальные квартиры, в одной из них жил драматург Виктор Розов. К тому времени он написал свою великую пьесу «Вечно живые», с которой началась история театра «Современник».
К сожалению, оглушительный успех постановки никак не влиял на улучшение жилищных условий Виктора Сергеевича.
Как-то раз он варил, стоя у керосинки, мясной суп и вдруг увидел, как с улицы вошел импозантный человек в элегантной шляпе, дорогом костюме и до блеска начищенных ботинках. Гость переступил порог, растерянным взглядом окинул трущобный коридор и пробормотал:
- Я, кажется, не туда попал.
Соседка Розова, жившая в первой от входной двери комнате, в этот момент жарила для своих кошек рыбу.
- А кого вам нужно? - спросила она, переворачивая ножиком рыбу.
- Извините, - отозвался элегантный мужчина, - мне нужен драматург Розов.
- Вот он суп варит, - указывая в сторону Виктора Сергеевича, сказала соседка.
Гость, осторожно ступая, двинулся по коридору в сторону Розова. Приблизившись, спросил:
- Вы Виктор Сергеевич Розов?
- Да.
- А я - кинорежиссер Михаил Константинович Калатозов.
Розов убавил слегка керосинку, чтобы не выкипел суп, и предложил гостю войти в свою комнату-келью.
- Я хочу поставить фильм по вашей пьесе «Вечно живые», не согласитесь ли вы написать сценарий? - спросил Калатозов.
Так началась история создания картины «Летят журавли».
Когда Виктора Розова спрашивали, почему так называется фильм и что это означает, он честно признавался:
Не знаю. Пришло в голову, понравилось — вот и все. Что-то в поднебесном журавлином полете есть от вечности. Но это я уже объясняю сейчас, а тогда просто мелькало как символ чего-то. Калатозову название сразу понравилось, но на «Мосфильме» не утвердили. Я думаю, оттого, что ведущие редакторы или руководители часто мыслят только логически, и если что-то логически необъяснимо, то, значит, вообще непригодно. Фильм снимался под названием «За твою жизнь». Мне не нравилось это название — будто заголовок статьи в газете, — но Михаил Константинович успокаивал меня, говоря, что он добьется полюбившегося нам названия. И ведь добился!